почти уродлив, но вот глаза полностью меняли представление об этом человеке, они были остры и проницательны. По слухам, он пользовался немалым успехом у женщин, насколько вообще можно было говорить об этом здесь, в Аравии. Он был безмерно красноречив, а стихи складывал легко, словно играючи. Вот такой вот необычный человек оспаривал власть Пророка даже при его жизни, а уж теперь, когда тот умер, и вовсе считал, что ему больше нет равных. Так считали многие, и его власть признавали окрестные племена, принимая на веру вести о совершенных им чудесах. Мусайлима был очень силен, и это прекрасно понимали в Мекке и Медине. Стефан знал это совершенно точно, ведь он провел там немало времени. А еще он знал, что вскоре отсюда придется уносить ноги, потому что в Хиджазе уже собирали армию, которая пойдет на эти земли. Как ни сильно племя бану Ханиф и его союзники, им не сдержать войско мусульман, закаленных в постоянных походах.
— Величайший! — купцы и Стефан поклонились правителю племени бану Ханиф, который сидел на стопке персидских ковров, возвышаясь над своими гостями. — Мы счастливы приветствовать тебя!
— Легок ли был ваш путь? — начал положенную речь Мусайлима. — Здоровы ли ваши верблюды?
— Слава Яхве, — провели руками по лицу купцы-иудеи. — Милосердный господь уберег нас в дороге. Лихие люди не встретились на пути, а пыльная буря обошла нас стороной.
— Рахман[10] уберег вас, добрые люди! — серьезно ответил Мусайлима. — Он господь наш, а я его Пророк. И я говорю вам: Вознесите ему хвалу!
— Позволь поднести тебе подарок, о, Величайший! — Стефан сгладил неловкую паузу, и все присутствующие в доме жадно впились глазами в длинный прямой меч с богатой рукоятью. Стефан продолжил. — Его привезли из далеких земель, и равных этому оружию нет во всей Аравии. Видишь, на нем стоит клеймо знаменитого мастера. Его зовут Лотар.
— Покажи! — глаза вождя жадно блеснули, и он схватил меч, вытащив его из ножен.
— Это вутц? — восторженно сказал он, увидев знакомые узоры металла. — Индийская сталь? Он хорош!
— Это лучше, чем вутц, — важно сказал Стефан. — В северных землях эту сталь называют булат, и таким мечом можно отрубить голову быку! Твоя слава бежит быстрее самого быстрого верблюда и обгоняет ветер пустынь! Все враги трепещут от одного твоего имени, а друзья благословляют тот день, когда признали твою величайшую мудрость! В Аравии нет равных тебе, о благороднейший Абу Сумама Маслама ибн Хабиб аль-Ханафи. А с этим мечом ты и вовсе будешь непобедим!
Боже мой! — отстраненно думал Стефан. Что за чушь я несу? Словно снова попал во дворец. Как быстро я, однако, отвык от сладкой лести, которую положено лить без меры в уши владык.
— Твой меч весьма хорош, чужеземец, — с довольной улыбкой произнес Мусайлима, который слушал славословия в свой адрес с блаженным выражением лица. — Я доволен твоим подношением. По виду ты ромейский евнух, я немало слышал о вашей породе. Что привело такого, как ты в наши края?
— Я ищу своего брата, — не стал ходить вокруг да около Стефан. — Нас разлучили в детстве. Он примерно моего возраста и, по слухам, его продали именно в эти земли. Помоги мне найти его, Величайший, и этот подарок померкнет перед моей будущей благодарностью.
— Желтолицый раб со светлой бородой? И, наверное, его глаза такого же цвета, как у тебя, — ненадолго задумался вождь и хлопнул в ладоши. — Нет ничего проще! Я пошлю весть во все подвластные племена, а ты пока станешь моим гостем, почтенный слуга императора. У нас будет много времени, и ты расскажешь мне, что происходит за пределами этих песков. Через месяц у нас будет состязание поэтов в честь прибытия в эти земли племени бану Тамим. Не хочешь ли ты присутствовать на них?
— Сочту за честь! Я без ума от хорошей рифмы! — Стефан изобразил восторг, которого совершенно не испытывал. Стихи он не понимал и не любил, но арабы, хоть и были кочевниками, жившими со своим скотом, язык имели необыкновенно образный и богатый, а поэтов тут было чуть меньше, чем верблюдов.
— Тогда я окажу тебе великую честь, чужеземец! — просиял Мусайлима. — Я буду читать тебе откровения бога, которые он явил мне. Он дал мне их в виде стиха.
Стихи? Ненавижу стихи! Я, наверное, сойду здесь с ума, — тоскливо размышлял Стефан. — Сколько мне придется здесь пробыть? Месяц? Два? Три? Господь милосердный, дай мне терпения! Ведь я ищу своего младшего брата, а это добродетельный поступок. Я принял причастие и покаялся, когда был в Иерусалиме. Ну почему на моем пути всегда попадается тот, кто считает себя поэтом? Сначала Сигурд, теперь вот этот… Я не мог так согрешить, господи! Я же еще просто не успел! За что ты так жестоко наказываешь своего раба?
Глава 9
Июль 632 года. Константинополь.
Купеческий квартал у гавани Неорион напоминал небольшую крепость. Это было неудивительно, ведь память о недавней резне всё ещё была свежа. Понемногу город успокоился, и жители столицы мира заскучали по чистому варварскому серебру и дешевому меду. Мед стал дорог, ведь карфагенские купцы тут же воспользовались ситуацией и вздули цены на свой товар до небес. Горожане, которые жить не могли без медовых пирожных, взвыли. Прошло время, и самые смелые и самые жадные торговцы начали понемногу возвращаться в Константинополь, но теперь их жилища были окружены крепким забором, больше напоминавшим крепостную стену. Вернулся сюда и купец Марк, который прятался от погромов во Фракии, где жил на одном из постоялых дворов под защитой стражи. Он поселился недалеко от порта, и его новый дом был совсем не так роскошен, как прежний. Скорее наоборот, купец жил подчеркнуто скромно, не желая злить завистливую чернь. Он всем говорил именно так, но скорее жадность была тому виной. Ему не хотелось потерять кучу денег в пламени какого-нибудь нового мятежа.
Коста стоял перед своим хозяином и почтительно поедал его глазами. Судя по лицу купца Марка, тот хотел поручить ему что-то очень важное, но перед этим очень тщательно подбирал слова. Наверное, это было как-то связано с тем грузом палестинского вина, что вчера привез корабль из Кейсарии. И Коста не ошибся.
— Есть работенка, парень, — сказал, помолчав, купец. — Опять, как