Читать интересную книгу Соль, потерявшая силу - А Бежицын

Он проявляется и в позерстве, которое тоже есть следствие неуверенности в себе, в кривлянии и ломании, в стремлении во чтобы то ни стало "удивить мир", а не получается - так "показать кузькину мать". Иначе самоутвердиться третьесортный патриот никак не может. Он постоянно ждет восхищения собой, бывает страшно разочарован, не дождавшись такового: "не понимают нас, не ценят, не любят". И - страстная жажда всяких неполноценных людей: чтоб поняли, оценили, полюбили. Об этом мечтал Достоевский, который все ждал, что "удивятся, и придут, и поклонятся". Не пришли, не поклонились, а вот что до "удивятся", то и впрямь удивились - нашему ХХ веку. Никто не предполагал, что все "издохнет" столь унизительно.

Ожидание похвалы и восхищения все еще с нами. Это тоже наследие православия, и оно тоже очень портит Россию и русских, оно бросается в глаза, не может остаться незамеченным. Некоторые из деликатности умалчивают об этом нашем свойстве, но есть и прямо называющие вещи своими именами. Среди последних - Андре Жид, в 30-х годах ХХ века побывавший в России и писавший о наших соотечественниках: "Когда они задумываются над тем, что происходит за границей, то их гораздо более всего интересует, что заграница думает о них? Их охватывает желание знать, достаточно ли мы восхищаемся ими. Чего же они боятся, так это того, что мы недостаточно в курсе их заслуг, от нас они ждут не столько того, чтобы мы высказали свое мнение, сколько комплиментов..." Очень точная характеристика ущербных людей, которые поносят Запад и в то же время с замиранием сердца ждут от него восхищения, что производит самое тягостное впечатление.

Правда, есть и у нас цельные натуры, в полной мере обладающие свойством, обозначаемым упоминавшимся английским словом integrity. Это, конечно, прежде всего А.И. Солженицын. Личность масштабная, может быть, самая масштабная в России рубежа веков, он трезво смотрит на многое.

При всем том он мало тронут Петербургом ("К императору Петру я тоже почтения не имею" /101/) и высокой русской культурой - ее он не знает, не понимает и не приемлет, она для него - каприз, барская прихоть. Это сказывается и на художественности его произведений: как мастер слова он, несмотря на все "расширения", явно уступает презираемому им А.Н. Толстому, действительно беспринципному оппортунисту. Но тот в большей степени, чем А.И. Солженицын, воспитан культурой Петербурга, что обеспечивает ему художественные преимущества перед этим последним. "Нетронутость" Питером вряд ли можно считать преимуществом, это скорее изъян, с которым затруднительно указывать России пути в XXI веке. Указатели А.И. Солженицына явно повернуты назад, а то и вообще в область вымышленного, куда он помещает слишком многое.

Он говорит о себе, что он не националист, а патриот - и кто ж усомнится в этом? Он действительно патриот, причем самого что ни на есть высшего сорта, выше не бывает. Но при всем том и он, будучи высланным, начал учить Запад: что такое свобода, как надо за нее бороться. И не боялся попасть в глупое положение, а надо бы. Понятие свободы у нас как раз "петербургское", не народное. И после Катастрофы практически исчезла сама надобность в свободе. Г.П. Федотов, повидав уже послевоенных эмигрантов из России, писал: "Почти ни у кого мы не замечаем тоски по свободе, радости дышать ею. Большинство даже болезненно ощущает свободу западного мира, как беспорядок, хаос, анархию. Их неприятно удивляет хаос мнений на столбцах прессы - разве истина не одна?" /102/.

Эта характеристика удивительно подходит и к такой крупной фигуре, как А.И. Солженицын, для которого слово "плюрализм" - ругательное, а люди, хоть как-то тронутые Петербургом,- "образованцы". И тут он очень созвучен Ленину с его известным определением интеллигенции. Стоит напомнить, что у Солженицына нет иных читателей, кроме все тех же "образованцев". Это они, по его мнению, довели страну до февраля, а потом не видели колючей проволоки, опутавшей страну. Но колючая проволока была не везде, а вот поруганный опустевший православный храм стоял в каждом селе, в каждом городском квартале. И, за редким исключением, никто не видел в этом ничего ненормального, в том числе почти весь обожаемый Солженицыным народ.

При всем том личность он настолько целостная, что этой целостности у него с избытком, она в самоуверенность и упрямство переходит. Иван Ильин писал о таких: "...для философствующего и учительствующего писателя сомнение в состоятельности и верности своего духовного опыта является первою обязанностью, священным требованием, основою бытия и творчества; пренебрегая этим требованием, он сам подрывает свое дело и превращает философское искание и исследование в субъективное излияние, а учительство - в пропаганду своего личного уклада со всеми его недостатками и ложными мнениями" /103/.

Для многих третьесортных патриотов Солженицын чуть ли не враг номер один: это он разрушил Советский Союз, во что наш писатель, кажется, и сам верит. Но он все же как-то понимает современный мир, а эти недалекие люди не в состоянии допустить, что кто-то видит мир по-иному. Они пылают ненавистью к Западу и убеждены, что он только и делает, что строит козни против России, и ему удалось расчленить СССР. "Американцы исходят исключительно из своих национальных интересов, им невыгодна сильная Россия как конкурент и они мечтают расчленить и ее, что уже удалось с СССР" (А также: "Курск" потопили, Останкинскую башню спалили, добились сокращения рождаемости в России и много чего еще натворили.)

Верно тут только то, что американцы исходят из своих национальных интересов, а вот в чем они состоят - этого наши третьесортные патриоты постичь не в состоянии. Они простодушно наделяют всех своим менталитетом, приписывают всем то, что сделали бы сами, окажись они на их месте. И это находит полное понимание у большинства населения, которое таким людям доверяет куда больше, чем всяким там образованцам.

Отсюда чрезвычайно сюрреалистическая картина мира: как он устроен, в России мало кто представляет. Конечно, тезис "Запад нам поможет", выдвинутый Остапом Бендером, безоговорочно разделять ни к чему. Совсем плохо, когда готовы превратить Россию в банановую республику. Но везде видеть заговоры многим ли лучше? Между тем мысли о всеобщем (масонском, еврейском) заговоре у нас даже кладутся в основу серьезных документов, что может иметь самые катастрофические последствия.

Эти примитивные умы отнюдь не стыдятся своего невежества. Что, впрочем, бывало и во времена Достоевского, который писал в "Дневнике писателя": "..гордость невежд началась непомерная. Люди мало развитые и тупые нисколько не стыдятся этих несчастных своих качеств, а, напротив, как-то так сделалось, что это им и 'духу придает'". Это про них В.С. Соловьев писал, что если бы мы "их слово о русском народе приняли бы за слово его самосознания, то нам пришлось бы представить себе этот народ в виде какого-то фарисея, праведного в своих собственных глазах, превозносящего во имя смирения свои добродетели, презирающего и осуждающего своих ближних во имя братской любви и готового стереть их с лица земли для полного торжества своей кроткой миролюбивой натуры", и нам "пришлось бы уподобить Россию душевнобольному, который принимает все свои дикие и уродливые галлюцинации за настоящую действительность" /104/.

Тут очень отдает паранойей, однако ее норовят выдать за самобытность, о которой столько толкуют и которой так гордятся. Самобытность нередко истолковывают в том духе, что мы не принадлежим ни Западу, ни Востоку отсюда, дескать, все наши особенности. На самом деле эти "ни... ни" служат для оправдания межеумочного состояния. П.Я. Чаадаев писал: "Говорят про Россию, что она не принадлежит ни к Европе, ни к Азии, что это особый мир. Пусть будет так. Но надо еще доказать, что человечество, помимо двух своих сторон, определяемых словами - Запад и Восток, обладает еще третьей стороной" /105/. И пока это никем не доказано.

Между тем у нас с легкостью необыкновенной вещают миру с этой недоказанной "третьей стороны". Если бы речь шла об обыкновенной самобытности - в добрый час, можно даже сказать: "берите самобытности столько, сколько сможете проглотить". Никто на нашу драгоценную специфику и самобытность не покушается - в Европе нет страны без самобытности, ни одна ею не поступалась. Но дело в том, что наша самобытность уж очень специфична. В частности, она включает требование: все должны нами восхищаться, все должны верить по-нашему, должны "удивиться, прийти и поклониться". Нет значит, они наши смертельные враги, бороться с ними надо. И борются не на жизнь, а на смерть.

Оправданием таких вот нездоровых - и не вполне нормальных - взглядов служит православие. И об этом писал В.С. Соловьев: "Глубокая внутренняя ложь, разъедающая нашу жизнь и могущая погубить нас тою же гибелью, какою погибла Византия, состоит в следующем извращенном рассуждении... "Россия обладает истинною формою христианства - православием, наиболее могущественного и неограниченного государственною властью - самодержавием, и, наконец, своеобразным и превосходным национальным характером; вся наша задача состоит в том, чтобы сохранять, усиливать и распространять эти преимущества, поглощая или подавляя все инородные элементы - вероисповедные, исторические, национальные - в пределах нашей империи; в этом заключается истинная национальная политика, для торжества которой все дозволено, всякие способы обмана и насилия, которые в других случаях вызывают негодование, становятся хорошими, когда служат русскому делу" /106/.