Читать интересную книгу Духовная прародина славян - Михаил Серяков

Легко заметить достаточно большое количество совпадений между русской сказкой и приведенным выше древнеегипетским мифом об Осирисе. Очевидно, что своим возникновением они обязаны не прямому заимствованию в историческую эпоху, против чего говорит чрезвычайная территориальная и хронологическая отдаленность обеих культур, а более или менее похожим развитием единого архетипа, имеющего общую для всего человечества астрономическую подоснову, в более или менее сходных условиях хозяйствования. В обеих традициях мы видим центральный мотив смерти и воскресения главного персонажа. Общим оказывается даже мотив инцеста с сестрой, которая в русской сказке играет резко отрицательную, а в египетском мифе — исключительно положительную роль. Как русская сказка, так и конструкция пирамиды Хеопса указывают на важную роль незаходящего северного созвездия, обеспечивающего воскресение главного героя. Если у египтян это было созвездие Дракона, то на Руси вследствие прецессии, в результате которой полюс мира переместился из созвездия Дракона в созвездие Малой Медведицы, эту роль играет медведь. Если в Египте Осирис воспринимался как всеобщее животворящее начало, то в Польше вооруженный палицей охотник назывался богом жизни. Более того: определение западнославянского Живе как «верховного владыки Вселенной» находит свою аналогию в древнеегипетском определении Осириса как «владыки всего сущего» и «хозяина Вселенной». Если изначально идея смерти и последующего воскресения ассоциировалась у людей с регулярно восходящими, затем пропадающими за горизонтом и впоследствии снова восходящими созвездиями, то с возникновением земледелия у человеческого разума появилась еще одна образная аналогия на тему бессмертия: рождающееся, срезаемое, т. е. убиваемое, захораниваемое в землю, а затем снова оттуда прорастающее воскресшее зерно. На это его качество недвусмысленно указывают посвященные зерну русские народные загадки, сравнивающие его с похороненным, но воскресшим покойником:

«Покойник, покойник умер во вторник,Пришел поп кадить, а он в окошко глядить»;«Зарыли Данилку в сырую могилку,А он полежал, полежал, да на волю побежал.Стоит, красуется, на него люди любуются»[157].

Неудивительно, что, увидев еще один цикл воскресения, на этот раз не на небе, а на Земле, человек связал между собой оба смысловых ряда. Поскольку восход созвездия Ориона знаменовал начало наиболее благоприятного времени для обработки земли, а его заход — окончание сельскохозяйственных работ, становится понятным перенос на него черт земледельческого божества. В силу этого в Египте мы видим тесную связь Осириса с выращиваемыми человеком растениями и злаками, а у славян достаточно позднее восприятие созвездия Ориона в качестве косарей или пахарей. Все эти примеры дают нам возможность проследить логику развития этого образа в условиях развитого земледельческого общества.

Как выглядел сюжет русской сказки на ранних ее этапах, нам поможет понять сказка, записанная на Украине: «Хто уявляе сонца, як обличчя панни, той каже, що воно ходить ногами чоловiка, якого проковтнуло. Казна. Жив на свiтi один чоловiк. Цей чоловiк харчувався тiльки тим, що пiймае рибку, чи застрелить зайця, а може й утку. Полюванням вiш займався через те, що нi з чого було жить; не мав на землi нiчогiсiнько, крiм рулиницi. Один раз пiшов вiн полювати на зацiв; пiшов дак ще було темно. Ходив по зарослях, по болотах, а потiм вийшов на поле. Тшльки вийшов, зараз почала викочуватыся панна-сонце. Вперше вона грiла слабо, а як тiльки поднiматись, то рот ставов бiльшим i бiльщим i накiнець так розкрила, що не видно носа, нi очей, нi ушей. В цей мент чоловiк-охотник стояв коло caмoi панни-сонця. I вона, розкриваючи свiй рот, торкнулася чоловiка, а щоб вiн не мешав, вона взяла да й заховала до своего величезного рота»[158]. Как видим, украинская сказка рисует нам еще доземледельческий уклад жизни, когда человек жил только охотой и рыболовством. Весьма показательно, что, согласно этой сказке, охотился он ночью, еще до восхода солнца. Небесное светило, описываемое здесь в качестве госпожи-панны, как бы совершенно случайно, безо всякого мотива проглатывает охотника. Как видим, украинская сказка еще не содержит ни мотива инцеста, ни последующего воскрешения охотника. Гибель последнего здесь вообще ничем не мотивирована и становится понятной лишь в том случае, если принять во внимание, что, как мы видели выше, в русской и целом ряде других индоевропейских традиций, охотник символизирует собой созвездие Ориона. Смысл украинской сказки раскрывается лишь при учете астрального подтекста: созвездие исчезает с небосвода с восходом солнца, дневное светило как бы проглатывает его.

Сравнивая между собой приведенные выше предания и сказки всех восточнославянских народов, мы видим как общее, так и различное в дошедших до нас фрагментах единой традиции. В памяти всех трех народов сохранился образ охотника. То, что его сопровождают две собаки, сохранилось у русских и белорусов, но исчезло у украинцев. В разной степени у всех трех народов сохранилась связь охотника со смертью или загробным миром: в русской и украинской сказках он гибнет, у белорусов с культом умерших предков оказываются связаны две его собаки. Только в белорусской традиции сохранились такие важнейшие моменты, как имя охотника, его многоженство и то, что он был прародителем их народа. С другой стороны, в ней оказался утраченным не менее важные моменты его связи с созвездием Ориона и его гибели от женского персонажа, что в большей или меньшей степени сохранилось в русской и украинской традиции. Наконец, только в русской сказке сохранился мотив воскрешения охотника и его связи с созвездием Малой Медведицы. Таким образом, в свете сравнительного анализа с индоевропейской мифологией мы видим, что различные фрагменты восточнославянской традиции восходят к единому первообразу и взаимно дополняют друг друга. Следовательно, мы можем сделать вывод, что хоть имя Боя как родоначальника племени сохранилось лишь в Белоруссии, он также присутствовал в русской и украинской мифологии на ранней стадии развития. У каждого из восточнославянских народов до нашего времени сохранились лишь отдельные черты небесного охотника-прародителя, однако то, что утрачивалось одним народом, зачастую сохранялось у соседних братских народов, и наоборот.

Образ небесного охотника имеет огромное значение как для славянских и других индоевропейских народов, так и для всего остального человечества. Значение этого образа состоит не только в том, что он является внешним, наглядным показателем самого первого и, в силу этого, исключительно важного этапа развития человечества, но и, в еще большей степени, во внутреннем, духовном содержании данного этапа. Если обратиться ко внешнему значению данного мифа, то весьма возможно, что по развитию его сюжета и географической локализации различных вариантов мы можем проследить следы деления человечества на предков соответственно индоевропейцев и неиндоевропейцев. В Африке, Азии и Америке у различных народов неоднократно встречалось представление, когда одна или несколько звезд созвездия Ориона воспринимались как дичь, на которую охотится небесный охотник. К числу этих народов, как следует из каталога Ю.Е. Березкина, относятся готтентоты, бушмены, тсвана, каранга, тибетцы, приверженцы индуизма, калмыки, тувинцы, телеуты, алтайцы, теленгиты, хакасы, тофалары, балаганские буряты, буряты, монголы, сарси, гровантр, вичита, кауилья, купеньо, луизеньо, павиоцо, чемеуэви, южные юте (вероятно), явапай, мохаве, марикопа, кокопа (вероятно), диегеньо (типам, камиа), килива, сери, западные апачи, мескалеро, липан. Древнейший случай письменной фиксации этого сюжета мы видим в шумерской мифологии, где говорится о превращении Думузи, за которым охотятся демоны смерти, в газель. Хоть там и не упоминается астральная проекция данной метаморфозы, однако на всех только что перечисленных континентах отождествление дичи с частью созвездия Ориона неоднократно фиксировалось этнографами. У индоевропейцев подобное развитие сюжета однозначно фиксируется только в Индии, где созвездие Ориона оказалось разделенным на два созвездия: Мригаширша, буквально «голова антилопы», и преследующее ее созвездие Ардра, в котором индусы видели дикого охотника. В свете всего вышеизложенного мы вправе предположить влияние в этом вопросе туземных представлений на мифологию индоариев.

С этим наблюдением следует сопоставить тот факт, что для индоевропейцев оказывается характерно представление об Орионе как о своем первопредке. Напрямую об этом говорит армянская, белорусская и индийская мифология (у последней в тех вариантах мифов, в которых фигурирует «господин потомства» Праджапати), заметны следы этого представления в греческой мифологии, а у скандинавов этногенез заменяется социогенезом. Хоть у некоторых неиндоевропейских народов мы также видим отголоски представлений об Орионе как о первопредке, в целом они достаточно слабы и немногочисленны. В Египте Осириса именовали «отцом и матерью человечества», а в историческую эпоху мы видим, как фараоны монополизировали миф о происхождении от этого бога. Такие же отголоски мы видим у африканского племени сонге, видевших в Поясе Ориона собаку, охотника и дичь, считая последнюю первопредком людей и всех млекопитающих; венгров, у одного японского клана и у племени американских индейцев в Андах. Последний пример показывает, что соответствующий миф уже существовал к началу заселения Америки предками будущих индейцев. О древности представлений об Орионе как прародителе свидетельствует как нанесенный на оборотной стороне его изображения календарь беременности на пластине из бивня мамонта, так и широко распространенное представление о гиперсексуальности олицетворяющего данное созвездие персонажа. Логическое развитие идеи гиперсексуальности Ориона, многократно подчеркнутое как в связанных с ним мифах, так и в описании его внешнего облика, вело к тому, что люди стали видеть в нем своего небесного предка. Все эти факты говорят о том, что некогда сюжет о происхождении людей от Ориона существовал и был распространен почти на всех континентах, что свидетельствует об общечеловеческом происхождении данной идеи, однако к моменту фиксации мифов аборигенов этнографами успел уже основательно забыться. Таким образом, мы видим, что у большинства неиндоевропейских народов образ великого первопредка со временем стерся из памяти, потихоньку вытесняемый образами более поздних родоначальников отдельных племен.