Всегда были небольшие изменения. Семья, которая прибавилась, и значит возникал еще один дом на околице, или разбогатевшая семья купила у кого-нибудь более почетное место, и там возводила дом, расцвеченный с большим вкусом, более крупный загон для коз и более крупную конюшню, более изящно отделанные двери, больше флагштоков для стягов из большего количества шелка.
Или кто-то умер, кто-то развелся. Обо всем этом многое можно было найти в написанных семейных хрониках. Летний и зимний город были абсолютно одинаковы, как близнецы. Сам переход давал возможность хазарам избавиться от всего ненужного хлама, который накапливается без всякой нужды, так боролись с грехом накопления.
Самым прекрасным периодом был месяц Нисан, в котором до тринадцатого числа завершали возведение города и или села. Весна ликовала, заваливая мир цветами, сладким ароматом, птицами, и приближающийся пасхальный вечер придавал особую праздничность новому началу жизни. Это особое чувство, по которому скучали хазары, находящиеся далеко от дома по торговым и дипломатическим делам или будучи военными советниками в далекой Византии, Багдадской империи, Швеции. Или позже, когда уже не было их домов, и все было стерто водопадами забвения, они тосковали и плакали, когда ветер приносил знакомые запахи, но они уже не помнили, что это, почему и зачем.
Стерлись из памяти месяцы Ав и Элул, как говорится в знакомой песне. Кстати, строка хазарского поэта докатилась через неизвестных путешественников до Испании. Там услышал ее рабби Шмуэль Анагид, внес ее в свое стихотворение, затем это сделал поэт Натан Йонатан, а музыку написал композитор и певец Цвика Пик.
Тогда, в месяце Тишрей, за два дня до Судного дня, выходили в осенний путь к строительству зимнего города. Обычно, это была дорога на юг, но не всегда, порой спускались с горы в долину или уходили с берегов замерзшего озера в глубину страны, на восток и на запад и даже на север. Если эти переезды были в дни Суккот, то, конечно же, строили шалаши. И были такие города, местечки, села, возникшие в последние пятьдесят лет, которые планировали переезд именно в неделю Суккот, и заповедь сидения в шалашах, покрытых еловыми ветвями, благодаря этому выполнялась с большей прилежностью, согласно постановлениям мудрецов, блаженной памяти.
Каким великолепным было это странствие в Суккот, сколько пелось песен, сколько праздничных трапез под еловыми крышами, сколько танцев по кругу, парами, плясок с саблями, сколько соревнований по бегу с охотой на кролика, которого надо было поймать голыми руками, сколько упражнений с кинжалами, с луком и стрелами, по вечерам, в темноте. Сколько чудесного исчезло, и не было зафиксировано, и никто даже не верит мне, что это было, считая, что я все это выдумал. Они уверены, что ничего такого не произошло, и ничего такого не делали миллионы евреев в гигантской империи в течение четырехсот лет.
Глава двадцать восьмая
Напротив дома пчеловодов Гади и Малки расцвело вишневое дерево. И это было ясным знаком для каждого, что Малка и Гади не переносят свой дом в другое место.
Были и такие среди хазар, что не совершали это кочевье и оставались на месте летом и зимой. Есть ли в этом некое равнодушие к традициям? Нет. Это было определено заранее: пчеловодам оставаться на месте. Потому дом этот стоял на месте уже два поколения. И все же нельзя было обойтись вовсе без чего-то, связанного с кочевьем. Дом разбирался, все доски обстругивались заново, матрацы наполнялись свежим мягким сеном, снова выверялись размеры матрацев – восемьдесят на метр восемьдесят сантиметров – и этим решалась величина дома. Все было сдвинуто с мест, стены разобраны, кожа вычищена, каждая деталь пронумерована и перенесена на расстояние десяти метров.
Все это время жили под открытым небом. На третий день дом был вновь собран, каждая деталь была чиста от крошек квасного, и много накопившихся вещей было выброшено за ненужностью. Конечно, это не шло в сравнение с числом таких вещей, от которых избавлялись, перевозя дом на расстояние в шесть дней пути – на лошадях, ослах и верблюдах.
Домохозяйка в Хазарии предпочитала использовать лишь необходимые вещи. В доме у Гади и Малки скопилась уйма ненужных вещей по сравнению с другими домами, да и пчелиное хозяйство обросло множеством таких предметов. Потому Дуди сказал: «Давайте построим склад».
Вооружился топором и пилой, начертил план, и перед приходом Пейсаха рядом с домом уже стоял склад величиной с дом.
Рыжая Эсти не отходила от Давида все время, пока он сооружал склад, подавала ему инструменты и обтачивала зубцы досок, входящие в зазоры при скреплении стен, все более влюбляясь в его сноровку, в движение его руки, орудующей молотком, в умение ловко вгонять одну доску в пазы другой, и даже в жест, которым он отирал пот. Каждый раз, когда он отрывал глаза от работы и встречался с ее глазами, она молила про себя, чтобы он встал, оставил работу, клещами раскрыл бы пояс верности и сделал бы ей тут же, на месте, маленького Дудика.
Работа была завершена, пояс верности остался нераскрытым. И тогда Эсти сказала ему, после того, как все присвистнули от восхищения, увидев постройку: «Почему бы нам не перейти сюда жить, любимый?» Так она называла его – «любимый» «Куки». Эти клички доставляли ей удовольствие.
Дуди улыбался широкой улыбкой: «Да, перейдем сюда, когда поженимся».
«Глупости, – сказала Эсти, – пока поженимся, пройдет много времени. Ведь это будет после вашего возвращения».
«После возвращения?» – удивился Давид. Он чувствовал, что есть нечто, чего он не понимает.
«Да, любимый». – И он понял до того, как она завершила фразу. – После того, как вы вернете детей».
«Я…я не думаю, что мы едем, чтобы привезти детей», – забормотал Дуди.
«Нет?» – пришла очередь Эсти удивляться. Неожиданная радость окатила ее с ног до головы.
«Нет, – сказал Дуди, – это не в наших силах. Мы не те шесть храбрецов. Вся идея в том, чтобы добраться до графа в Лопатин, и он решит, что делать».
«А… – разочарованно протянула Эсти. – Он, несомненно, прикажет вам вернуться искать детей. Он вас накажет за то, что не сразу вернулись. И сердиться будет, главным образом, на тебя за то, что ты остался здесь. Ты попадешь в тюрьму на острове среди Хазарского моря».
«Я так не думаю, – сказал Дуди и мороз прошел по всему его телу только от мысли, что он попадет в тюремные подвалы, вырубленные в скалах острова в Хазарском море, пронизываемом сильнейшими ветрами. – Я думаю, что пошлют войска. То, что произошло, не относится к делам, за которые отвечают душой, кровью, головой. Мы не солдаты и это не военный приказ».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});