Таким его и обнаружил Хромов, заглянувший в душевую кабинку через приоткрытую дверь. Увидеть в карантинном отсеке незнакомого полуголого мужчину – событие из ряда вон! И майор застыл в ступоре, лихорадочно перебирая варианты. Но незнакомец уже заметил его и стал неторопливо поворачиваться. Лицо его как бы затуманилось и потекло, да не только лицо, но и все тело. И в следующее мгновение он оказался Джеком Клеменсом, привычным уже напарником и соседом по каюте.
– Ряд волшебных изменений милого лица, – растерянно пробормотал Виктор. – Что это было?
– Хотел бы я знать, – в тон ему ответил Джек и задумчиво потер лоб.
Так они впервые узнали о необычных способностях Клеменса. С трудом дождавшись вечера, а на это были свои резоны, потому что ночью режим наблюдения за карантинниками упрощался до предела – всего лишь запись на видео, они уединились в слепой зоне и затеяли ряд экспериментов. Сначала метаморфозы удавались Джеку с некоторым напряжением сил, но потом дело пошло. Они перебрали всех общих знакомых, и Клеменс поочередно перевоплощался то в самого Хромова, то в Тернера, то в Кобыша. Особый прикол был, когда Джек превратился в Вивьен Тараоки. «Очень необычные ощущения, – сказал он, – никогда не думал, что смогу стать женщиной». Наконец они угомонились, по ходу дела прикинув, что может являться причиной проявившихся способностей, и что, собственно, теперь с этим делать, и залегли в койки, пожелав друг другу спокойной ночи. Но Хромов уснул не сразу, он лежал и размышлял. «Хорошо Джеку, – думал он, – его на Земле ждет семья, в которой ему уютно и благолепно. А меня, в общем-то, не ждет никто. Отец с матерью выполнили свой родительский долг, выкормили и вырастили меня, но особой близости между нами никогда не было. Как-то так не получилось. Да и не интересовались они, по большому счету, моими обстоятельствами. Они были всегда заняты своими, взрослыми, проблемами. Нет, спрашивали, конечно, как дела в школе, с кем я дружу, чем занимаюсь в свободное время. Как будто трудно было хоть немного в этом поучаствовать. Они даже не заметили, как я вырос. И мое заявление о том, что я уезжаю из родного города и поступаю в летное училище, они встретили как-то отстраненно. „Ты уже взрослый, сам и решай“, – сказал отец, не отрываясь от утренней газеты…»
В офицерской общаге, где он делил комнату с коллегой-одногодком, жизнь была скучна и размеренна. А также вполне предсказуема. На буднях – полеты, тренировки, служба; в выходные – однообразная развлекаловка: телевизор, холостяцкие междусобойчики, изредка – девочки. Ему было неинтересно. Да и близких друзей у него как-то не случилось. Зато у него было увлечение. Появилось оно совершенно случайно. Увидел по «ящику» один из фильмов документального сериала «Планеты и звезды». Пусть это и были в основном компьютерные реконструкции, но зрелище его заворожило. И он буквально заболел космосом, как когда-то в детстве, начитавшись фантастики. Несколько месяцев урезал свое скромное офицерское жалование, чтобы купить подержанный ноутбук. Потом поднабрал учебных и специализированных программ и с головой погрузился в изучение Вселенной. Собственно, это и привело его в отряд испытателей. Право на пребывание в нем он вырвал зубами в суровой конкурентной борьбе.
И вот сейчас он лежал и думал о том, что действительность опять оказалась проще и грубее, чем его представление о ней. Хотя, пожалуй, только здесь, среди единомышленников, он впервые почти приблизился к понятию «семья». Мысли цеплялись одна за другую и выстраивались в длинные-длинные цепочки. «Вот Джек захотел увидеть своего отца и увидел. А чего хочу я? Чего по-настоящему хочу я? Все ставшие действительно близкими люди находятся здесь, на Базе. На Землю меня пока не тянет. Хотя, конечно, хотелось бы посидеть на зеленом бережку. Летом. Где-нибудь в лесной глуши. И чтобы ветерок был, и солнце не очень жарило… Но это не самое сильное желание. А какое сильное? Может, как в детстве? Когда прочитал, например, „Аэлиту“… Кто не читал „Аэлиту“ в детстве. Кто не мечтал побывать на Марсе. На таком Марсе, как у Толстого… Или у Брэдбери…»
Он представил себе зеркальную гладь каналов, высокое темное небо с двумя серпиками, замысловатые строения вдали… И в груди защемило. Детское воспоминание навалилось непреодолимой глыбой, смяло его и, вместе с тем, неуловимым образом распахнуло душу…
Хромов оказался на Марсе. Он стоял почти голый, в одних трусах, ощущая босыми ступнями мерзлую шершавую поверхность песка. Где-то в уголке сознания билась истерическая мысль о том, что всё, брат, хана тебе. Он сразу понял, что попал туда, куда хотел. Сомнений не было. Добился своего, придурок. Дышать здесь нечем, холод зверский – и минуты не продержишься. Но минута прошла, а он был всё еще жив. Более того, он совершенно не ощущал лютого мороза, да и дышалось довольно легко. Хотя как сказать. Похоже, он не дышал вообще. Тогда он несколько отмяк и огляделся. Естественно, ни романтических аборигенов Брэдбери, ни красавицы-марсианки, взывающей: «Где ты, сын неба?» он не обнаружил. До самого горизонта, насколько хватало обзора, простиралась унылая, всхолмленная равнина с разбросанными по ней кое-где ущербными кучками искрошенных каменистых обломков. И мертвая, давящая на разум тишина. Вот тогда он почувствовал леденящее душу, немыслимое одиночество. Один на застывшей неживой планете. Совсем один. Так недолго и с катушек слететь. Ну, конечно, ползают где-то тут американские исследовательские автоматы. Но ему-то что до них? Хотел посмотреть Марс? Посмотрел. Исследователь хренов. Сбылась мечта идиота…
Но первый шок уже прошел, и спасительная мысль всплыла в самое время. Раз он смог оказаться здесь, то точно так же он сможет и вернуться на Базу. Он отчетливо представил себе дрыхнущего на боку Джека, а рядом свою пустую койку с полусползшим на пол одеялом, тепло и уют родного карантинного отсека. Хочу туда, подумал он, невероятно хочу. И очутился на еще не остывшем ложе.
Наутро он первым делом рассказал Джеку о своем ночном вояже. Клеменс моментально возбудился. «Слушай, – сказал он, – это же потрясающе! Без „папки“, без скафандра, без всяких технических наворотов. Один на один со стихией. Ну, парень, ты даешь! Ты же пионер телепортации и феномен гомеостаза! Как ты думаешь, научиться этому можно?» «Наверное, можно, – осторожно ответил Хромов. – Ты же как-то научился метаморфозам. А у меня получилось другое. Может, попробуем друг друга натаскать?..»
Ничего, конечно, из этой затеи не вышло, хотя старались вовсю. Потом Клеменс предложил Виктору больше пока не рисковать, а при удобном случае поделиться соображениями с другими испытателями. «Может, сообща что-нибудь и придумаем. Наверняка остальные тоже не без способностей». На том и порешили.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});