В самой Европе в период Второй мировой войны анархо-синдикалисты в целом были слишком слабы, чтобы суметь проявить себя как самостоятельная сила. Во Франции РС ВКТ, насчитывавшая в конце 30-х гг. всего 6 тысяч членов[188], была распущена, с нацистской оккупацией оказались вне закона синдикалистские и анархистские организации Польши, Нидерландов, Бельгии, Норвегии, Дании. Секретариат МАТ находился в Швеции и был лишен практически всех связей с либертариями в воюющих странах.
Большинство либертарных организаций в самом начале войны заняли позицию, которую, по аналогии с традиционными лозунгами революционных левых о превращении империалистической войны в социальную революцию, они определили как интернационалистскую. В заявлении Секретариата МАТ указывалось, что «война есть результат капиталистической системы», «выражение жестокой конкуренции между капиталистическими группами за сырье, колонии и рынки», «стремление империалистических государств обеспечить влияние и контроль над миром и его богатствами в интересах своей собственной группы держав». МАТ оценивала фашизм как «самую жестокую форму капитализма» и «врага человечества №1», но призывала трудящихся не доверять демократиям, поскольку те «не являются силой против реакции, против кровавых войн», «не гарантируют мира». «...Если человечество желает жить свободной жизнью и освободиться от постоянных войн, оно должно уничтожить капитализм..., — говорилось в заявлении МАТ. — Война между нациями должна превратиться в войну между классами. Интернациональный рабочий класс должен со всей энергией приступить к ликвидации капитализма». В том же духе были сделаны заявления анархистских и анархо-синдикалистских организаций Франции, Швеции, Нидерландов, Бельгии[189]. Но в реальности немалое число анархистов вскоре отошло от этой позиции и стало ориентироваться на борьбу с фашизмом как «наибольшим злом». Многие немецкие анархо-синдикалисты в эмиграции через посредничество шведских синдикалистов сотрудничали со спецслужбами западных держав. Участвовала в Сопротивлении часть французских анархистов. В Польше синдикалисты и анархисты призвали к «защите страны» (хотя и «не вместе с буржуазией»), создали свои повстанческие отряды, которые затем слились с партизанскими отрядами социалистов в «Польскую народную армию» и приняли активное участие в Варшавском восстании 1944 г.[190] В Италии и Болгарии анархисты образовали собственные партизанские отряды, которые вели бои с вооруженными силами фашистских режимов. При этом итальянские анархисты, участвуя в создании подпольных территориальных и фабричных органов, одновременно пытались сохранить организационную независимость от политических партий и группировок, участвовавших в Сопротивлении, способствовали подготовке и проведению забастовок, направленных не только против фашистов и германской власти, но и против итальянских предпринимателей. «...Активное действие сопровождалось непрерывным стремлением определить свою стратегию на данном этапе, которая, исходя из специфики и рамок сложившейся ситуации (борьбы против наци-фашизма), расширила бы ее в возможность революции, — отмечал один из исследователей. — Предложение «Единого фронта трудящихся»..., обращенное к рабочим активистам и рядовым членам левых партий, было... частью проекта, рассматривавшего первые подпольные органы Сопротивления как элементы контр-власти в духе анархизма и рабочих Советов. Участие... анархистов в комитетах освобождения на фабриках надо рассматривать именно в этом свете, а отнюдь не как уступку демократической программе освободительной борьбы как второго Риссорджименто»[191].
Испанские анархисты после проигранной войны с франкистами пребывали в состоянии глубокого раскола на сторонников продолжения сотрудничества антифашистских сил и тех, кто выступал за возвращение к традиционным анархистским позициям и против участия в каких-либо коалиционных антифашистских или республиканских властных структурах. Традиционалисты оценивали Вторую мировую войну как чисто межкапиталистический конфликт и предлагали «активистам Конфедерации в случае борьбы между французским Сопротивлением и немцами укрыться среди гражданского населения». Те, кто ратовал за продолжение союза с республиканскими силами, призвали испанских анархистов-эмигрантов присоединиться к французскому Сопротивлению[192].
Интернационалистскую позицию занимала часть французских анархистов. Особенно активную роль сыграла группа в Марселе, объединившаяся вокруг Всеволода Волина и Андре Аррю. Она распространяла листовки с призывом к трудящимся выступить не только против немецкого и итальянского фашизма, но и против советского сталинизма и демократического капитализма Запада, против лозунга «национального освобождения» как единства между правящими и угнетенными классами. Марсельская группа, развернувшая агитацию за социальную революцию и известная под названием «Интернациональная революционная синдикалистская федерация», стала центром притяжения для других анархистских групп по всей стране[193]. Против империалистической войны, прикрытой аргументом борьбы с фашизмом, за демократию, выступали и британские анархисты. Они пытались организовать солдатские Советы в британской армии[194].
[186] Service de presse. AIT. 1940, No.16, 17; IISG, Amsterdam. International Working Men’s Association Archive. No.32. Rapport sur l‘activite de l‘AIT pendant l‘annee de 1941. P.2-4.
[187] Lopez A. La FORA en el movimiento obrero. (Anexo documental). Vol.2. P.141, 138-139; Service de presse. AIT. 1939. No.14.
[188] Itineraire. 1995. No.13. P.59.
[189] Дело труда — Пробуждение. 1940. №1. Январь-Февраль. С.7-12. Характерно, что «группа бельгийских, испанских, итальянских, французских и немецких анархистов» выразила несогласие с тем, что манифест МАТ оценил фашизм как «врага №1». В их заявлении говорилось: «Враг — сегодня, как и вчера, а завтра в еще большей степени, чем сегодня — это наши хозяева. Наш враг номер 1 — это государство, то есть власть, органы подавления, официальные и официозные институты, которые его поддерживают, армия, бюрократия, церковь, — все вечные соучастники идеи угнетения свободы и индивидуальности» (цит. по: Service de presse. AIT. 1939. No.14).
[190] Service de presse. AIT. 1939. No.14; 1940, No.18; J.T. Dzieci Sorela i Pilsudskiego. Dzieje syndikalizmu polskiego — od faszysmu do anarchizmu // Podaj dalej. 1997. Nr.7. S.31.
[191] Barroero G. Anarchici e Resistenza a Genova: Una storia che manca // Umanita‘ Nova. 1998. N.14. 26 aprile. P.6.
[192] Les anarchistes espagnols dans la tourmente (1939-1945). Marseille, 1989. P.166-171.
[193] Interview d‘Andre Arru // Itineraire. 1995. No.13 (Voline). P.76-81.
[194] См.: Peterson P. John Olday — Künstler und Kämpfer // Trafik. Internationales Journal zur Kultur der Anarchie. 1985. Nr.21. S.18-21.
Судьбы анархо-синдикализма во второй половине ХХ века
Вопреки надеждам анархистов, мировая война не переросла в социальную революцию, а, наоборот, способствовала укреплению национальных государств и становлению в Западной Европе системы социального партнерства в рамках «демократического корпоративизма» — сотрудничества между властью, предпринимателями и профсоюзами. В Восточной Европе, занятой Советскими войсками, анархисты подверглись репрессиям. В большинстве западных стран они получили возможность легальной деятельности. Но возрождения анархистского и анархо-синдикалистского движения как массовой силы не произошло. «Более глубокое объяснение исчезновения синдикализма как массового движения должно принимать во внимание не только временные факторы, такие как государственные репрессии, но и изменения в капиталистическом обществе»[195]. Прежде всего, следует обратить внимание на предупреждение Р.Роккера о негативном влиянии рационализации капиталистического производства на рабочий радикализм. Действительно, как отмечают исследователи, начавшаяся с 20-х гг. и бурно продолжавшаяся после Второй мировой войны автоматизация производственных процессов, символом которой стало широкое внедрение конвейерных методов, способствовала крайней специализации и раздроблению труда на частичные операции. Новый социальный тип «массового специализированного рабочего» не понимал смысла производства в целом и не выдвигал поэтому требований о целостном контроле над ним. Ось социального противоборства была перенесена из сферы производства с ее проблемами содержания труда и независимости производителя в сферу распределения произведенного прибавочного продукта и потребления. Этому соответствовал упадок радикального рабочего движения, которое выступало как альтернатива по отношению к индустриально-капиталистической системе и ориентировалось именно на борьбу за контроль трудящимся над производством[196].
Параллельно нарастали тенденции к государственному вмешательству в экономическую и социальную сферу, которые после Второй мировой войны привели к формированию модели «социального государства», или «государства благосостояния». Кейнсианская политика стимулирования платежеспособного спроса способствовала росту благосостояния трудящихся в развитых капиталистических странах, их заинтересованности в функционировании системы в целом и надеждам на удовлетворение их растущих потребительских притязаний в рамках модели «социального партнерства».