Читать интересную книгу Временная вменяемость - Роуз Коннорс

— Он желает остаться.

— Что?

— Гарри желает остаться в камере. Говорит, что, если Бака осудят, пристрастное поведение судьи будет отличным поводом для апелляции. Мы заявим, что в случае со старушкой Беатрис был явный конфликт интересов и ей следовало с самого начала взять самоотвод. Поэтому, говорит он, чем дольше он просидит, тем это лучше для дела.

Иногда я просто поражаюсь, до чего же Гарри умен!

Кид снова смеется:

— А еще он говорит, что чертовски устал и с удовольствием поспит пару часиков. Там тихо, и койки удобные.

А иногда мне кажется, что Гарри — невменяемый.

— Ну пожалуйста, поехали, — снова ноет Люк.

— Давай, езжай, — говорит Кид. — Я останусь. Он проверяет телефон в кармане. — Если что, я тут же тебе позвоню.

— Ладно.

Люк с Мэгги несутся к выходу.

В зале почти никого, и я иду к проходу. Из публики остался только один человек — Патти Хаммонд. Она пересела с первого ряда назад, там полумрак.

— Я вернусь, — обещаю я ей. — Только отвезу Люка с Мэгги в Чатем, на праздник.

Она смотрит на меня, и в глазах у нее стоят слезы. Билли тоже пошел бы на праздник сегодня вечером. В прошлом году он наверняка там был.

— Поехали с нами, а? Мы вернемся через час. За это время присяжные даже старшину избрать не успеют.

Она колеблется.

— Поехали! Прогуляемся. На обратном пути проследишь, чтобы я не заснула.

— Хорошо, — соглашается она и берет пальто.

Снегопад, похоже, не кончится никогда. Но старенькая машина, как всегда, заводится с пол-оборота. Через несколько минут мы уже несемся к Чатему.

Патти, которая сидит рядом со мной, оборачивается к Мэгги:

— Как там твоя мама?

— Все в порядке. — Мэгги тянется вперед, огоньки на приборной доске освещают ее лицо. — Говорит, там совсем неплохо. Я бы хотела съездить к ней завтра, в Рождество, если вы, Марти, не возражаете. Люк обещал меня отвезти.

— Отличная идея, — говорю я. Впрочем, я почти уверена, что мне завтра самой придется сюда возвращаться и ждать вердикта.

— У меня есть для нее подарок. Ожерелье. Я знаю, там ей не разрешат его носить, но я все равно хочу ей его показать.

Подарки… Я чувствую себя виноватой. В этом году у меня всего несколько подарков Люку, и половину из них — те, которые не предназначены только для мальчишек, — я отдам Мэгги. Это всякие безделушки, которые я покупала в начале осени, пока не работала. Мне повезло: Люк копит на подержанный фургон, который он приглядел на местной бензоколонке. Утром выпишу ему чек — столько, чтобы ему хватило.

Я смотрю в зеркальце заднего вида, ловлю взгляд Люка и молча вскидываю брови: напоминаю, чтобы он выяснил, на что копит Мэгги. Будем надеяться, что не на особняк на Ривьере.

— Просто чудесно, Мэгги, — говорит Патти, рассматривая ожерелье в синем бархатном футляре.

— Очень красиво, — соглашаюсь я. Ожерелье и правда изящное. — Откуда оно у тебя?

— Мы с Люком купили его сегодня.

Патти закрывает футляр и возвращает его Мэгги.

— Твоей маме наверняка понравится. Приятно знать, что дома тебя ждет подарок.

Мы все молчим. Думаем о том, кто и когда вернется домой.

Патти первая нарушает молчание:

— А прокурор, он важная птица, да?

— Стэнли Эдгартон Третий? — смеюсь я. — Важная птица? С чего ты взяла?

— Разве не он ведет все дела об убийствах?

Я качаю головой:

— Нет. Но со временем так, наверное, и будет. Он раньше работал в Нью-Бедфорде и там действительно занимался делами об убийствах. А здесь он только месяц.

— Значит, сейчас он специализируется на Форест-Бич?

— На Форест-Бич? — переспрашиваю я.

— Ну да. Бак и Соня. Наверное, за всю историю Форест-Бич это первые два человека, которых обвинили в убийстве.

Я все равно не понимаю.

— И что же?

— Этот человек — обвинитель их обоих. Вот и получается, что он на этом специализируется, — улыбается мне Патти.

Я смотрю на нее, но без улыбки. Останавливаю машину возле указателя «Чатем».

— Патти, слушай меня внимательно. Это очень важно.

Она удивленно смотрит на меня.

— Почему ты решила, что Стэнли — обвинитель у них обоих?

— Потому что это так и есть, — пожимает плечами она.

— И Сонин тоже?

— Ну конечно, — говорит она. — Я видела его там в понедельник, вскоре после того… — она бросает взгляд на Мэгги, — …как все это случилось.

У меня возникает острое желание схватить ее за плечи и встряхнуть, но я сдерживаюсь.

— Где ты его видела? — спрашиваю я.

— В доме Сони.

— Когда?

— Около двух. Я это знаю точно, потому что мимо как раз проходил автобус детского сада, на нем Билли в прошлом году ездил.

— А почему ты оказалась возле их дома?

Патти снова смотрит на Мэгги.

— Я перед этим слышала шум, поэтому решила зайти проверить. Хотела убедиться, что с Соней и Мэгги все в порядке.

— Ты входила в дом?

— Нет, не решилась. Машины Сони не было, стоял только грузовичок Говарда, и я решила, что он там один. А с ним я дела иметь не хотела.

Интуиция у нее хорошая.

— А как же ты увидела Стэнли?

— Я видела, как он уходил. Решила, что Говарда арестовали, что Соня все-таки на него заявила. Я и не предполагала, что… ну, ты понимаешь.

— Как ты узнала, кто он?

— Стэнли? Я же видела его на предварительном разбирательстве.

«Тандерберд» разворачивается на сто восемьдесят градусов и едет назад. Я достаю мобильный.

Дежурный больницы соединяет меня с медсестрами интенсивной терапии. Я прошу позвать Элис Берримор. Пока меня соединяют, я прибавляю газу.

— Сестра Берримор, вы сейчас в палате судьи Лонга?

— Да. Он уже сидит. Вот, кормлю его бульоном.

— Послушайте, мисс Берримор, я вас попрошу об одной услуге. Спросите судью, не хотел ли он вчера произнести слово «кисточки».

— Нет, это вы послушайте! — говорит она. — Когда вы, юристы, оставите его в покое?

— Что?

— Вчера ночью вы трое, а на рассвете еще один. Когда судье отдыхать?

— На рассвете? Кто приходил на рассвете?

— Впервые его видела. Невысокий такой, с лысиной.

— Этот невысокий с лысиной сказал, что ему нужно?

— Разумеется. То же самое, что и вам. Хотел задать еще несколько вопросов. Вошел в палату с таким видом, словно он — завотделением, сказал, что ему нужно пообщаться с судьей наедине.

Я судорожно сжимаю в руке телефонный аппарат.

— И что?

— Я ему сказала, что если он немедленно не уберется, то пообщается наедине с охраной. Судья крепко спал. Думаю, если бы меня там не было, этот юрист взял бы его и разбудил.

Нутром чую, что она ошибается. Сильно ошибается.

— Прошу вас, сестра Берримор! Один вопрос. Вы его сами судье зададите. Это очень важно. Вы только спросите, не хотел ли он вчера сказать слово «кисточки». Запомнили? У него тогда получилось что-то вроде «кст»…

— Господи Иисусе…

— Очень вас прошу!

Она прикрывает трубку рукой, но я все равно слышу ее голос.

— Судья, — говорит она, — это женщина из тех, что были вчера, которая помоложе. Я ни черта не поняла, но она хочет знать, не хотели ли вы им сказать про какие-то кисточки… — Она некоторое время молчит. — Господи Иисусе… — произносит она и говорит уже в трубку: — Слушайте, мисс, я, конечно, люблю играть в слова…

— Что он сказал?

— Да ничего. Только голова у него ходит вверх-вниз, как у тех игрушек, что ставят в машинах.

— Спасибо, спасибо огромное! — говорю я и отключаюсь.

И еще прибавляю скорость. Трое моих пассажиров сидят молча. «Тандерберд» несется вперед, в снежную мглу.

Когда наконец все кусочки пазла встают на свои места, я делаю глубокий вдох и снова открываю телефон. Мне нужно сделать еще три звонка. Дежурному суда. В полицейский участок Барнстабла. И Киду.

Говард Дэвис был человеком, позорящим уголовную систему. Так сказал Джей Стэнли Эдгартон Третий. Вообще-то Стэнли с Говардом Дэвисом было бы не справиться. Но в понедельник Дэвис был мертвецки пьян, и Стэнли об этом знал. Знал, потому что я ему сообщила. Сообщила, когда звонила со стоянки у больницы.

Судья Лонг невыносим. Стэнли так сказал. Это Ники Патерсон помешал Стэнли в четверг утром. А не наоборот.

Гарри Мэдиган ведет себя возмутительно. Так сказал Стэнли несколько часов назад. А теперь Гарри спит в камере здания суда округа Барнстабл. Стэнли находится в том же здании.

А Гарри спит как убитый.

У здания суда собралось не меньше десятка полицейских машин. Полицейские стоят на ступенях, у многих в руках рации. Здание освещено почти полностью — словно сейчас не девять вечера, а девять утра.

«Тандерберд» проезжает мимо, я останавливаюсь неподалеку, под могучим дубом. На стоянку около суда мне не заехать — полицейские перекрыли оба въезда. Придется идти пешком.