Читать интересную книгу Мешок кедровых орехов - Николай Самохин

Отец обошел истоптанное место, подсчитал следы. Двое — видно было — кинулись через соседний огород. С тем, который пробежал в калитку, мимо окон, получалось трое. Выходит, Герой схватился ночью с тремя вооруженными грабителями и победил их, обратил в бегство.

Мать с отцом молча переглянулись. Потом опять уставились на Героя. Во взглядах их были почтительность и… тревожное недоумение. Так, наверное, язычники смотрят на какое-нибудь загадочное божество, только что сурово покаравшее их врагов, но непонятностью своей и самим им пока внушающее страх.

Скоро Герой рассеял наши опасения. Хотя тут же загадал новую загадку.

Это случилось уже по теплу. Была та чудесная пора весны, когда не только улица, но и пустые, просторные огороды всецело принадлежат ребятам. Настоящие огородные хлопоты — копка, посадка — впереди, а пока идет веселая подготовка к ним: сжигается прошлогодняя картофельная ботва, подсолнечные будылья и прочий хлам — не работа, словом, еще, а игра. Горят костры, скачут вокруг них перемазанные пацаны, орут, кривляются. Взрослые не вмешиваются, поглядывают только, чтобы кучи ботвы отволакивались подальше от строений.

В один такой день жгли ботву у нас на огороде. Дурили мы, дурили — толкались, прыгали через костер, — а потом от распиравшего нас восторга устроили кучу малу. Я оказался внизу. Это и вообще не очень-то приятно — задыхаться под грудой орущих тел, а у меня вдобавок подвернулась рука — и я взвыл. Как отличил мой голос Герой среди общего крика, не знаю. Но пацанов вдруг словно ветром сдуло. Почувствовав свободу, я сел, оглянулся. Дружки мои, перепуганно вопя, бежали в разные стороны, прыгали через плетень, спотыкались, падали — и за каждым из них, как мне показалось, гналось по рычащей, желтой собаке.

Реванув от страха, я тоже полез на плетень. Но за мной Герой не погнался. Он остановился, глянул на меня мельком, будто хотел убедиться, что я цел, перемахнул плетень и спокойно затрусил по улице. На шее у него болтался короткий обрывок цепи. Видать, одно из звеньев не выдержало сильного рывка — разошлось.

Выбежавшая на шум мать всплеснула руками:

— Все! Ушла собака! Теперь поминай как звали… Ничего подобного, однако, не случилось. К вечеру Герой вернулся. Набегался досыта и заявился как ни в чем не бывало. Мать глазам своим не поверила.

Одной из самых высших собачьих доблестей считается преданность первому хозяину. Сколько приходилось мне потом слышать и читать историй, воспевающих эту преданность. Отданные в другие руки, псы прибегали домой за десятки километров, упорно — годами — ждали предавших их людей на причалах и в аэропортах, сдыхали от тоски у дверей заколоченных домов. Да что там истории литературные, что вымыслы и были. У нас у самих много лет спустя жила собака по имени Султан. Взяли мы Султана щенком, сами выкормили его, но то ли воспитателями оказались никудышными, то ли порода у пса была такая: вырос он бесхарактерным, шалавым и трусоватым. Внешность, правда, имел устрашающую: громадный, 'лохматый (от сеттера было в нем что-то намешано), хриплоголосый. За внешность и соблазнился Султаном дружок моего отца дядя Степа Куклин. Дядя Степа только что отстроился — далеко, на улице Кирпичной, на самом ее погибельном, хулиганском краю. Жизнь там была небезопасной, дядя Степа мечтал о надежной собаке. Ну, и привязался: отдайте да отдайте Султана.

Отец согласился.

Несколько месяцев дядя Степа держал Султана на цепи. Потом как-то зашел к нам посоветоваться.

— Привык кобель-то вроде. Ласковый стал, всех признает. Попробовать разве на ночь отпускать его? Пусть барражирует.

— Спытай, — хмыкнул отец.

На другой день как всегда рано проснувшаяся мать вышла из дома. На улице еще серо было, часов пять утра. Едва мать открыла сенную дверь, как ей на грудь бросилось что-то большое, лохматое и мокрое. Это был вернувшийся Султан. Мать с перепугу чуть удар не хватил.

А дядя Степа рассказал потом, как все было:

— Только я спустил его — он хвост дудкой и алле-пошел. Я — Султан! Султан!.. Куда там…

Султан прибегал к нам еще несколько раз. Сердобольная мать кормила его: путь от Куклиных был неблизкий — километров восемь-десять. Что говорить, нам льстила такая привязанность Султана. Но для него самого было в ней что-то унизительное. Ведь всякий раз приходил дядя Степа с ременным поводком и забирал Султана. Да еще давал ему хорошего пинка, а мы, ради кого пес терпел побои, не заступались.

Кончилось это тем, что однажды мать, которой надоели визиты Султана, повадившегося жить на два дома, сердито сказала:

— Ты чего опять приволокся, черт репейный! А ну марш отсюда… скотина.

А вот Герой не сбежал. Не подался к людям, которые продали его за две буханки хлеба, а вернулся туда, где с ним разделили жалкую пищу, где он успел пролить кровь, где нуждались в его защите и преданности.

И это было не единственное, чем удивил он нас в тот день. Оказалось, что Герой не укусил никого из моих товарищей. Через некоторое время мы собрались на соседнем огороде, обревизовали друг друга и обнаружили, что даже штаны у всех целы. Герой, значит, только пугнул пацанов, нагнал, как говорится, страху. Оттого, наверное, и рычал он так свирепо, и лаял, хотя в других случаях предпочитал не расходовать голоса.

Убедившись, что их всего-навсего взяли «на понт», пацаны принялись подтрунивать друг над другом. «А ты-то, а ты!..» — кричали они, вспоминая, кто как драпал, кто бороздил носом землю. Потом перекинулись на Героя («Да у него и зубов-то нет»), а когда я, обидевшись за Героя, начал пылко защищать его, досталось и мне тоже.

Через несколько дней насмешки прекратились. Герой сделался всеобщим кумиром. Случилось это так. Мать, поверив, что Герой не сбежит, стала отпускать его на прогулки. Правда, не одного пока, а со мной. Я выводил Героя на коротком поводке за калитку, и мы осваивали улицу: то есть я держался за ремешок, а Герой трусил от столбика к столбику, оставляя пометки.

Как-то, совершив обычный круг, мы остановились у нашей ограды: Героя почему-то заинтересовала молодая травка, он начал срывать отдельные былинки и жевать их, хамкать, брезгливо оттопыривая губы. Я и сам-то смотрел на это с немалым удивлением, а тут еще подошли мои дружки. Они и вовсе обалдели.

— Гляди, гляди! — заорали. — Собаку пасет! — Колька, а он у тебя доится?

— Дай молочка собачьего!

Но тут другое явление отвлекло их внимание. Из переулка неторопливо выбежал знаменитый Полкан Дроздовых.

Как среди пацанов на улице всегда есть свой признанный вожак и тиран, так кобель Дроздовых считался повелителем окрестных собак. Полкан, хотя молодой был, но, благодаря своей силе и росту, царствовал уже давно. Перед ним трепетали. Привыкший к своему единовластию, Полкан даже не снисходил при встречах с другими собаками до обычного ритуала — не царапал землю задними ногами, не скалился, не рычал. Он просто кидался за ними — молча, без подготовки — как за какими-нибудь презренными кошками, — и те удирали с трусливым визгом.

Увидев Героя, Полкан недоуменно вскинул одно ухо: что это, дескать, еще за каракатица? Красив он был: высокий, поджарый, мускулистый — словно высеченный из камня. В царственном своем высокомерии Полкан не заметил, что переступил границу, отмеченную новичком. Да он и не признавал демаркационных линий: ему принадлежала вся улица.

Герой рванулся. Я удержал его, и началось у нас «перетягивание каната». Герой то поднимался на дыбки — и тогда мне удавалось оттащить его на шаг-другой к калитке, то, припадая мордой к земле, упирался всеми четырьмя лапами — и тогда я чувствовал, как ноги мои ползут по траве.

Полкан недолго смотрел на эти упражнения. Решив, что пора проучить нахала, он в несколько прыжков подлетел к нам. Собаки сцепились прямо у моих ног. Герой сразу же оказался внизу: ему мешал поводок.

Я разжал руки.

И тут случилось такое, чего никто из нас не ждал. Герой вывернулся, отскочил в сторону и, развернувшись, врезался в Полкана, как торпеда в борт корабля. Последовал взрыв. Собаки были почти одинаковой масти, и в первые секунды мы не могли отличить, где чьи лапы, хвост, уши — сплошной рычащий клубок.

А потом вдруг увидели, что Полкан лежит на земле, а Герой, раскорячившись, держит его за горло.

Полкан хрипел, рвал когтями воздух. Но никак не мог зацепить Героя. Тот проворно, броском, относил тело в сторону и все крепче сдавливал горло Полкана.

Первыми опомнились пацаны.

— Тетя Аня, тетя Аня! — заблажили они. — Ваш Герой Полкана душит!

Выбежала мать, заругалась:

— Какой идол стравил? Ну-ка, сознавайтесь!

Но увидев, что тут не до поисков виновного, храбро схватила Героя за ошейник, оторвала.

— Веди его домой! Бегом! — крикнула на меня.

Я утащил домой оглядывающегося Героя, а мать прогнала Полкана.