Но уж милая свояченица и того хлеще: книжечку с картинками! Великолепно, не так ли? Детей нищих чиновников и то лучше радуют.
Трудно надавать пощечины, не сходя с места. Сундукову удалось. Все, кто был за столом, спрятали глаза. Дамы и вовсе сдерживали слезы. Или что-то подобное.
– Если подарок от души, цена не важна.
Такой открытый вызов Сундукову давно не бросали. Тряхнув головой, словно зубр перед атакой, Филипп залился румянцем, грозившим лопнуть бешенством. Неизвестно, чем бы кончилось застолье, но прямой взгляд юного промышленника осадил Сундукова. Тот понял: они поменялись ролями и теперь главный вовсе не он. Сдал назад, пробурчал что-то и принялся за суп. А Ванзаров пожинал благодарные взгляды. Маргарита, чуть повернувшись, шепнула:
– Я рада, что наши комнаты рядом.
Этому Ванзаров совсем не обрадовался. Огорчать даму за ланчем – дурной тон. Еще, чего доброго, подавится.
Воцарившийся покой был нарушен хлопком двери. Нянька еле удерживала Альбертика за курточку, мальчишка вырывался. Спокойная Лидочка была рядом, но обгонять брата не спешила.
– Папа! Мне к тебе надо! – закричал Альбертик, тяжело дыша.
Сундуков махнул, дескать, пусть, все равно не отвяжется. Лица родственников приобрели слащаво-умилительный вид, обязательный при детях. Альбертик кинулся прямо к отцу. Зацепившись за шею, стал что-то горячо шептать на ушко. Судя по мягкости, расплывшейся по каленому лику, очаровательная детская блажь.
– Можно, милый, – сказал отец, потрепав по кудряшкам. – Беги, играй. Видишь, мы заняты. После покажешь…
К столу подступила Лидочка, как всегда очень серьезная.
– Папенька, можно я… – начала она, но папенька не стал слушать, отправил восвояси.
Нянькая забрала детей.
Родственники наперебой стали обсуждать, какой милый и смышленый мальчик растет, но под тяжелым взглядом Сундукова восторги выдохлись, как воздух из шарика. Обед завершился в тишине. Филипп Филиппович встал первым, объявив, что до ужина всяк может распоряжаться собой как ему вздумается. Ужин в восемь, не опаздывать.
Барышня Кунц бросала такие взгляды, что Ванзаров поспешил отговориться срочным делом. Быстро поднялся наверх и заперся в своей комнате. Следовало дать пищу логике, но пища обеденная оказалась столь обильной, что потребовалось скинуть пиджак и ослабить галстук. За ними ремень. И немного прилечь. Ну а что вы хотите?
Матрас был так мягок, из окна веяло таким приятным ветерком, что Ванзаров погрузился в уютные размышления. И не заметил, как мысли стали путаться, заплетаясь и клубясь, пока не утянули юный наевшийся организм в сладкий послеобеденный сон. Какой случается только на даче. Сами знаете…
Сквозь пуховую пелену он слышал, как кто-то ходил за стеной. Шаги были разные: тяжелые, как у пожилого человека, торопливые, как у молодого, кажется, шуршали юбки. Он слышал, как робко дернулась дверная ручка, кто-то поскреб мышкой вместо откровенного стука. Дверь его осталась запертой, а в комнате было так тихо, словно хозяин исчез. Вскоре суета, которая так раздражает в дремоте, стихла.
Внезапно пронесся топот, словно по коридору бегали в разные стороны. А дальше – звуки, которые не могли быть ничем иным…
* * *
Ванзаров очнулся от криков. Нет, не криков, а истеричного надрывного плача, от которого леденеет в душе отчаянных храбрецов. Так стенают от невыносимого, мучительного горя, с которым не справиться. Это не голос Сундукова.
Настольные часы показали начало шестого. Что было полной катастрофой. Аналитический ум наглым образом проспал три часа, вместо того чтобы внедриться в преступные замыслы. Крик набрал такую отчаянную ноту, что нутро полоснуло холодком. Ванзарова буквально снесло с кровати. Накинув пиджак и забыв про галстук, он выскочил за дверь.
В доме творилось что-то странное. На этаже толпилась прислуга, собравшись около двери в дальнем конце коридора. Люди не разговаривали, только старались заглянуть в комнату. Не разбираясь в сигналах интуиции, Ванзаров резко потребовал разойтись. Слуги отступили перед хамоватым гостем.
В детской свирепствовал чудовищный беспорядок, словно ураган прошел. Валялись скрученные простыни, мокрые полотенца, тазы с чем-то густо-желтым, стулья, кастрюли и какие-то склянки. По паркету разлилась коричневатая жидкость. И хоть окна были распахнуты, душил смрад. На полу сидела нянька, безвольно раскинув руки и глядя перед собой остекленевшим взглядом. На кушетке полулежала госпожа Сундукова с опухшим лицом. Прическа взлохмачена, словно от бега. Платье покрывали комки слизи. Она стонала однообразно, надорвавшимся свистом. Вдруг, рванувшись вперед, закричала:
– Чего вам тут? Вон!.. Вон!.. Не надо здесь…
Ванзаров посторонился. Женщину шатало. Ее подхватили и увели.
Отсюда виднелся уголок комнаты, отделенный нишей. На детской кроватке лежало что-то завернутое тряпицей. Белые простыни разукрасили багровые пятна. Странная избирательность зрения теперь отметила аквариум с черепахой, разноцветные кубики, паровозик с вагончиками, разбросанные книжки и кучи детских игрушек.
– Уходите, барин. Не видите, что творится…
В тишине голос Федоры еле различался. Ванзаровым овладело странное спокойствие, которое в трудную минуту отметает все лишнее. Чтобы силы отдать делу.
– Сыскная полиция, – заявил он и заставил себя зайти в нишу.
Мальчика спасали домашними средствами. Заворачивали в уксус, притирали, заставляли пить, но все было напрасно. Ребенок смотрел, неестественно вывернув головку. Рот его, чуть приоткрытый, казалось, улыбался, но вокруг губ разошлись широкие пятна кровавой рвоты. Выдержать зрелище было выше сил.
Ванзаров приказал себе собраться. Осматривать труп самому бесполезно, тут нужен Лебедев. Причина смерти не так важна. Сейчас главное – не упустить следы, которые могли остаться в этом кавардаке. Он обошел комнату, стараясь запомнить любую мелочь, каждую деталь. Явной улики, которая сразу дала бы зацепку, не нашлось.
За дверью раздался шорох. Расталкивая слуг, в детскую влетел господин с докторским чемоданчиком. Он так спешил, что где-то потерял шляпу и хватал воздух ртом. Тут же кинулся в нишу. Нагнулся над телом, пощупал пульс, посмотрел зрачки и отошел молча. Досаду надо было на ком-то сорвать.
– Вы кто такой? – накинулся он на Ванзарова. – Посторонним здесь делать нечего. Убирайтесь, живо…
Пришлось объяснить, что гость уже не посторонний. Доктор выразил удивление расторопности полиции, брезгливо пожав плечами. Теперь спросили с него.
– Тасич Сергей Иванович, – представился он, отменив поклон вежливости. – Домашний врач семейства.
– Почему опоздали?
– Не опоздал, а прибыл за десять минут. Чуть лошадь не запорол. Сколько предупреждал: чуть что – сразу посылать за мной. Понадеялись, что сами справятся. Вот результат.
– Такое уже случалось с… Альбертом?
Тасич презрительно скривил губы:
– Такого, господин полицейский, случаться не могло. У младшего Сундукова было… слабое сердце, диагноз вам все равно ничего не скажет. Этот финал к его болезни не имеет никакого отношения.
– Поясните.
– Разве сами не видите? Или вас этому не обучали?
– При осмотре трупов обязан полагаться на мнение эксперта. К сожалению, здесь его нет. Сейчас