Ялик сновал туда-сюда, притворяясь, будто высаживает десант. Выглядело это однозначно: пираты, сообразив, что миновать крепость водой не смогут, решили приступить к ней с суши. Угроза была вполне значимой. Сколько пиратов на шняге, комендант точно знать не мог, но грузоподъемности суденышка как раз хватало для команды, способной душевно начистить рыла инвалидам с батареи. Вся надежда крепости в случае приступа была только на пушки.
Сделав вид, что высадил две дюжины буканьеров, Тизенгаузен прибрал ялик к корме и стал выжидать. Смеркалось. Наконец комендант не выдержал. Длинное рыло одного из орудий втянулось за стену. Потом другое, третье... В крепости шла ожесточенная работа: инвалиды, обливаясь потом, перетаскивали батарею, готовясь отражать атаку с берега.
Над Волгой-матушкой стояло вечернее безмолвие, в котором издали слышна была многоголосая ругань и извечное русское «Э-эй-ухнем! Эй, зеленая, сама пойдет!»
– Как же, пойдет она сама... – канонир Оглоедов только хмыкнул. – Пупок развяжется, тогда с места сдвинется.
– Мы – когда?.. – коротко спросил его Тизенгаузен.
– Рано, капитан. Сейчас они четвертую оттащат и замертво упадут. Я скажу, скажу.
Ветер стих окончательно. Команда вся сидела на веслах, даже вонючего прапорщика к делу приспособили. И ялик спереди запрягли.
– Теперь время! – прошипел Оглоедов.
– Команда, слушай! – шепотом крикнул Тизенгаузен. – И-и-раз!
«Чайка» легко тронулась, набирая ход.
До самой крепости дошли безопасно, потом шнягу заметили – над стеной раздался матерный визг, хлопнул ружейный выстрел.
– На-кося, выкуси! – заорал Волобуев. – И-и-раз! Навались, православные!
– Ё!!! – отозвались православные.
Инвалиды даже не пробовали вернуть пушки на место – ясно было, что не успеют. «Чайку» обстреляли из ружей, одна пуля засела в борту, другая расщепила весло.
– А то ответим, капитан? – с надеждой спросил Оглоедов.
– Было бы на кого припас тратить! – заявил Тизенгаузен надменно. – Впрочем... Пальни разок, чтоб знали. Только не вздумай по флагштоку. Там штандарт с гербом российским.
– Знамо дело, – заверил Оглоедов. – Мы же русские пираты, чай не басурмане какие.
Пушчонка хажнула картечью по крепостной стене, выбив из нее облако пыли. Под громовое «Ура капитану Тизенгаузену!» шняга уходила вдаль по Волге-матушке.
* * *
Наконец крепость осталась позади. «Чайка», облаянная собаками и ночным сторожем пристани, благополучно миновала Большие Концы. Выпили по чарке. Настроение на борту царило безмятежно-возвышенное. До флибустьеров дошло, что они ненароком совершили взаправдашний подвиг, и обязаны этим своему капитану.
– А с государевым человеком что делать? – спросил Волобуев, предъявляя капитану прапорщика, взопревшего от весельной работы.
– За борт, – небрежно бросил Петр. – Заодно и помоется.
Государеву человеку, дабы не утоп случаем, вручили бочонок из-под квашеной капусты.
– Раздайся, грязь – дерьмо плывет! – скомандовал канонир Оглоедов.
Прапорщика метнули за борт так рьяно, что он верных полпути до берега летел по воздуху. Бултыхнуло.
– Это вам даром не пройдет! – донеслось издали. – Нет такого закона, чтобы государева человека в воду кидать...
Дед Шугай сказал, какой зато есть закон.
– Ну, ты полегче, старина... – ласково попросил Петр. – Ох, да что это с тобой?
В лунном свете все казались бледными, но лицо деда было белее, чем хорошо накрахмаленное исподнее. Петр пригляделся и увидел, что плечо Шугая криво перевязано набухшей тряпицей.
– Ерунда, ваше благородие, – сказал боцман. – Пульку словил из крепости. Бывало и хуже. Заживет, как на собаке...
Тизенгаузена равно ужаснули ледяное спокойствие деда и внезапное исчезновение из его речи морских слов. Капитан смекнул: дело худо.
– К берегу! – потребовал он.
Дед Шугай удивленно посмотрел на капитана и вдруг упал.
На берегу Тизенгаузен приказал развести костер, вскипятить воды, порвать на бинты чистую рубаху, принести со шняги фонарь, острый нож и иголку с ниткой.
Приготовлениями руководил Волобуев.
– А это надо? – опасливо спросил он, глядя, как Тизенгаузен собственноручно правит нож на оселке. – Авось оклемается наш боцман. А гикнется, так на то и Божья воля, значит.
– Не боись, – заверил Петр. – Я же дворянин, если ты забыл.
– Как можно! – Волобуев даже обиделся.
– Любого дворянина с детства учат воевать, – объяснил Тизенгаузен. – А заодно и штопать дырки, которые случаются в людях от войны. Лекарь я, конечно, неумелый, но пулю извлечь, промыть рану и зашить ее – смогу. Иначе вспыхнет в ране антонов огонь, и если придется руку отрезать, считай, еще повезло. Нужен тебе однорукий боцман?
– Капитан дело говорит, – подтвердил канонир Оглоедов. – Петр Петрович, ваше благородие, сколько водки в деда заливать?
Тизенгаузен бросил короткий взгляд на Шугая, который что-то невнятное бормотал в бреду.
– Сколько влезет, – сказал Петр.
* * *
Пиратская шняга пряталась в камышах целый день, с нее для большей скрытности даже сняли мачту. Команда стирала бельишко, чинила одежонку да рыбачила, стараясь особо не высовываться. Троих самых неприметных Тизенгаузен послал берегом в Большие Концы – продать на рынке шелка, прикупить водки и чего-нибудь вкусненького.
– Вернетесь пьяными – оставлю на берегу, – сказал капитан. – Не вернетесь – тем более.
Волобуев тоже очень хотел сбегать в село, но он был рыжий и высокий, такой сразу бросится в глаза. Оглоедов со вздохом сказал: «Меня там слишком хорошо помнят, нюхнули они моего пороху...» – и даже не попросился. Впрочем, обоих Тизенгаузен не отпустил бы. Из рыжего детины буквально на глазах вырастал отличный старпом, а уж с канониром «Чайке» слишком повезло, чтобы им хоть как-то рисковать.
Дед Шугай тихо похрапывал и улыбался во сне. Лицо его налилось здоровым румянцем, то ли от водки, то ли вообще.
Посланцы вернулись мало что трезвые, так еще и удачно поторговавшиеся. Разузнали новостей: комендант рвет и мечет, затеял пороть своих инвалидов, а народ радуется.
– Чему радуется-то? – не понял Тизенгаузен. – Пираты нос властям утерли, тут сердиться надо бы. Ну, народ... Ну, страна...
– Это в вас немецкая кровь бунтует, ваше благородие, – подсказал Волобуев. – Порядку ей хочется.
– Да сколько ее, той крови, осьмушка разве, – Петр безнадежно махнул рукой. – Русский я – и по пачпорту, и по физиономии. А все одно в толк не возьму, отчего на моей родине, куда ни плюнь, такой перекосяк.
Дед Шугай сказал, отчего. Голос его звучал еще слабо, но вполне убедительно.
– Ура! – воскликнул Петр. – Боцман с нами! Налейте-ка мне по такому случаю.
Водка была теплая и отдавала олифой. Тизенгаузен привычно пошарил рукой, но бочки с квашеной капустой рядом не нашлось.
– Ну? – спросил он неопределенно.
– Готовы к отплытию, – доложил Волобуев. – Идем на Куросаву!
– На Кюрасао, – поправил Петр. – А ведь придется вам, братцы, учить нерусские языки. Там по-нашему не говорят.
– Не умеют? – удивился Волобуев. – Научим.
– Всех не научишь. Карибское море, – сказал Петр, – это тебе не Волга-матушка.
– Нешто нерусь такая тупая? – удивился Волобуев.
Дед Шугай метко заметил, что тупые всюду есть.
С тем и отвалили.
* * *
Некоторое время плыли без происшествий. Горизонт был пуст, еще пустынней выглядел берег. Оглоедов начищал свою пушчонку, Волобуев следил за порядком, дед Шугай, временно освобожденный от боцманских обязанностей, выздоравливал. Сыграли забавы ради боевую тревогу, после наловили рыбки, сварили прямо на борту вкуснейшей ушицы.
– Ну, живем, – сказал Тизенгаузен, поглаживая сытый живот. – Будто не пираты, а обыватели какие, самовара не хватает с баранками.
– Гармошку бы еще, – поддакнул Оглоедов.
И затянул веселую пиратскую песню:
Как по матушке по Волге,Да по Волге-Волге, ё!Проплывает да по ВолгеВот такое ё-моё!Проплывает вот такое,Да по Волге-Волге, ё!Совершенно никакое,Честно слово, не моё!
– А самовар у этих отнимем, – добавил Оглоедов, всматриваясь из-под ладони в речную даль. – Может и гармошка у них тоже найдется.
Петр схватился за подзорную трубу, глянул вперед и похолодел.
Встречным курсом шла черная, как смоль, пушечная барка. Паруса у нее тоже были черные, и длинный черный вымпел развевался по ветру.
Тизенгаузен ждал чего угодно, только не этого. «Чайка» едва начинала флибустьерскую карьеру, а тут ей навстречу попались всамделишные истопники, русские речные пираты, те самые, что «...и за борт ее бросает в надлежащую волну». Петр думал, они остались только в былинах и рыбацких песнях, извели их на Волге-матушке, ан нет.
– Это мне кажется, или у них кто-то болтается на рее? – неуверенно пробормотал Тизенгаузен себе под нос.