Какая-то женщина с блестящими от дешевого лака волосами хмурит не выщипанные брови - ей богу, они у нее пол-лба занимают! И я наклоняю стойку с микрофоном прямо к ее лицу, когда громко и безнаказанно выкрикиваю "Ау!" в проигрыше.
Джесси крадется ко мне, мучая изгиб гитары, за спиной трещит ударная установка, я все думаю, что она развалится от оглушающего грохота и напора, с которым Уилл бьет по том-тому. Тэмми издевается над пожелтевшими клавишами фортепиано - ему, наверняка, столько же лет, сколько всем нам здесь вместе взятым - а Кори копотливо теребит струны бас-гитары, которую он нашел у кого-то мужика в зале.
Мы вместе выкрикиваем "I love rock-n-roll", и даже страх нас боится, боится наших звонких голосов, нашего намеренья свести здесь всех с ума. Люди молчат, а мы горим, как горят звезды. Как горят мгновения, пролетающие перед глазами с такой скоростью, что ты обычно их не замечаешь. Но я чувствую. Здесь, внутри, я чувствую, как воспламеняюсь и возрождаюсь из собственного страха, как феникс из пепла.
Люди привыкли бояться самих себя, своих мыслей и желаний. Любая попытка быть тем, кто ты есть, понять, кто ты есть, кажется неверной. Тебе стыдно быть собой, стыдно делать то, что хочется, потому что ты должен делать то, что нужно, и это сводит с ума. У нас столько страхов, свихнуться можно. Но, правда в том, что в этой жизни бояться стоит других вещей. Каких? Что твой страх публики перед раком? А что насмешки людей перед холокостом или крушением самолета? Да, тебе кажется, свет клином сошелся на тебе и на твоих проблемах, но фишка в том, что - нет. Твои проблемы - не проблемы, если живут они только в твоей голове. Бороться - вот, что главное. Нет ничего постыдного в желании быть тем, кем ты хочешь быть. Пробовать себя во всем, что на пути попадается, с головой в собственный мир погружаться, да так, что наизнанку выворачиваешься, ошибаться и разбивать в кровь колени - нормально. Не нормально выйти к пятидесятилетнему рубежу без единого шрама. Ты вроде такой идеальный, нетронутый, правильный и разглаженный, как складки на драпированной юбке. Но жил ли ты, если тебя ничего не ранило?
Пот скатывается по моему лицу, я вытираю его тыльной стороной ладони и подхожу к Кори, покачивая бедрами. Мы сталкиваемся, тремся спинами, сходим с ума, как сходят с ума лишь те, кто ничего об этом не подозревает, и рисуем каракули в воспоминаниях друг друга. Я запомню этот его дикий взгляд. Пройдет время, оно нас разлучит, оно всегда так поступает, и ничего у нас с Кори не останется, кроме "этого". Я рада, что однажды я сяду за стол, подопру ладонями лицо и вспомню своего доброго друга, который никогда не был плохим парнем, но который, как и я, сходил с ума по жизни. Знали ли мы с ним тогда, что нам жить нравится? Нет. Не знали. Даже не догадывались. Но мы поймем это. Скоро.
Джесси играет заключительный аккорд, Уилл ударяет по барабанам, и, тяжело дыша, я смотрю в зал, ожидая, что прямо сейчас в нас полетит еда, столовые приборы, а когда и это закончится, то стулья, обувь. Что там еще можно быстро кинуть в порыве минутного помутнения рассудка? Однако в лицо мое врезается лишь глухое недоумение. Толпа тихо и растерянно аплодирует, невеста, стоящая в центре - пухлая, круглая девица с красными непонятно от чего щеками - молчит, а жених ее - весьма подтянутый, молодой парнишка - хлопает длиннющими ресницами. Того гляди, мы взлетим от его растерянности.
- Молодцы, молодцы, - щебечет мужичок, который впихнул Уиллу деньги, и быстро поднимается на сцену. Его лицо, похоже, скрипит от фальшивой улыбки. - А теперь мы с радостью послушаем следующую песню, которая более лиричная и подходящая для этой церемонии. Правда, ребята? - Резко посмотрев на меня, бросает он. - У нас тут свадьба, а не кабак, милочка, что вы творите?
В его глазах паника, в коленях - дрожь. Я пожимаю плечами, а Джесси подходит к микрофону и торжественно объявляет:
- Тысяча лет!
- Что? - Шепчу я, подпрыгнув к нему. - Что еще за тысяча лет?
- Песня такая, - одними губами отвечает он и широко улыбается.
- А я знаю эту песню?
- Все ее знают.
- Ты ошибаешься, - продолжая глазеть в зал, сообщаю я, - я понятия не имею, о чем ты говоришь, на ходу сочинять у меня не получается, гений, если ты не в курсе.
Джесси кланяется, отводит меня немного в сторону и показывает Уиллу, чтобы тот отбил бит. Боже, дурдом, меня так и тянет захохотать, но я сдерживаюсь от смеха и гляжу на Бонда со всей серьезностью, на которую я только способна.
- Белла, Эдвард, свадьба, ну же, Реган. В конце эпичный момент, воспоминания.
- Я похожа на человека, который любит "Сумерки"?
- Ты похожа на человека, который любит все, что ненавидят остальные.
- И как это относится к песне, Джесси?
- Вспоминай, в конце, они на поляне лежали, и там такая мелодия была милая. "Я любила тебя тысячу лет, и буду любить столько же". Ну, поняла?
- О, Господи, - я хлопаю себя ладонью по лбу, - издеваешься? Если я начну петь эти сопли, я превращусь в страдающую суицидальным бредом гормональную бомбу.
- У тебя нет выбора.
Джесси пожимает плечами и смотрит на Тэмми. Неужели она знает партию? Вот это да. Сейчас еще окажется, что они репетировали. Ездили по стране и музыку из "Сумерек" наизусть запоминали. Сумасшедший дом какой-то!
Тэмзи с серьезным видом начинает играть медленную, светлую мелодию, а я громко выдыхаю, встряхиваю волосами и вновь становлюсь на центр сцены. Как там хоть песня-то начиналась? Сердце не бьется? Или бьется. Быстро, медленно. Черт.
Я мило улыбаюсь и подмигиваю краснощекой невесте. Кажется, челюсть у нее вот-вот упадет на пол. Бедняжка, сколько ей сегодня пришлось пережить, а теперь еще и мы портим ее любимые песни. Наверняка, "Сумерки" она сто раз пересмотрела. Ха-ха, мне вдруг так смешно становится, что я улыбаюсь еще шире и, наконец, вспоминаю слова.
Неожиданно мой голос становится очень нежным. Я сама не понимаю, как начинаю петь плавно, красиво, проникновенно, закрыв глаза, сжав в кулаки пальцы. В моей груди становится горячо-горячо. Я растерянно скрещиваю руки, горблюсь и почему-то думаю о том, что сама вряд ли когда-то надену платье, признаюсь в чувствах. Испытаю ли я то, что сейчас испытывает эта девушка? Смогу ли я сказать то, о чем говорится в куплетах?
Я раскрываю глаза, и теперь уже не зрители смотрят на меня озадаченно, а я на них.
Любовь - что это? Новое ли это слово, придуманное специально, чтобы боль как-то по-другому называть? Люди любят, но любовь - не вечна. Она испаряется, как и любые другие чувства, как злость, зависть, презрение. В один момент, все эти ощущения теряют смысл. Так почему любовь должна остаться? Что в ней особенного? Почему о ней пишут книги, сочиняют песни, почему о ней мечтают, ее ждут. Любовь - вымысел, плод нашего разыгравшегося воображения, которому скучно и одиноко. Любовь - опасна. Лишенные способности здраво соображать, люди творят невероятно глупые вещи. И все же любовь - повсюду. Будто бы одержимые и сумасшедшие, люди ищут ее и не находят. Я уверена, в большинстве своем, любовь - самообман, которым прикрываются те несчастные, которые не могут жить одни. Неужели этот русоволосый, милый парень влюблен в толстушку, что с ним рядом стоит? Она ведь больше его в два раза! Но он ее за руку держит. С ума, что ли сошел? А она, как вообще на него взглянула? Наверняка, она влюбилась в саму мысль, что на нее какой-то парень внимание обратил.