— Это закономерно, тогда ты был холост, а теперь у тебя есть семья…
— Нет, дело совсем не в этом. Дело в отношении, в чувстве, с которым я шел на работу. На «скорую» я шел как домой, а сюда — чисто на работу… Как бы это объяснить…
— Да я понимаю, — погрустнел Полянский. — С подобным чувством — на работу — я хожу в свой институт. А пару-тройку раз в год езжу в шестьдесят пятую больницу, где когда-то совмещал лаборантом. Езжу как к себе домой, несмотря на то, что прошло столько лет… Хотя люди везде одинаковые.
— Да не в людях дело, а в том, как они относятся друг к другу! — Внезапный приступ головной боли сделал Данилова раздражительным. — На «скорой» вокруг меня были товарищи по работе, а здесь — сослуживцы.
— Помню твоих товарищей, — сыронизировал Полянский. — Одного ты кипятком ошпарил, другому чуть челюсть не своротил… Как же.
— Дурак ты, Гоша, и лечиться тебе уже поздно, — ответил Данилов.
Он вытащил из кармана блистер пенталгина, выдавил на ладонь две таблетки, закинул их в рот и запил водкой.
— Силен мужик! — покачал головой Полянский. — И не развезет?
— Нет. Только голова перестанет болеть. Можешь не волноваться — тебе не придется доставлять меня домой. К тому же ты не знаешь, где я теперь живу.
— Это не мое упущение, а твоя недоработка.
Согласен. На Новый год приглашаю тебя в гости. Можешь взять с собой подружку, только выбирай поумнее…
— Я лучше один приду. Так надежнее.
— Договорились. Познакомлю тебя с Никитой…
— Слушай, можно нескромный вопрос?
— Подожди, пока официант уберет жаровню, — и задавай, — серьезно сказал Данилов.
По знаку Полянского жаровня была убрана и ее место занял медный чайничек, стилизованный под старину и оттого выглядевший малость обшарпанным. Полянский опасливо покосился на чайничек и продолжил:
— Скажи-ка, каково это вдруг взять и оказаться папашей великовозрастного мальчика? Любопытно мне.
— Игорь! — Данилов погрозил другу пальцем. — Признайся — ты собираешься жениться и у нее есть ребенок! Я угадал?
— Нет, — твердо ответил Полянский. — Спрашиваю из чистого любопытства.
— Тогда из чистой откровенности отвечаю — а хрен его знает. Я пока так и не понял.
— Ну а какие отношения сложились?
— Мирные. Я его не учу жизни, а он не вспоминает о том, как хорошо было без меня. Так и живем. По выходным иногда ходим в кино или в боулинг. Задушевных тайн друг другу пока не поверяем, да и вряд ли соберемся это делать.
— А он не является для тебя… Ну, глядя на него, ты не ревнуешь Елену к ее бывшему мужу?
— Ты явно пересмотрел отечественных сериалов, — поставил диагноз Данилов. — И явно подумываешь о женитьбе, что бы ты об этом ни говорил. Каким образом я должен ревновать Елену к ее бывшему мужу, если сейчас она живет со мной, а с ним не видится и не слышится?
— Ладно, замнем. Голова прошла? — Полянский разлил остаток водки по стопкам.
— Почти.
— Тогда давай выпьем за то, чтобы все наши желания исполнялись…
— …правильным образом! — закончил за него Данилов, поднимая свою стопку.
— Совсем забыл! Угадай, кого я позавчера видел по телевизору?
— Президента, — не думая ответил Данилов.
— Мишку Замятина! И знаешь кто он теперь? Угадай!
— Хватит загадок! Хочешь рассказать — говори так.
— Заместитель начальника окружного управления здравоохранения!
— Замятин?! — изумился Данилов.
Мишка, с которым они вместе учились и вместе же начинали работать на «скорой», был человеком в своем роде уникальным — невероятно охочим до побочных заработков и столь же невероятно ленивым. Учился он на тройки, утверждая, что лучше закончить институт с красным лицом и синим дипломом, чем наоборот.
На «скорой» доктор Замятин проработал всего полгода.
Обычно для того чтобы получить от пациента «личную денежную субсидию», врачу или фельдшеру, а то и обоим вместе, надо постараться. Укол сделать, капельницу поставить, кардиограмму снять, в «хорошую» больницу отвезти. Короче говоря — каким-то образом угодить.
Доктор Замятин не любил себя утруждать. И фельдшеров, с которыми вместе работал, тоже ничем не утруждал, за что те его очень любили. Они даже писали за него карты вызова, потому что Замятин и это ленился делить.
Деньги с больных он вымогал своим, особым образом. Выбирал жертву подоверчивее и помнительнее (интуиция у него была потрясающая), разумеется — с повышенной температурой, бегло ее осматривал и заявлял:
— Похоже, что у вас лихорадка Папатачи! Крайне заразная болезнь!
Или — цуцугамуши. А то и вообще — пятнистая лихорадка Скалистых гор. Главное, чтобы название было неведомым, потому что неизвестное пугает сильнее.
«Заразные больные» и их родственники цепенели от ужаса.
— Я должен вас немедленно госпитализировать в инфекционный стационар! — продолжал Замятин. — Собирайтесь, да поскорее, а я пока запишу всех контактных…
— А в больницу надолго? — этот вопрос обычно задается сразу.
— Карантин — сорок дней! — привычно хмурился Замятин.
Сорок дней — цифра пугающая, вызывающая в памяти всякие мрачные ассоциации.
— А может, не надо? — робко интересовались жертвы. — Может, я дома полечусь? А то ведь…
Их можно было понять — кому охота на сорок дней в инфекционную больницу!
Далее следовала короткая, но энергичная речь доктора Замятина, посвященная врачебному долгу, который надлежит исполнять, несмотря ни на что. Даже — несмотря на мизерную зарплату. Догадливые пациенты или их не менее догадливые родственники лезли в кошельки и откупались от сорокадневного карантина посильной суммой. Меньше суммы, эквивалентной сотне долларов, обычно не давали. Нередко давали и больше, причем никогда не жаловались. Когда выздоравливали, должно быть, радовались втихую, про себя, что строгий доктор ошибся и не пришлось им зря отбывать сорокадневный карантин.
Фельдшерам, разумеется, тоже перепадало от Замятина — за создание нужного фона на вызове и молчание. Фельдшеры радовались, но язык за зубами не держали, позволяя себе в курилке восхищаться необычайными замятинскими талантами. А все, о чем треплются в курилке, быстро доходит до начальственных ушей. Поначалу заведующий подстанцией отнесся к информации с недоверием, приняв ее за байку, но звонок на один из вызовов расставил все по своим местам. Заведующий вызвал доктора Замятина к себе. Мишка вел себя нагло, вину отрицал полностью и даже нахамил начальству. На следующее дежурство он уже не вышел.
— Представь себе — Замятин! Собственной персоной вещал по кабельному о борьбе с очередями в поликлиниках, выписке льготных рецептов и всяком таком. А потом еще показали, как он вместе с Метлицкой, начальником управления, инспектировал только что открывшуюся поликлинику.
— Талантливый проходимец, — покачал головой Данилов. — Расскажу ребятам при встрече — обхохочутся.
— Он еще директором департамента станет, помяни мое слово, — предсказал Полянский.
В его голосе сквозила горечь. Данилов знал причину: Игорю второй год не утверждали тему докторской диссертации. Заведующий кафедрой, академик Федосеев, недавно отметивший семидесятипятилетний юбилей, опасался конкуренции со стороны молодых и прытких.
— Интересное дело, — сказал Данилов, когда официант принес счет, — никогда бы не подумал, что мы с тобой способны съесть такую прорву еды.
— Китайский эффект. Всего понемножку, и без картошки, — улыбнулся Полянский, мягко, но решительно отводя в сторону руку Данилова с зажатыми в ней деньгами. — Сегодня моя очередь.
Улица встретила их неприветливо: холодный и противный дождик пытался превратиться в снег.
— Какая мерзость! — высказался Полянский на выходе из ресторана. — Хочу туда, где тепло.
— У экваториальной Африки есть свои недостатки, — возразил Данилов, накидывая на голову капюшон. — Эпидемии, низкий уровень жизни, высочайшая смертность… Подумаешь, проблема — дождь со снегом.
Они быстрым шагом, чуть ли не бегом, ринулись к входу в метро, до которого было не более ста метров. Прощаясь с Даниловым в вестибюле, Полянский, которому было удобнее ехать по кольцевой, достал из кармана дубленки сложенный вчетверо лист бумаги.
— Держи, поржешь в дороге.
— Что такое? — спросил Данилов, беря лист.
— В Сети нашел. Тебе будет интересно.
Усевшись в вагоне, Данилов развернул бумагу. Заголовок звучал интригующе: «Десять самых странных поводов для вызова «скорой помощи» из моей практики».
К поводам давался краткий комментарий:
«1. Доктор, подтвердите, пожалуйста, что я беременна, а то муж не верит.
Время вызова — около 2-х часов ночи. Супружеская пара явно после хорошего семейного скандала.