знаю, не знаю, — Дик отрешенно наблюдал за сутулыми чернокожими ребятами в капюшонах, что быстро обменялись чем-то вроде рукопожатия в густой тени палисада и стремительно разошлись. Вот оно, подумал он, единственное рукопожатие, в котором есть смысл.
— Не понимаю, зачем ей все это? Чего же она добивалась на самом деле?
— Кто ее разберет? Женщина, если так подумать, это вообще миф, в который хотят верить мужчины, — вздохнул Чип, — и в который им подыгрывают люди женского пола, чтобы завладеть вниманием.
— О, это точно про Жаклин, — подхватил Дик. — В таком случае и мужчина — тоже миф, навязанный женщинам, ради поддержания которого люди мужского пола творят много ерунды себе во вред…
— А именно, по ошибке избегая прелестных незнакомок в парке…
— В точку, — хохотнул Дик.
— Или рискуя жизнью, как Шон…
— Шон тому пример, — подтвердил Дик и осекся, — погоди, а откуда ты знаешь про нашего продажника? Тебя же там не было.
— Звукозаписывающие устройства никогда не спят, в отличие от нас. Особенно на территории частных лиц, занимающихся производством средств массовой информации, — уклончиво объяснил толстяк. — Копался я сегодня в архивах используемого трафика СОРМ, наткнулся на ваш диалог. Что могу сказать, достойно ты держался с этой выскочкой с фамилией Голдлесс…
Дик вяло отмахнулся и снова уставился в окно. В этот раз его взгляд парил чуть выше гадостных проявлений жизни этого района, что обычно не поднимались выше первого этажа. Желтые точки звезд поблескивали, подобно символам на черном экране ночи. Чип, для которого не было ничего невозможного, явно бы разобрался и в этих символах, прочтя их, не будь он сейчас так увлечен происходящим на экране своего потрепанного ноутбука. Дик пригляделся.
Темная комната. Мужские ноги в кадре. Женские лодыжки. Камера надвигается на смутные очертания кровати, но та слишком высока…
— Что ты смотришь? — подал голос Дик.
Чип хихикнул и захлопнул вкладку с видео.
— Не для детских глаз.
Дик хотел было насесть на него с вопросами, но был слишком подавлен.
— Да выбрось ты ее из головы, — посоветовал Чип, — найдешь кого получше.
— Лучше уже не будет.
— Это ты про Жаклин то? — усмехнулся толстяк. — Опрометчиво…
— Нет, не про нее, — глаза Дика прикрылись. — Была девушка, лучше которой у меня уже никого будет.
— Красивее Жаклин?
— Лучше, — мотнул головой Дик. — Просто лучше. С ней я понял, откуда берутся чувства.
— Ну-ка, удиви…
Дик нахмурился, недовольный покровительственным тоном Чипа. Подняв кулаки, он стал лениво покачивать ими, будто примериваясь, куда нанести удар. Толстяк шутливо сделал вид, что готов в случае чего прикрыть лицо ноутбуком.
— Нам же он еще пригодится, не так ли?
— Любовь — это борьба, — объяснил ему Дик, вспоров воздух неуклюжим апперкотом, — но не в партере под одеялом. А с самим собой.
Чип смущенно поскреб козырек своей кепки.
— Ее звали Кэсси. И чтобы быть с ней, мне пришлось кое в чем переступить через себя. Равно, как и ей. Мы оба переступали через собственные принципы и совершали несвойственные нам вещи ради того, чтобы быть вместе. И это доказывало, что все, что происходит между нами, не минутная слабость… А достижение. Обоюдное. И безмерной наградой за него была наша близость…
— И почему же ты до сих пор не с ней?
Дик помрачнел.
— Ее ребенок. От бывшего мужчины. Он начинал понемногу взрослеть, произносить слова. Осмыслять. И тогда Кэсс начала буквально умолять меня сделать то, на что я бы не при каких обстоятельствах не решился…
— Притвориться его отцом?
— Да.
Экран ноутбука погас от длительного бездействия. Комната погрузилась во мрак, в котором отчетливо слышалось, как толстяк задумчиво пожевывает свои мясистые губы.
— Я бы не смог его обманывать. Кэсс нужен был другой мужчина, посговорчивее, для счастливого брака. Поэтому мне пришлось оставить их.
— Довольно героически с твоей стороны, — оценил Чип. — Отпустить свою любовь. Чтобы не стать лицемером.
Дик спрятал лицо в ладони, будто от стыда.
— Этот ребенок… был живым напоминанием, что Кэсс спала с другим мужчиной. Всякий раз, когда я на него смотрел, как он беззаботно ползает по полу с мячом, в моей голове проносились сцены того, как его зачали.
— О-о, — присвистнул толстяк. — Сочувствую.
— Я не мог расслабиться в ее объятиях, всякий раз представляя на своем месте отца этого ребенка. Это отравляло мои чувства. И чем счастливее были ее глаза, тем несчастливее становился я сам.
— И ты ушел от нее, сказав, что не выдержишь семьи, построенной на обмане?
— Да.
— А разве она не предложила тебе иного сценария? Где ребенок со временем узнает, кто ты, как только немного подрастет и его психика окрепнет?
— Предложила.
— И почему ты отказал?
— Я сказал, что это будет жестоко по отношению к нему. Правда для него должна быть сразу, с самого начала, и никак иначе.
— И ты заранее знал, что она все равно на это не согласится?
— Да.
— Именно поэтому и настаивал?
Дик грубо растер свое лицо, будто пытаясь отмыться.
— Да.
— Что ж, ты обыграл все так, чтобы выставить ее крайней… Но на деле тебя волновали вовсе не чувства ребенка, а собственная ревность?
Голова Дика безвольно висела, он молчал. Синие и безжалостные, как критический сбой операционной системы, глаза недобро щурились.
— Выходит, ты отпустил свою любовь не потому, что не хотел стать лицемером? Ты наоборот им решил стать, чтобы Кэсси от тебя отцепилась?
— А по-твоему, я должен был с ними остаться? — выдавил Дик. — Чтобы всю жизнь тихо ненавидеть ни в чем неповинного ребенка? Просто за то, что он не от меня? Чтобы он чувствовал мою ненависть, а его все дружно уверяли, что она ему мерещится?
Чип застыл с лицом человека, распознавшего знакомую песню в игре музыканта-попрошкайки в метро. Дик с кривой улыбкой уставился на него.
— Что? Кажется, будто уже это где-то слышал?
Толстяк неловко пожал плечами.