Читать интересную книгу Человек будущего - Андрей Буровский

Вот в Индии власть стала бороться с голодом, и очень быстро голод отошел в область страшных сказок. Еще в конце 1940-х годов в Индии каждый год умирало до миллиона человек. А последний индус умер от голода в 1960 году, всего через 7 лет после достижения страной независимости. Индусское правительство ХОТЕЛО победить голод — и оно СМОГЛО это сделать.

А в старину — никто НЕ МОГ.

Даже в Англии.

Возможно, правительства средневековых государств тоже хотели, чтобы их подданные не умирали от голода. Но голод в XII, XIV, даже в XVI веках — самое обычное, повседневное явление и в Европе, и в Китае, и в Индии, и в Африке. Везде, по всему миру. Только в Китае пытались бороться с голодом — перебрасывали рис из благополучных провинций в неурожайные; иногда удавалось спасти часть населения.

А в Европе даже XIX века голод — явление пусть не массовое, но обычное. Потому что с голодом справиться НЕ МОГЛИ. Даже в самых богатых обществах Земли образца 1850 года.

А в наше время голодают только там, где никто с голодом не борется, где правительство стран устраивает голод.

Как только в Сомали придет к власти правительство, которое будет защищать национальные интересы, так голод там прекратится. Вот как в Индии прекратился через 7 лет после прихода к власти Индийского национального конгресса.

В наше время умирают с голоду только там, где это устраивает правительство.

О первичных потребностях

Хорошо, что разговор зашел о голоде. А то ведь чаще всего при разговоре о бедности и богатстве чаще всего речь поднимают о легковых машинах, об омарах на ужин и поездках на экзотические острова. То есть о том, что иметь приятно, но совершенно не обязательно.

Вообще-то, говоря о бедности и богатстве, ученые говорят об удовлетворении «первичных потребностей», то есть обеспеченности жильем, одеждой и пищей. О том, что такое «вторичные потребности» и как их отделить от первичных, можно спорить, но, думаю, — главное понятно.

Про обеспеченность едой уже говорилось. Добавлю только, что средства транспорта связали весь земной шар. В Южном полушарии осень — это весна Северного полушария. И вот мы в феврале-марте едим фрукты, созревающие в Новой Зеландии или в Аргентине. И круглый год можем есть бананы, выращенные в Африке, за 12 тысяч километров от места потребления.

Точно так же и холодильники почти уничтожили то, что ученые называют «сезонностью пищи»: мясо мы можем есть и в самую страшную жару.

Обеспеченность жильем

Европейская норма обеспеченности жильем — по комнате на человека, плюс еще одна общая комната на семью. Минимальная обеспеченность, для бедняков: по комнате на человека, минус одна комната. Семья из четырех человек — в трех комнатах. У супружеской пары своя комната — и у детей по комнате.

Размер комнат здесь не так важен, как сам факт раздельной жизни, — у каждого есть хоть какой-то, но свой угол.

Надо быть сказочными богачами, чтобы установить такие нормы.

Сейчас во многих городах России действуют музеи купеческого или мещанского быта. Чаще всего располагаются они в старых купеческих особняках. Так вот — здания эти чаще всего с тесными узкими лестницами и коридорами, с низкими потолками.

— Зато 12 комнат — и на одного!

— В том-то и дело, что вовсе не на одного. Громадный дом в 2 этажа, 12 жилых комнат... Но разве в нем жил один купец Иванов? Ничего подобного!

Жил купец, его жена и двое взрослых сыновей с женами и детьми. У старшего сына — жена и пятеро, у второго — жена и трое детей. Еще жили две незамужние дочки, последние из выводка, старшие три уже замужем, живут не в этом громадном доме.

— Н-да... Уже, получается, жили 16 человек... Но ведь все равно — 12 комнат!

— Не торопитесь. В комнате жила еще прислуга. С каждой дочкой — по девушке для услуг, кухарка, кухонный мужик, два кучера, две горничных...

— И все жили здесь же?!

— Конечно. Все, кроме кучеров, — у тех были свои семьи и свои дома в сторонке. А вон та комнатка за кухней — это для кухарки и для горничных.

— Комнатка?! Она больше похожа на чулан!

— Так думали и устроители музея... Свалили в этой комнатке всякий хлам, словно она всегда была не жилой... А эта комнатушка с единственным окном у самого потолка была очень даже жилой, и жили в ней три человека. Как в современном общежитии.

Так что комнат в доме, как выясняется, было даже не 12, а 13, но жили в нем даже не 16, а 22 человека. Кстати, в столовой, в гостиной и в кабинете хозяина никто не жил, и эти 22 человека обитали в 10 комнатах.

— Как же они помещались?!

— Вот так и помещались. Было тесновато, в каждой комнате жили по 2—3 человека, а все это комнаты небольшие... Кухонный мужик спал в коридоре, на сундуке. Во-он там, видите? В двух шагах от входной двери.

Не торопитесь жалеть кухонного мужика. В Европе прислуга иногда спала на коврике у входа в комнату — рядом с собаками.

И это — дом купца, причем из богатых и видных. А возьмите усадьбу мещанина. Дом в 2—3 комнаты, а жильцов в нем не меньше десятка.

Вот усадьба семьи Суриковых в Красноярске. Большущий двухэтажный дом богатого горожанина «из казаков». В этом доме вырос великий художник Василий Иванович Суриков. В доме — 11 комнат, а жили в нем от 20 до 22 человек.

Крестьяне жили еще теснее. Традиционный крестьянский дом вообще не знает разделения на комнаты. В наше время крестьянские хоромы выставлены под Новгородом в музее под открытым небом Славица, в Суздале... Если интересно — всегда можно поехать посмотреть. Помещения от 20 кв. м (дом бедняка), до 50 кв. м (дом богатея). А жили в этих домах человек по 30, причем из них — 2—4 супружеские пары разных поколений, старые деды и бабки, куча малолетних ребятишек.

Так жили даже вольные крестьяне Севера, а не только крепостные. Богачи, а не только голытьба.

Это уже в XX веке крестьяне стали ставить перегородки, разделять избу на комнаты или с самого начала планировали дом из нескольких комнат. Но и эти дома, построенные в конце XIX — начале XX века, не поражают простором — стоит прикинуть, сколько в них жило людей. Владимир Солоухин очень поэтично описывает свое детство и дом, в котором он вырос. Дом построен совершенно по европейским нормам, в два этажа, семь комнат. Но и жили в нем семь человек: папа, мама, дедушка, сын и три дочери[10].

Намного свободнее большинства крестьян, но тоже не очень просторно.

Дворяне были обеспечены жильем лучше? А это смотря в какое время. Царедворцы Екатерины и Павла, разумеется, жили в отдельных комнатах своих роскошных дворцов. Но это ведь даже не 1% народа, это 1% всех дворян и 0,0001% всего населения России.

Возьмем чуть менее сановитый слой дворян... В наше время усадьбы известных, сыгравших важную роль в развитии культуры людей чаще всего музеефицированы. В Михайловское Пушкина, Ясную Поляну Толстого, Тарханы Лермонтова вовсе не трудно поехать на экскурсию. Барские дома — большие, красивые, всегда из нескольких комнат. В барском доме Михайловского 9 комнат, в барском доме друзей Пушкина Осиповых в Тригорском — 8. А жили в каждом из этих домов по 10—15 человек. Барин, который обитал бы один в собственной комнате, — это скорее исключение из правила, чем само правило.

Об удобствах молчу — мылись в бане, а туалет всегда располагался на улице, злополучная деревянная будочка.

В Европе было получше. Джентльмен мог иметь дом из нескольких и даже из многих комнат, вошло в моду каждому из супругов иметь собственную спальню. Трехэтажный дом Джона Рочестера — десятки комнат, в которых живут несколько человек[11]. Таковы же дома богачей в описаниях Диккенса[12].

Но и в Европе для 90% населения отдельная комната оставалась недосягаемой мечтой — даже в середине XIX века. Не верите — читайте тех, кто описывал жизнь бедноты в Европе XIX века — в те самые годы, когда Джон Рочестер романтический встречал Джен, упав с лошади[13].

К концу XIX века и в России появились люди, живущие прямо как сегодня — по комнате на человека. Таковы Турбины у Булгакова[14], и не случайно Михаил Афанасьевич так нервно относился к квартирному вопросу: он вырос уже в очень неплохих условиях, а после серии «уплотнений» при большевиках жить в отдельном помещении стало почти невозможно.

Но и в начале XX века такая квартирная идиллия — в основном удел обеспеченных горожан, притом чаще всего в Москве и в Петербурге, а не в провинциальных городах. Да и у них эта идиллия не так великолепна, как кажется! «Один в семи комнатах!» — тявкает Шариков на профессора Преображенского. А ведь если разобраться, и в картире Преображенского из семи комнат две — нежилые (смотровая и операционная), а в остальных пяти живут не один человек, а четверо.