Читать интересную книгу Малыш 44 - Том Смит

В квартире родителей, где они праздновали свою свадьбу, их ждали друзья и соседи, сгорающие от нетерпения воспользоваться чужим гостеприимством. Пожилые мужчины пели незнакомые песни. Но в этих воспоминаниях присутствовала какая-то странность. Здесь были холодные и враждебные лица. Каким-то образом здесь оказалась и вся семья Федора. Лев еще танцевал, но свадьба вдруг превратилась в похороны. Все смотрели на него. В окно кто-то постучал. Лев повернулся и разглядел чей-то неясный силуэт, прижавшийся к стеклу. Лев подошел к нему и смахнул осевшую на него влагу. Это оказался Михаил Святославович Зиновьев, с простреленной головой и сломанной челюстью. Лицо у него было разбито. Лев попятился и обернулся. Теперь в комнате никого не было, если не считать двух маленьких девочек — дочерей Зиновьева, одетых в какие-то грязные лохмотья. Они стали сиротами, животики у них вздулись, а кожа покрылась волдырями. По их одежде ползали вши, копошившиеся в немытых спутанных волосах и бровях. Лев крепко зажмурился и тряхнул головой.

Он открыл глаза. Его бил озноб. Он находился под водой и быстро шел ко дну. Над головой у него простирался нетронутый лед. Он попытался плыть против течения, но вода влекла его вниз, за собой. А на льду стояли люди, и они смотрели сквозь него, как Лев тонет. В легких у него возникла жгучая боль. Будучи не в силах более задерживать дыхание, он открыл рот.

* * *

Задыхаясь, Лев широко распахнул глаза. Рядом сидела Раиса, пытаясь успокоить его. Он в смятении огляделся по сторонам: разум его балансировал на грани между миром сна — точнее, кошмара — и явью. Но вокруг была реальность: он лежал в постели в своей квартире. Он с облегчением взял Раису за руку и бессвязно, горячечно зашептал:

— Помнишь, как мы впервые увидели друг друга? Ты еще сочла меня грубияном, ведь я не отрываясь смотрел на тебя. Я сошел не на своей станции метро, только чтобы спросить, как тебя зовут. А ты не хотела говорить мне. Но я не отставал, и тогда ты солгала и сказала, что тебя зовут Лена. Всю следующую неделю я не мог думать больше ни о чем, кроме красивой девушки по имени Лена. Я всем рассказывал, какая Лена красивая. А когда я вновь встретил тебя и уговорил прогуляться со мной, то все время называл тебя Леной. После прогулки я уже готов был поцеловать тебя, а ты лишь согласилась назвать мне свое настоящее имя. На следующий день я рассказывал всем, какая замечательная девушка эта Раиса, а все смеялись надо мной, говоря, что на прошлой неделе была Лена, на этой — Раиса, а на следующей будет кто-нибудь еще. Но больше никого не было. У меня всегда была только ты одна.

Раиса слушала мужа и поражалась этому внезапному приливу сентиментальности. Откуда она взялась? Хотя, быть может, больные всегда становятся сентиментальными. Она заставила его лечь на подушку, и вскоре он заснул снова. Прошло почти двадцать часов с тех пор, как ушел доктор Зарубин. Тщеславный пожилой мужчина, чьи домогательства она с презрением отвергла, был опасным врагом. Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, она принялась варить суп — жирный куриный бульон с кусочками мяса, а не просто с вареными овощами и косточками. Он кипел на медленном огне, настаиваясь, чтобы Лев поел хоть немного, когда к нему вновь вернется аппетит. Она помешала суп и налила себе тарелку. Не успела она сесть за стол, как раздался стук в дверь. Было уже поздно, и она не ждала гостей. Раиса взяла нож, тот же самый, и спрятала его за спину, а потом подошла к закрытой двери.

— Кто там?

— Это майор Кузьмин.

Дрожащими руками она открыла дверь.

На пороге стоял майор Кузьмин в сопровождении охраны — двух молодых, но явно бывалых и опасных солдат.

— Со мной разговаривал доктор Зарубин.

Раиса торопливо залепетала:

— Пожалуйста, взгляните на Льва сами…

На лице Кузьмина отразилось удивление.

— В этом нет необходимости. Я не хочу беспокоить его. В медицинских вопросах я полностью доверяю доктору. Кроме того — только не сочтите меня трусом, — мне бы не хотелось заразиться от него простудой.

Она никак не могла понять, что происходит. Доктор сказал правду. Она прикусила губу, стараясь ничем не выдать своего облегчения. Майор продолжал:

— Я разговаривал с директором вашей школы и объяснил ему, что вы взяли отпуск, чтобы ухаживать за Львом до тех пор, пока он не поправится. Он нужен нам здоровым. Он один из наших лучших офицеров.

— Ему повезло, что у него такие заботливые коллеги.

Кузьмин лишь небрежно отмахнулся в ответ. Он кивнул стоящему рядом охраннику, который держал в руках большой бумажный пакет. Тот шагнул вперед и передал его Раисе.

— Это подарок от доктора Зарубина. Так что можете не благодарить меня.

Раиса по-прежнему прятала за спиной нож. Чтобы взять пакет, ей нужны были обе руки. Поэтому она сунула нож за пояс юбки, а потом приняла у охранника пакет, который оказался намного тяжелее, чем она ожидала.

— Вы не зайдете?

— Благодарю вас, но уже поздно, и я устал.

И Кузьмин пожелал Раисе спокойной ночи.

Она закрыла дверь, прошла на кухню, положила пакет на стол и вынула нож из-за пояса. Открыв пакет, она увидела, что в нем лежат апельсины и лимоны — невероятная роскошь и лакомство в городе, в котором не хватало основных продуктов питания. Она крепко зажмурилась, представляя, какое удовлетворение, должно быть, получает Зарубин, зная, что она испытывает сейчас к нему чувство благодарности — не за фрукты, а за то, что он честно выполнил свою работу и доложил о том, что Лев болен по-настоящему. Передавая ей апельсины и лимоны, он давал ей понять, что отныне она перед ним в долгу. Приди ему в голову иная блажь, он легко мог сделать так, что их обоих арестовали бы. Она высыпала содержимое пакета в вазу и долго смотрела на яркие, праздничные фрукты, прежде чем взять в руки хоть один из них. Она съест его подарок. Но плакать не будет.

19 февраля

Впервые за четыре года Лев взял больничный. В ГУЛАГе отбывала наказание целая категория заключенных, которых осудили за нарушение трудовой дисциплины: они или отлучились с рабочего места на непозволительно долгое время, или опоздали к его началу на полчаса. Безопаснее было прийти на работу и потерять сознание, чем остаться дома и выздороветь. Решение о том, идти ему на работу или нет, не зависело от самого рабочего. Льву, однако же, вряд ли грозила подобная участь. По словам Раисы, его осматривал врач, а потом в гости к ним заглянул сам майор Кузьмин, разрешив ему взять отгул по состоянию здоровья. Это означало, что охватившее его чувство тревоги было вызвано чем-то иным. И чем больше он раздумывал над этим, тем сильнее убеждался в том, что прав. Он просто не хотел возвращаться на работу.

Три последних дня он не выходил из квартиры. Отгородившись от мира, он лежал в постели, потягивая горячий чай с лимоном и играя в карты с женой, которая не делала скидки на его болезнь и выигрывала почти после каждой сдачи. Однако большую часть времени он спал, и после той, первой, ночи кошмары его больше не мучили. Но их место заняли отупение и скука. Он надеялся, что со временем они пройдут, что подобная меланхолия вызвана злоупотреблением амфетамином. Но они лишь усилились. Лев собрал весь свой запас наркотиков — несколько стеклянных флаконов с грязно-белыми кристаллами — и высыпал их в унитаз. Все, с арестами под влиянием одурманивающих препаратов покончено. Но только ли в наркотиках дело? Или в самих арестах? Постепенно Лев пошел на поправку и понял, что ему становится легче разобраться в событиях последних дней. Они совершили ошибку, и эту ошибку звали Анатолий Тарасович Бродский. Он был невинным человеком, случайно попавшим в жернова жизненно важной и безжалостной, но отнюдь не безгрешной государственной машины. Ему просто не повезло. Но один-единственный человек не мог опровергнуть необходимость выполняемой ими работы. Да и как могло такое случиться? Принципы их службы оставались вечными и неизменными. Безопасность всей нации была превыше жизни одного человека, даже тысячи человек. Сколько весили все заводы, машины и армии Советского Союза? В сравнении с этой массой жизнь одного человека не значила ровным счетом ничего. Лев говорил себе, что должен видеть перспективу. Это был единственный способ сохранить жизнь и рассудок. Объяснение выглядело вполне здраво, но он в него не верил.

Прямо перед ним, в самом центре Лубянской площади, высилась статуя Феликса Дзержинского, обрамленная травяным газоном и кольцом дорожного движения. Историю жизни Дзержинского Лев знал наизусть. Как, впрочем, и каждый оперативник. Первый руководитель ЧК, политической полиции, созданной Лениным после свержения царского режима, он считался отцом-основателем НКВД. Дзержинский стал примером для подражания. Учебники по специальности пестрели приписываемыми ему цитатами. Но самое важное и наиболее часто встречающееся его изречение звучало следующим образом: «Чекист должен закалять свое сердце жестокостью».