Разбитые. Кулаки. Кровь.
Неужели снова — целый? Как раньше?
Как — до смерти?
Что-то забрезжило глубоко во мне, и я почувствовал — да, целый. И сыну моему было десятикратно больнее — первым я подумал о Тальке, не о Баксе, не о Вилиссе, и мне не было стыдно за это.
А еще вокруг меня приплясывала совершенно идиотская мысль, и я никак не мог от нее отделаться.
Мысль о законе сохранения, так сказать, материи в целом и наших бренных тел в частности. Мы ЗДЕСЬ формируемся — наши останки ТАМ разлагаются. А если мы ЗДЕСЬ формируемся ускоренными темпами?
Не хотел бы я оказаться на месте того сторожа в морге…
Вру. Хотел бы. Кем угодно, хоть сторожем, хоть веткой, хоть зайцем — но ТАМ. Дома. Кем угодно — хотя все-таки лучше самим собой.
Но обязательно — с Талькой. И с Баксом. Иначе я, наверное, повешусь ТАМ — и снова буду ЗДЕСЬ.
Я шагнул к плошке — ничто не остановило меня — и изо всех сил пнул ее ногой. Плошка взлетела в воздух, врезалась в стену, разбрызгав содержимое — и там, где дымящаяся дрянь стекала по стене, желтела и осыпалась штукатурка.
Но до пола чертов клей не дошел. Исчез. А вот куда — не знаю. И знать не хочу.
Я плюнул на Пятый Угол и переступил границу, подумал, повернулся и плюнул еще раз. Уж больно много всякого накопилось…
Неожиданный сквозняк метнулся мимо меня, плошки гнусаво задребезжали и перестали дымиться, и дверь в смежную комнату со скрипом отворилась.
В щель по-прежнему был виден письменный стол и фолиант на нем. Я пожал плечами, пересек помещение наискосок и собрался выйти в коридор.
И зачем-то обернулся.
В смежной комнате за письменным столом кто-то сидел. Спиной ко мне. И спина эта наводила на разные невеселые размышления.
Чешуйчатая была спина. С зеленоватым отливом. С костяным гребнем вдоль позвоночника.
Еще один порыв ветра распахнул дверь полностью, и сидящий за столом повернул ко мне задумчивую крокодилью морду.
— Слушай, — раздраженно сказал ящер, — ты или туда, или сюда… сквозит же, а у меня и так хвост ломит…
22
Утром познав истину, вечером можно умереть.
Конфуций
— Я и есть Книга, — в очередной раз заявил ящер.
Я принялся грызть ногти на левой руке, потому что на правой грызть уже было нечего. Потом согласно кивнул и одновременно пожал плечами. Оба этих жеста плохо стыковались друг с другом, но очень удачно отражали создавшуюся ситуацию.
Мой чешуйчатый собеседник облизал раздвоенным языком половину своей, с позволения сказать, физиономии, и его трехпалая когтистая лапа поиграла письменными принадлежностями на столе.
— Терпеть не могу косности мышления, — сообщил он в пространство перед собой. — Вот если бы я сказал тебе, что я — материализация местных суеверий, и в придачу стал бы жевать твою ногу, ты поверил бы мне после первого укуса. Можешь не моргать, я и так знаю, что поверил бы… А когда я говорю, что я — Книга, у тебя на лице сразу появляется кисло-сладкое выражение, и меня от него тошнит.
Мясистый хвост заерзал по полу, издавая противный скрежет. И как он умудряется сидеть на табурете, с таким хвостом-то?..
— Книга не должна сидеть за столом, — с назидательностью самоубийцы возразил я. — Книга должна лежать на столе. Плашмя… вот.
— Почему? — удивился ящер, топорща гребень. — Потому что ты так привык?
А действительно — почему?
— Ну хорошо, — в хриплом голосе ящера пробилась усталость, — раз ты такой упрямый, то я сейчас лягу на стол. Тебя это удовлетворит?
Господи! Сейчас эта туша взгромоздится на стол, и…
И мои мозговые извилины вытянулись и встали во фрунт. Потому что табурет передо мной опустел. Без серного запаха и раскатов грома. Тихо и мирно.
А на столе возникла Книга. Толстая, увесистая, в черном кожаном переплете с витыми медными застежками.
Я сидел и молчал.
Книга лежала и молчала.
И долго это продолжаться не могло.
Я встал и приблизился к Книге. К Зверь-Книге. В углу кто-то визгливо захихикал. Я быстро обернулся.
Никого.
Тогда я протянул руку и коснулся переплета.
Ничего.
За исключением той мелочи, что Книга не открывалась.
Я потянул сильнее. И через мгновение мои пальцы хватали пустоту.
— Ну как? — поинтересовался ящер, вертясь на табурете.
— Здорово! — честно признался я.
Он польщено оскалился. Или это должно называться улыбкой? Тогда уж лучше пусть он остается серьезным…
— Приятно слышать… а то, признаться, грубая лесть моих Страничников стала мне надоедать. Не то что такой твердолобый ортодокс, как ты… уж если похвалит, значит, есть за что. Хотя ерунда все это…
Ящер лениво помахал в воздухе лапой, а я все никак не мог избавиться от ощущения, что вот он еще раз так махнет, с небрежной ленцой… потом поднимет с пола мою оторванную голову и примется ее внимательно разглядывать своими немигающими глазами.
— Ты книги когда-нибудь писал? — внезапно спросил он.
Вопрос застал меня врасплох. Что-то выглядывало из-за внешней невинности этих слов, что-то холодное и скользкое, как…
Как змея.
Или как ящерица.
— Пробовал… ничего не получилось. Читал — часто. А что?
— Да ничего… Вот и меня писали… однажды. А я, между прочим, не просил этого делать! Ну а читали потом — и не счесть сколько… Ты думаешь, это приятно — когда тебя читают?! Когда часть тебя уходит, исчезает в чужом сознании, а сам ты остаешься и ничего не можешь поделать?! Когда тебя едят живьем, и тебя же не убывает…
— Не знаю, — ответил я. — Меня еще ни разу не читали.
— А зря! Очень даже зря!..
Я не понял, что он этим хотел сказать. И, по-моему, хорошо, что не понял.
— Я — Книга Бездны, — продолжал меж тем ящер. — Я — Книга Небытия! Я — Зверь-Книга! Я — Книга Темного Знания, и во мне его хватит на добрую сотню миров! Когда я — Книга, я могу все… или почти все. Я могу — но не хочу. Не хочу! Потому что мне плевать на любые изменения в мире, рожденные моей силой, если мир меняется — пусть даже из-за меня! — а я по-прежнему Книга, неизменная и неподвижная, и даже плюнуть на этот мир не могу! Я тоже хочу меняться! Я тоже хочу жить! Я тоже хочу бояться смерти! Ваши дешевые маги не имеют и тысячной доли того, что имею я, но они радуются своей ничтожной мощи и страдают от желания ее увеличить. Я тоже хочу страдать! Я тоже хочу радоваться от сознания своего бытия, Бездна его побери!.. Да, хочу страдать!..
Я чувствовал себя очень неловко. Словно подглядывал за чужой исповедью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});