Читать интересную книгу Операция «Оверлорд». Как был открыт второй фронт - Макс Хастингс

Изложение плана и проведенных приготовлений, сделанное Монтгомери 15 мая, как и предыдущий брифинг 7 апреля, было признано даже его критиками блестящим: в нем ярко проявлялись умение схватить суть, уверенность, совершенное владение планом и его деталями. Он уже провел большое занятие — «Тэндерклап» — с командирами сухопутных войск на огромном макете будущего поля боя, на котором создавал различные ситуации, неожиданные осложнения и возможные препятствия, чтобы проверить решения участников занятия. Беда Монтгомери заключалась в том, что само его мастерство заблаговременного планирования стало источником скептицизма противников, поскольку всегда неизбежны определенные несоответствия реальной обстановки на поле боя с заранее составленным планом. На всем протяжении кампании в Нормандии Черчилль никогда не упускал из виду установку Монтгомери, подчеркивавшую необходимость быстрого прорыва танковыми силами обороны противника после десантирования: «… Я готов идти почти на любой риск, для того чтобы воспользоваться такой тактикой. Я бы пошел даже на риск полной потери танковых бригадных групп… задержка, которую они вызвали бы у противника до того, как его можно будет уничтожить, оказалась бы по времени вполне достаточной, чтобы иметь время высадить наши основные силы на берег и перегруппироваться для мощных наступательных действий».[84] Брэдли также не забывал высказываний Монтгомери в школе Святого Павла относительно возможной перспективы выхода танков к Фалезу в день Д, «чтобы побродить там немножко». Монтгомери имел полное основание хотя бы в частном порядке сказать Брэдли и Демпси — и прежде всего Черчиллю, — что, что бы ни говорил он своим войскам, он не ожидает глубокого вклинения в немецкую оборону в день Д от неопытных войск, восстанавливающих свою способность действовать на суше. Но он этого не сделал. И заплатил довольно высокую цену после имевших место событий, когда не оправдались его надежды, высказанные им публично и в частном порядке старшим и младшим офицерам.

В последние недели перед днем Д основное расхождение во взглядах высшего командования союзников касалось не операции «Оверлорд», а планируемого вторжения на юге Франции — операции «Энвил», на проведении которой твердо настаивали американцы, а англичане ожесточенно сопротивлялись, так как это наверняка нанесло бы большой урон операциям в Италии. Трудности с обеспечением боевыми и транспортными судами вынудили отказаться от идеи одновременного десантирования на юге и севере Франции и пойти на то, чтобы осуществить операцию «Энвил» как второстепенную десятью неделями позднее. Споры между Лондоном и Вашингтоном по этому поводу продолжались до последних дней перед ее началом. Это стало первым крупным решением в ходе войны, при принятии которого американцы решительно отказались уступить давлению англичан и пошли по избранному ими самими пути, что явилось предвестником других болезненных ударов по британской самоуверенности и гордости.

Обсуждение вопроса о выброске воздушных десантов в поддержку операции «Оверлорд» было осложнено появлением делегации штабных офицеров от генерала Маршалла, чтобы изложить твердое мнение начальника штаба армии США, которое сводилось к следующему: создав крупные и дорогостоящие воздушно-десантные силы, союзники должны использовать их для осуществления честолюбивого плана окружения. Маршалл предлагал десантировать их с воздуха возле Эвре в «Орлеанском разрыве», чтобы создать крупную стратегическую угрозу немецкому тылу. Эйзенхауэр был вынужден упорно и обоснованно объяснять Вашингтону, что парашютисты не в состоянии противодействовать танковым силам, что, приземлившись, парашютисты становятся совершенно немобильными и что очень трудно и сложно снабжать их боеприпасами и тяжелым оружием.

Более тревожным было то обстоятельство, что немецкие войска в западной части Котантена получили прдкрепление, и это вынуждало Брэдли пересмотреть существующий план выброски американского воздушного десанта. Выделенные для десантирования две дивизии теперь должны были приземляться только на восточной стороне полуострова. Затем пришла очередь Ли-Меллори создать трудности. В последние дни перед 6 июня этот авиатор оказался одержим мыслью, что американский воздушный десант обречен на провал с огромными потерями, и стремился убедить в этом Эйзенхауэра. В конце концов верховный главнокомандующий отверг его точку зрения «Однако в большую тревогу Эйзенхауэра в самый критический момент этот англичанин привнес немало неприятного от себя, подорвав вместе с тем авторитет своих собственных суждений.

Существенно, что среди солдат в армиях вторжения, даже американцев, ничто так не способствовало укреплению уверенности в самих себе в те последние недели перед днем Д, как личные поездки к ним Монтгомери. С середины мая до июня командующий 21-й группой армий всю свою энергию посвятил инспекционным поездкам в подчиненные войска. Размеренный шаг вдоль выстроившихся рядов; проницательный взгляд в глаза солдат; приказ «разойдись!» и приглашение собраться вокруг генерала, стоящего на капоте джипа; резкое, отрывистое обращение — все было преднамеренно театральным и тем не менее естественным. «Даже Эйзенхауэр при всей его обаятельной непринужденности никогда не вызывал у американских солдат такого восторга, с каким встречали Монти его солдаты, — писал Брэдли. — Среди них он стал человеком поистине легендарным».[85] Монтгомери говорил им, что у противника много дивизий, но большинство из них ослабленные и не укомплектованные до штатного состава: «Все на витрине, у них уже нет ничего в запасе». Американцам он говорил: «Как английский генерал, я считаю за честь служить под американским командованием; генерал Эйзенхауэр является капитаном команды, и я горжусь, что служу под его началом». Лейтенант Филип Рейслер и 12 000 солдат из американской 2-й бронетанковой дивизии собрались на футбольном поле в лагере Тидуорт в Хэмпшире, чтобы послушать Монтгомери. «Снять каски!» — приказал он, и все дружно сняли каски, за исключением Мориса Роуза, стоявшего возле джипа. «И вы тоже, генерал», — обратился к нему Монтгомери. Он сделал небольшую паузу и медленно обвел глазами огромную массу собравшихся людей. Наконец сказал: «Хорошо, наденьте каски. Следующий раз, когда встретимся, я всех вас узнаю». Это была блестящая сцена.

В те же дни Монтгомери выступал перед гражданской аудиторией, в частности перед заводскими рабочими и железнодорожниками. Однако эти выступления не вызывали особого энтузиазма у английского правительства. В них чувствовался слишком сильный привкус откровений национального военного повелителя, порождавший у политических деятелей глубокие инстинктивные опасения. Когда он предложил провести общенациональный молебен в Вестминстерском аббатстве перед началом вторжения и представил на двух страницах полный перечень гимнов и молитв, идея была поспешно отвергнута. Монтгомери отправлялся во Францию, оставляя в Англии многих, кто уверовал в его мастерство и умение претворить вторжение в реальность. Ни один из его английских или американских критиков не мог бы теперь отрицать важность его вклада в подготовку операции «Оверлорд»; ни один другой генерал союзников не мог бы добиться таких результатов. Но он оставлял за собой и немало враждебности, горечи. Генерал Морган, так усердно и долго трудившийся на посту начальника штаба командующего союзными войсками, никогда не простит Монтгомери безжалостную отправку его на задворки войны после возвращения в Англию. Десятки старших офицеров, которые не были с ним в Африке, Монтгомери уволил — одних по достаточно обоснованным причинам, других в силу того, что новый командующий их не знал. Да и в самом штабе Эйзенхауэра было много офицеров, готовых нашептать верховному главнокомандующему что-нибудь ядовитое о Монтгомери. Но пока англичанин действовал успешно, он оставался неуязвим. А на случай неудачи сухопутной кампании под его руководством он запасся многими влиятельными заложниками.

Войска обороны

«Если они нападут на западе, — сказал Гитлер в декабре 1943 года, — то это нападение решит исход войны».[86] Каковы бы ни были, по мнению западных союзников, недостатки Атлантического вала, но заявление Гитлера, что они с нетерпением ждут вторжения союзников, никоим образом не было блефом. Его армии в России беспощадно отбрасывались и уничтожались; только в период между июлем 1943 и маем 1944 года немцы потеряли на востоке 41 дивизию. Общая численность немецкой армии на востоке уменьшилась с трех миллионов с лишним в июле 1943 года до 2,6 млн. человек в декабре. После этого в период между мартом и маем в 1944 году они понесли дальнейшие потери, составившие 341 950 солдат и офицеров, и, кроме того, потеряли 150 000 солдат и офицеров после высадки союзников в Италии. Теперь у немцев единственно мыслимый шанс избежать катастрофы заключался в срыве операции «Оверлорд». «Наша единственная надежда, что они высадятся там, где мы можем использовать против них армию»,[87] — говорил генерал фон Тома одному из своих товарищей в плену. Если бы удалось сбросить союзников обратно в море, то немыслимо, чтобы они смогли предпринять новую попытку в ближайшие годы или вообще когда-либо. И тогда можно было бы почти все силы немецкой армии на северо-западе Европы, а это 59 дивизий, перебросить на восток, чтобы там до конца сражаться против русских. В пределах года мы должны получить секретное оружие и реактивные самолеты в нужном количестве. После этого, рассуждал Гитлер, было бы возможно все, что угодно; такой набросок сценария мог превратиться в реальность только при условии, что удастся не допустить захвата союзниками плацдарма во Франции.