В просторном жилище Аннадурды, радушно принявшим нашу небольшую экспедицию, было душновато, и я решил подыскать место для ночлега во дворе.
– Кошму возьми, – посоветовал не очень довольный моим решением хозяин-туркмен. – Подстелешь. Да близко у камней не ложись, змея может заползти. Отойдя на несколько шагов от дома, я расстелил кошму. Песок, нагретый за день, еще хранил тепло. В пустыне уже началась осень, и ночь обещала быть достаточно прохладной. Накрываясь спальным мешком, я надеялся хорошенько выспаться, намаявшись за предыдущие дни путешествия. Однако не удалось.
Дом Аннадурды находился в двух шагах от колодца, единственного на весь поселок, и к нему еще с ночи стали сбредаться нетерпеливые овцы и верблюды-арвана (арвана – это наиболее молочная порода верблюдов).
По мере того как приближался рассвет, мычание, меканье, блеяние, перестук копыт нарастали. Иногда казалось, что широченные копыта арвана ступают рядом с моей головой. Но доконал окончательно какой-то совсем уж нахал. Остановившись неподалеку, верблюд принялся блаженно справлять малую нужду. Побоявшись проснуться в луже, я решил вставать.
В предрассветных сумерках на бетонной крыше колодца суетились фигуры мужчин и женщин. Люди черпали ведрами воду и разливали ее по корытам. Рано же, оказывается, начинался лень у жителей пустыни… Овцы и верблюды торопились заправиться драгоценной влагой, чтобы еще по холодку, до того как поднимется солнце и начнет палить, одолеть полосу голых барханов, выйти в ту часть пустыни, где растут кустарники и пожелтевшая травка; там они будут сами пастись. Умные животные.
Когда наконец-то выплыло из-за горизонта солнце и начало стремительно, все согревая, набирать высоту, у колодца никого не осталось. Хозяйка Аннадурды пригласила к чаю.
Пейзаж Каракумов дик и даже страшен. Особенно таким представляется он новичку, оказавшемуся в песках в июльскую жару. Да разве можно тут жить? – думали многие в такие минуты. Однако знойные пески никогда не пустовали: тысячелетиями, как помнит история, кочевали здесь племена скотоводов. В самом центре пустыни – теке, али-или, карадашлы, махтыми, иомуды, которых объединяюще называют «чарва», то есть жители песков.
Овцы и верблюды, способные поедать колючую соленую растительность пустыни, давали кочевникам и кров, и стол. Мясо, молоко, шкуры для одежды, войлок для юрт, сало, шерсть. Служили животные и как транспортное средство. И за это все человек должен был платить им тем, что добывал для них воду. Удивляешься, как же, полагаясь лишь на опыт и интуицию, он в этом преуспел, Каламчаа в. Каракумах более двадцати тысяч. И каких только среди них нет!
Есть такие, которые служат лишь временно, собирая на такырах редкую небесную влагу. Есть колодцы, в которых сверху вода пресная, а снизу соленая. Есть совсем неглубокие, из них нетрудно зачерпнуть воду рукой, а есть такие, в которые ведро, как в шахте, уходит в глубь земли на сотни метров. Известен старинный колодец, построенный вручную, глубиной 300 метров! Из таких воду доставали с помощью верблюдов. А теперь появились колодцы, к которым вода приходит через сотни километров по водоводам. Как раз такому колодцу и обязан своим появлением Ербент. Поселок этот – одна из ферм племенного овцеводческого совхоза «Ербент». Благодаря пришедшей воде в округе под присмотром чабанов пасется более тринадцати тысяч овец и сотни верблюдов.
…Первыми стали подходить к колодцу коричневато-белые овцы. Ребятишки заметили их на барханах во второй половине дня и бросились наперехват, стремясь наладить у водопоя порядок. Пока утоляло жажду одно небольшое стадо, других животных удерживали в барханах. Когда от колодца поступал сигнал, овец отпускали, и они гурьбой мчались к корытам.
Позже стали подходить верблюды. К тому времени жена Аннадурды вместе с дочками – а их в семье восемь – успела выстирать и раскатать огромную кошму-ковер из овечьей шерсти, приготовить суп-чорбу из баранины, чал из верблюжьего молока, заодно испечь в глиняной овальной печи-тамдыре круглый хлеб-чурек. В отличие от нетерпеливых овец верблюды-арвана вели себя более достойно. К колодцу они подошли неторопливо, не выказав удивления, что воды в корытах нет. А одна из верблюдиц с наслаждением повалялась перед колодцем в песке. Ждала, когда подойдет хозяин и, не разгибая спины, начнет наполнять прохладной водой поилки.
В тот день мы с зоотехником Ельды Нурбердыевым, заправив водой железную цистерну, отвезли ее на чабанскую стоянку Чаркеза Ашырова, под началом которого было восемь сотен черной масти коз и овец. А затем направились к семьям чабанов, поселившихся у колодца в местечке Чопли.
Солнце клонилось к закату, окрашивая пески в красноватый цвет, когда мы добрались до Чопли. На бархане стояли три войлочные юрты и два еще не выкрашенных глинобитных дома. Жизнь в местечке только начиналась. Колодец был старинный. Чабаны его подправили, вода в нем находилась на глубине полтора десятка метров. Над крышей колодца возвышался столб с колесом, через которое была пропущена веревка. К веревке цеплялось цинковое ведро, его опускали в створ, а когда оно наполнялось, хозяйка с дочерьми, все в ярких до пят платьях, подхватив веревку, сбегали по песчаной осыпи от колодца вниз. И ведро с водой оказывалось на поверхности. Нелегко давалась здесь вода. Тик же, как в давнюю-давнюю старину… Однако сетований на жизнь я здесь не услышал.
Под вечер хозяйки разошлись доить верблюдов. А последняя картина, запечатлевшаяся у меня на закате этого дня, – фигура молящегося на бархане седобородого старика.
Жизнь меняется, но для скотоводов пустыни суть ее неизменна: были бы овцы и верблюды, крыша над головой и – вода! Только об этом и просит, наверное, аксакал Аллаха.
Ербент – Ашхабат
В.Орлов, наш спец. корр. | Фото автора
Исторический розыск: Гибель «Медузы»
История одной морской трагедии, прочитанная заново
30 мая 1814 года Франция подписала с участниками шестой антинаполеоновской коалиции Парижский мир, установивший границы Франции по состоянию на 1 января 1792 года. В соответствии со статьей 14 этого договора во владении Франции оставался ряд территорий на Американском, Африканском и Азиатском континентах.
В число этих территорий входил и Сенегал.
Для восстановления власти Франции над этими территориями виконту дю Бушажу, министру по делам морского флота и управления колониями, было поручено отправить туда гражданские и военные экспедиции. Для организации таких экспедиций необходимо было сформировать специальные морские дивизионы. Предприятие это было крайне затруднено тяжелым финансовым положением Франции, истощенной недавней войной и выплатой контрибуции. Не лучше было и состояние флота: сказывались последствия военных неудач, нехватка средств на его содержание.
«Медуза» была одним из немногих кораблей, способных выполнить функции флагманского фрегата. Именно этому кораблю и было поручено возглавить сенегальскую дивизию и доставить в Сенегал нового губернатора. Командование «Медузой» было поручено некоему Дюруа де Шомарею. Он происходил из не очень знатного дворянского рода и был убежденным роялистом. По материнской линии он приходился племянником адмиралу д'Орвилье, прославившемуся в битве при Уэссане, где разбил англичан, несмотря на их превосходство. Людовик XVI – последний французский король, делавший все для развития и укрепления флота, – очень ценил адмирала д'Орвилье. Неудивительно, что при таком покровительстве молодой де Шомарей начал службу на флоте.
В командный состав дивизии, кроме Шомарея, входили: помощник капитана «Медузы» Рейно, молодой, храбрый, инициативный человек, но не имевший до сих пор никакого опыта командования, с которым у Шомарея сразу же не сложились отношения; Эспье, чья смелость граничила с безрассудством, что не мешало ему быть отличным моряком, знавшим «Медузу» как свои пять пальцев, ибо он служил на ней еще в то время, когда он присягнул на верность Наполеону, а следовательно, бонапартист и идейный враг Шомарея; кроме того, в командование фрегата входили младшие лейтенанты Лапейрер, Моде, Шодьер и пятеро выпускников морского училища: Барботен, Белло, Куден, Путье и Ран – все они ничем не выделялись, их враждебность по отношению к Шомарею выражалась в том, что они подражали ему в легкомыслии и дилетантстве, а сам Шомарей презирал их за буржуазное происхождение; особенно невзлюбил он Кудена – за то, что тот, с десяти лет росший на море, высокомерно относился к Шомарею, не имевшему такого опыта; зато Ран был убежденным монархистом, но, к сожалению, не имел никакого авторитета. Губернатор Сенегала Шмальц был человеком со сложной и извилистой, как и вся история этого периода, биографией. Немец по происхождению, он с немецкой методичностью изучил досье всех членов экипажа, и это весьма помогало ему в решении того или иного важного для судьбы экспедиции вопроса.