Мысленно вспоминая карту, Шапошников прикидывал, удастся ли им выйти к Пропойску раньше противника. "Неужели такой важный пункт и не подготовлен к обороне, не может быть, - думал он. - Наш отход крайне неблагоприятно скажется теперь и на всей обстановке под Могилевым. Неужели уже ничего нельзя было предпринять... Где же все-таки наши танки, авиация... Ведь это направление - важнейшее, и где же им еще быть, хотя бы в минимальном количестве, как не здесь, но техники нет совсем..."
Вернулся из разведки и лейтенант Шажок. Да не один, а с пополнением привел целую колонну мобилизованных в штатском. Оказалось, однако, что шли они на запад, причем без какого-либо сопровождения. На какой-то проселочной дороге эту колонну мобилизованных, обыкновенных крестьянских парней с торбочками, которые шли из военкомата куда-то на сборный пункт, перехватили немецкие мотоциклисты. Они просто повернули колонну с востока на запад, посмеялись, постреляли для острастки в воздух, назначили старшего, дали ему какую-то бумагу, приказали идти на запад, в плен, и помчались дальше. Лейтенант Шажок долго не мог взять в толк и поверить, что эта колонна по приказу немцев идет в плен в Могилев, даже не пытаясь изменить маршрут никто же ее не охранял!
Шапошников посчитал глазами колонну, оказалось больше сотни человек, и приказал пристраиваться к арьергарду, поскольку все они были без оружия.
Утром выяснилось, что эта колонна исчезла.
- Неужели так и ушли на запад? - недоумевал Шажок.
- Ну и зачем тогда нам такие бойцы? - сказал Шапошников, - Ушли и черт с ними.
Командир полковой батареи сорокапяток лейтенант Борис Терещенко приказ на отход не получал и узнал о нем случайно, когда сам послал связного выяснить - куда это засобирались пехотинцы. Пока он собирал хозяйство своей батареи и выстраивал колонну, оказался в арьергарде. От того ли, что за день он не потерял ни одного орудия, а подбил пять или шесть немецких танков, и они шарахались от его выстрелов, первый бой показался ему чуть ли идиллией. Во всяком случае, настраивал он себя на более трудный день, а прошел он довольно легко.
Кое-какой боевой опыт был у него и раньше - с финской. Правда, там повоевать пришлось недолго, был ранен в голову. Из училища их тогда отобрали двести отличников учебы и тут же на Карельский перешеек. Командовал там взводом 203-милиметровых орудий, которые в училище видел только на картинках. Изучали они другие калибры, средние. А после госпиталя ему дали батарею сорокапяток, которые в училище тоже не изучал. Переучивался недолго, дело было в принципе знакомым. Да и не видел разницы, на каких орудиях работать.
На наркомовских учениях батарея Терещенко показала себя так хорошо, что маршалы Буденный и Тимошенко даже лично руку пожали. И сейчас действия расчетов убедили его, что учил он своих людей целый год не напрасно. Терещенко был уверен, что расчеты, даже действуя самостоятельно, не побегут и задачу свою выполнят в любом случае. Он видел, что люди буквально прилипали к орудиям, никому бы и в голову не пришло их бросить. Так было и в первый день не один раз. Он не особенно и задумывался над тем, что немцы их обошли, и полк, наверное, попал в окружение, и до этого они не всегда знали, что позади надежный тыл, привыкли. Он был уверен, что батарея в нормальных условиях сможет выстоять и против полусотни танков.
А на душе было в общем-то тошно. Терещенко как-то поймал себя на мысли, что живет одним днем: остался сегодня жив, и ладно. Да и не до размышлений было - одна работа. Однажды долго не мог вспомнить, когда он последний раз ел. Получалось, что двое суток назад, да и то одни сухари. Радовался, когда удавалось поспать вполглаза час-другой где-нибудь под кустом. Однажды видел сон, когда шел пешком в колонне. Как-то проснулся - рядом собирают убитых, а он и не слышал, как бомбили. Терещенко привык все делать спокойно, никогда не ругался, да и люди в батарее были такие, что все понимали сами, ругать их было не за что. К кадровым - никакого недоверия или подозрительности, все взводные - из одного с ним училища, каждого знал хорошо. Командиры орудий и наводчики все были тоже проверены в работе.
Предусмотрительно рассредоточив упряжки с орудиями по колонне, для чего пришлось побегать и ему, и замполиту, Терещенко был уверен, что сумеет отбиться и на марше. А колонна набралась большая - около сорока повозок с боеприпасами и имуществом и двенадцать с ранеными, о которых тоже как будто вовремя не вспомнили.
Утром, когда из кустарника на середину колонны выползли три танка, Терещенко, находившийся в голове, даже не успел подать команду "К бою!", как все было кончено: один танк горел, а два других дали задний ход и уползли в кустарник. Повозки со снарядами даже не успели съехать с дороги. Когда Терещенко подскакал к двум стрелявшим орудиям, там уже заводили к ним упряжки. Удивившись, что все произошло так быстро, он спросил командира орудия:
- Ленский! Твой горит? Неужели с первого выстрела?
- Со второго, товарищ лейтенант. Инцидент, как говорится, исчерпан.
- Быстро ты развернулся.
- Тренировка, - протянул Ленский. - Когда они получают по зубам сразу, второй раз не суются.
Сержанта Евгения Ленского в первые дни службы в батарее Терещенко заметил не только потому, что у него была такая необычная фамилия, он с какой-то особой настойчивостью относился к учебе. Парень был с десятилеткой, а одно это значило много. Поэтому через полгода Ленский и был назначен командиром орудия. Симпатичный, интеллигентной внешности, и в то же время с сильным характером, он невольно располагал к себе. Из всех командиров орудий своей батареи Терещенко уважал его больше всех. Чувствуя, что и Ленский знает себе цену, Терещенко всегда относился к нему мягче, чем к другим. Он не особенно-то и удивился, что в первый день боя Ленский подбил три танка, так и должно было быть, для чего же тогда учили.
Меньше чем через час батарея Терещенко догнала застрявшую, очевидно перед мостом, колонну автомашин разных марок и назначений. Увидев в колонне стоявших рядом командира полка Малинова и замполита Васильчикова, Терещенко поспешил к ним. Хотел начать доклад о состоянии батареи, но Васильчиков остановил жестом, обнял. Терещенко краем глаза с удивлением заметил, что полковник Малинов как будто не рад этой встрече.
- А мы думали - потеряли батарею. Как люди, накормлены? - спросил Васильчиков.
Он до войны часто бывал в батарее, люди знали его хорошо, и Терещенко к замполиту относился с уважением.
- Обедали, но по-настоящему позавчера. Кухню потеряли. А так все нормально, орудия все в строю, люди тоже, не считая пятерых раненых и одного убитого, лейтенанта Сасо, вчера похоронили.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});