в себя воздух подле раскрытого пакета, мы пришли к выводу, что Би Ло Чюнь способен привести в экстаз любого автогонщика. Этот чай в сухом виде — достойное дополнение «резиновому» запаху, который сопровождает скоростную трассу, Кстати говоря, в нашем эксперименте невольно поучаствовал кот породы сфинкс. Он не любит всё, связанное с дорогой.
Привлечённый шуршанием пакета, он подошёл. тронул лапой…осторожно понюхал и…побежал прятаться под диван. То есть сделал в точности то, что обычно проделывает в качестве демонстрации своего нежелания покидать дом…
Не станем вас томить. Вкус Би Ло Чюнь не разочаровал бы любителя выкатить на автостраду собственноручно собранный гибрид пароварки с самокатом. Нам же, людям без фантазии, хочется, чтобы было вкусно и весело. Впрочем…врать не станем, запах новой резины в растворе не проявился.
День седьмой
Мы, люди, нечего лукавить, — и все мы любим пожрать. Так ведь?! Но чтобы жизнь превращать в погоню за вкусной едой… Неужели заняться больше нечем?! Разве нет интересов кроме? Ну, а ежели нет, как быть?! Китайские фермеры советуют пить чай, чтобы гурманство, пристрастие к деликатесам, стремление доесть всё, «чтобы не пропало» или попросту — обжорство не влияло на внешний вид и настроение. Какой именно чай выбрать? Кое-кто советует «Летящую ласточку», не к ночи будь упомянут сей жуткий состав. Иной предложит обратить внимание на ягоды годжи…
Обратили на них своё внимание и мы…
И что ж? Смущённые и скукоженые, они производят впечатление уже однажды съеденных. Но нет в том их вины. Уж какие есть!
Кое-кто из читателей, глядя на недешёвую горсть этого недоразумения под раздутым агрессивной рекламой названием, вероятно, вспомнит детское: «Коза-дереза, пол бока луплено, за три гроша куплена…» И ведь неспроста вспомнит, кстати говоря! Дело в том, что «Ягоды годжи» это не что иное, как наша среднерусская дереза. Дереза обыкновенная. Один из видов собирательного образа ягод сомнительного качества и вкуса, под названием «Волчья ягода». Так что — не обессудьте, но пробовать …это?! Нам мама не велит совать в рот всякую гадость!
День восьмой
Если кто-либо спросит, нюхали ли вы порох, не вдаваясь в тонкости восприятия идиоматических выражений, смело самоутверждайтесь, кивая головой. Для верности советуем нанести визит в чайную лавку, дабы прикупить некоторое количество зелёного Бла-бла. Его приятный аромат практически полностью соответствует представлению человечества о запахе зернистого состава, из угля, селитры и серы, используемый для стрельбы. Но заварка не порох, её не следует держать сухой дольше, чем вода нагреется до восьмидесяти пяти градусов по Цельсию, что соответствует ста восьмидесяти пяти по Фаренгейту.
День девятый
Модное нынче слово «социализация» означает, как быстро ребёнок, подросток находит свою нишу в обществе. Чаще всего этот процесс сопровождается увеличением печени и затемнением в лёгких. В лучшем случае — утренней тошнотой и бронхитом. Для того, чтобы избежать столь нежелательных последствий, ребёнку следует объяснить, что предложение выпить надо пресекать враньём про «вчерашнее», а отказ от курения сопровождать лицом, умело собранным мимическими морщинами в маску сожаления: «Бросаю, мол!» При этом нелишним окажется демонстрация вывернутых карманов с высыпающимися оттуда крошками «табака»… Чтобы вдохнуть в этот процесс «правду жизни», снабдите отпрыска некоторым количеством зелёного чая который обладает узнаваемым запахом листьев табака, из которых скручивают толстые плотные кубинские сигары цвета молочного шоколада.
День десятый
…Всё! Пытку зелёным чаем не имеет смысла тянуть дольше. Тот, кто считает этот чай панацеей ото всех проблем, имеет право на это заблуждение. Но не секрет, — что однажды стало лекарством, не может превратиться в лакомство!
А то, что кажется опровержением, для нас таковым не является. Мы не участвуем в спорах, ибо мы не поборники чужих истин! Где бы они не находились, — в чае или в вине…
Мы не деревья…
Лес, пользуясь покровительством, либо, что вернее, — попустительством ночи, переступал с ноги на ногу. Нимало не желая привлекать к себе внимание, был, тем не менее, весьма заметен, ибо с непривычки топал явственно, неумело и неаккуратно от того, притом оставлял на снегу следы: то волчьей мерной пробежки, то лисьего хитрого хода, то заячьего переплетения. Стараясь скрыть свидетельства сего, лишённого обычая поступка, лес взывал к ветру рыданиями, похожими на волчий вой, дабы помог он ему, и стряхнув с эполет ветвей сугробы, прикрыл неумеренные, неуместные отпечатки его деяний.
Ветер не внял. Не отчего-то, а так просто. По заведённому не им обычаю, ветер был своеволен не более иных, и не было для него в тот час веских причин оказаться полезным, снизойти к мольбам леса.
Небеса же, свидетели его терзаний, впрочем, как и всех прочих, сжалились, да принялись заслонять лес от нескромных догадливых взоров, чем умели: то тканым подолом мелкого снега, то крупновязанной шалью рыхлого, то драгоценным палантином метели, а то и просто, без затей, — плотными грубыми холщовыми гардинами, через которые себя не увидать, не то провинившуюся перед собою лесную чащу.
Снег шёл густо, важно, заодно со следами засыпая любые неровности и углубления шагов леса, как многих его обитателей.
Начавшись однажды, снег не мог заставить себя остановиться, и через день, много — два, лес был связан по рукам и ногам. Он уже не только не мог идти, либо топтаться на месте, но теперь позабыл, как хотел этого когда-то, а потому не порывался боле, стоял, не прилагая усилий к тому, покорно ожидая своей, какой угодно участи. Холмы дебелых сугробов, вальяжно развалясь поверх, отдувались, и не в силах пожелать подняться и уйти, грузно скрипели в креслах дерев, угрожая угробить их в щепки, или по-крайней мере, ободрать все ветки вместе с корой.
Точно так ли гибнут и наши порывы. Подспудно мы желаем их осуществления, а после жалеем о них, несбывшихся, как о нерождённых детях, и изнемогая под наметёнными сугробами сочинённых наспех препон, покоряемся их напору. Хотя не должны. Не имеем права. Мы не деревья, хотя и их тоже — очень жаль.
Отсебятина
— Баю-бай… засыпай, баю-бай… засыпай… — Качаю я сына, надеясь, что он поскорее заснёт, а я пойду, наконец, делать свои дела. Малыш не хнычет, не плачет, но и не спит. Смотрит серьёзно в глаза знающим спокойным взглядом прожившего жизнь человека, моргает, как старичок, и молчит. От того делается немного не по себе. Совсем немного, но всё же.
Вместо того, чтобы насладиться дыханием родного человечка, его запахом,