– Хочешь совет? – спросила свекровь, когда высаживала меня из своей красивой «Ауди» около ставшего мне практически ненавистным дома.
– Да, конечно.
– Возьми отпуск и поезжай ко мне на дачу – приведи себя в порядок.
– Вы правда не будете против? – поразилась я. Боже мой, почему она меня не ненавидит? Это странно. Почему она не спешит выкинуть меня из своей жизни, особенно теперь, когда ее сын меня больше не любит?
– Я буду «за», – коротко отрезала она. – А потом, когда придешь в себя, подумай, что ты хочешь от своей жизни. Для себя. Не для мужчин или кого угодно. Для себя. На свете есть масса прекрасных вещей, ради которых стоит жить.
– Но я…
– А если станет одиноко – роди ребенка. Тоже – для себя. Поверь, это лучшее, что только может случиться с женщиной.
– Спасибо вам.
– Ох, если бы мне в свое время удалось родить девочку, многих проблем в моей жизни можно было бы избежать. Но поверь, даже такой сын, как Сергей, лучше, чем сто мужей. Он, по крайней мере, не может мне изменить с другой матерью. Чувствуешь разницу? Нет, матерью быть значительно лучше. Ладно, деточка, иди. И постарайся заснуть. Не переживай. Мой сын – не самое большое счастье на свете, – добавила она. И, таким образом зарядив меня порцией бодрости и оптимизма, она умчалась вдаль, а я поднялась наверх, в свою квартиру, где отныне должна была остаться одна.
Часть вторая
Хочу – халву, хочу – пряники
Глава первая,
в которой я узнаю много нового… вернее, старого
Я готова любить тебя до последнего вздоха, но смотреть футбол – это выше моих сил.
«Женщины о любви»
Больше всего в Москве я ненавижу позднюю осень. Насколько прекрасен сентябрь в Москве, пахуч, разноцветен, с такой прозрачностью воздуха, уже без единого комара, что только и хочется жить! И настолько же мерзок ноябрь, с его резкими порывами ветра, хлесткими острыми дождевыми струями, как будто кто-то тебя постоянно бьет по лицу мокрыми руками. И это вечное тускло-серое небо – висит низко-низко, вот-вот рухнет на тебя и придавит вместе со всеми твоими мыслями, мечтами о новых джинсах, вопросами о зарплате, которую почему-то задержали, и желанием выкинуть из дому весы. Жизнь текла своим чередом, не быстро и не медленно, сменяя картинку за окном сообразно времени года. Теперь была поздняя осень, и с момента, когда мой муж Сергей упаковал вещи и спустился на четыре этажа ниже, чтобы строить свое нормальное мещанское счастье с моей лучшей подругой, прошло чуть больше полутора лет. Нет, сказать, чтобы я страдала до сих пор, пожалуй, нельзя. Помню, первые недели было странно ходить по моей тринадцатой квартире и слушать всякие сторонние звуки, которых раньше, когда тут жил Сергей, я не замечала. Вот соседи что-то выясняют, смысла я не улавливаю, но бубнеж очень эмоциональный. Вот у Аркашки из квартиры снизу лает его пес Кузька, уже старый-старый кобелина, любитель пива и жевать окурки. Или капает вода в кране на кухне – так и не починил Сергей его за все годы нашей семейной жизни. Зачем нужен такой муж? Зачем вообще нужен муж – это отдельный и очень важный вопрос. Но мне было важно знать другое. Интересно, Сергей изменился? Или тоже приходит в двенадцать и говорит, что он не для того женился, чтобы его спрашивали, где он был? Вернее, не для того развелся. В первые недели я постоянно задавалась подобными нелепыми и бессмысленными вопросами. Оставляет ли Сергей грязные тарелки у Катерины в комнате? Орет ли на нее, что она тупая, если она забыла постирать ему брюки? И вообще, орет ли он на нее? Счастлив ли он теперь, с ней? Это уж совсем глупый вопрос, я понимаю.
– Я говорила тебе, дочь, что он тебе – не пара, – профессорским тоном заметила мама, когда я позвонила ей и сказала самым будничным тоном, на который меня только хватило, что мы расстались. – Ты сама виновата, надо было его еще давно выгнать.
– Что ж, ты была права. Хочешь – переезжайте обратно, – сказала я, но мать только усмехнулась.
– Хочешь – приходи чай пить. Я тут пироги затеяла. А уж в этот хлев я ни ногой. Это, доченька, я уже прошла. Да и папаше твоему тут лучше. Тут за пивом идти дальше.
– И что, он меньше пьет? – удивилась я.
– А что ты думаешь? Возраст не тот уже. Да ему и много-то и не надо, рюмку хлопнул – и свободен. Но ты мне лучше скажи, за каким лядом мы тебе там сдались-то? Нет, ты только подумай – ты молодая, красивая…
– Прям, – фыркнула я.
– Дура ты, в твои годы любая баба – красотка. Чего в тебе не так? Руки – две, ноги тоже. Грудь на месте, зубы, чай, тоже не выбиты. Любимый цвет, любимый размер!
– Мам! – покраснела я. – Меня это теперь не волнует.
– То-то и плохо, – огорчилась мать. – Высосал он тебя, подлец. Ну что тебе в нем, за что ты его так любишь? Что, думаешь, других мужиков нет на свете? Полно! Будут и у тебя еще такие, что ого-го!
– Нет, мам, никого мне не надо. Я ничего этого не хочу. Нет уж, ни за какие коврижки, – замотала головой я.
В принципе, мама говорила дело – я чувствовала себя не просто несчастной, я была именно высосана, я была пуста. Как дом, когда я вернулась от свекрови. В мамином старом гардеробном шкафу, там, где лежали вещи Сергея, остались только пустые полки, какие-то бумажки, обертки от носков, вешалки. Сергей забрал телевизор, который привез с собой после нашей свадьбы. Все было перевернуто – видно, что собирались второпях. Больше всего меня разозлило, что, забирая из кухни кофеварку, Сергей рассыпал кофе по полу и так и бросил, даже не убрал. В тот день я шла по своей квартире, как по полю недавних военных действий. И видела, как несколько часов назад он и Катерина ходили по моему дому, высматривали все хоть как-то интересное для их будущей счастливой жизни, перетаскивали кресло на первый этаж. А Кузька, наверное, лаял, когда они шумно проходили мимо.
– Смени замки, – посоветовала свекровь, когда я позвонила ей, не зная просто, кому еще могла бы позвонить. Маме? Нет, слушать, как я виновата сама, было сложновато. Подруг, ха-ха, теперь у меня нет. И просидев целый час на полу в коридоре, в жалких попытках собрать мысли обратно в единое целое, я почему-то решила, что это хорошая идея – позвонить свекрови. Теперь, собственно, она была мне никем, все – она теперь Катеринина свекровь. Забавно.
– Замки? – удивилась я.
– Да. Выкинь все ваши фотографии, а лучше сожги. А еще лучше – отдай мне. Выброси все его вещи. Смени замки и купи новый телевизор. Я бы сказала еще: сделай ремонт, но в твоем случае, в твоем доме это бессмысленно.
– Но…
– Никаких но. У тебя есть деньги? Давай-ка я тебе одолжу, – решила за меня свекровь. Тьфу ты, бывшая свекровь. Уж почему она начала обращаться со мной по-человечески – понятия не имею. А факт остается фактом, не знаю, как бы я без нее обошлась тогда, полтора года назад. Она забрала меня на две недели на дачу, запретив Сергею даже звонить. Мы с бабулей Сергея, уже совсем худой старушечкой, похожей на одуванчик из-за прозрачно-белых седых тонких волос, шапкой лежащих вокруг лица, сидели на террасе, пили прошлогодний компот из вишен, смотрели на холм и лес, темнеющий вдали, и разговаривали медленно, не спеша, о всякой ерунде. О книгах, о политике, в которой я вообще ничего не понимала, о кулинарных рецептах, от которых не толстеют, и о том, почему вообще толстеют. О чем угодно, только старательно избегая темы Сергея в частности и мужчин вообще. Никакой любви, кроме любви к родине. Когда по выходным приезжала Елена Станиславовна, она привозила с собой шум, ощущение городской суеты, а еще литровые пакеты красного вина и каких-нибудь экзотических сыров.