Иногда ей думалось в отчаянии — лучше бы уж вмешивалась, командовала, требовала к себе нормального человеческого внимания. Обменялись бы плохими-хорошими энергиями, поссорились-помирились, как все. А так — что ж это получается? Отдай мне свою личную жизнь по-тихому и не греши? Это уж вообще воровством попахивает…
Когда родилась Лерка, мама, конечно, тут же нарисовалась у них — помогать молодой матери с ребенком. Объявила, что на всю зиму приехала. А может, и на весну. А может, и лето придется прихватить… Она поначалу смирилась, как должное приняла, куда ж деваться. Тем более повод такой… А на исходе второго месяца уже психовать начала. Мама, помнится, в то утро пеленки в комнате гладила, она Витю завтраком перед уходом на работу кормила. Вдруг повернулась от плиты, прогундосила слезно:
— Ви-и-ить… Скажи ей, чтоб она уехала, а? Я больше не могу, Вить…
Он поперхнулся чаем, уставился на нее удивленно:
— Ты чего, Ань? Чем тебе мать помешала? Она ж, вон, старается, помогает…
— Да не хочу я никакой помощи! Скажи ей, Вить!
— Да что это с тобой? Вон, дрожишь вся…
— Не знаю я, что со мной! Наверное, послеродовая депрессия! Ну, пожалуйста, скажи ей! Прошу тебя, правда!
— Да как… Как я ей скажу, она же обидится!
— Ну, придумай что-нибудь… Скажи — к тебе завтра родственники из Владивостока приедут, им жить негде… Целых пять человек…
— Да нет у меня родственников во Владивостоке! Нет, Ань, я так не могу, ты что…
— Ладно… Ладно, тогда я сама…
Насухо вытерла руки кухонным полотенцем, вздохнула нервно, прерывисто, решительным шагом направилась в комнату.
— Мам!
— Что, дочка? — подняла на нее мама внимательные смиренные глаза.
— Тут такое дело, мам… К Вите завтра родственники приезжают… Целых пять человек…
— Именно целых, не половинчатых? — с усмешкой подняла брови мама. — И что, в чем трагедия, не пойму?
— Ну… Как мы тут все разместимся…
— Ничего страшного, разместимся как-нибудь. Я могу и на полу спать, мне много не нужно, ты же знаешь. Если потребуется, могу и вообще не спать, лишь бы тебе хорошо было.
— Да не надо, чтоб мне — хорошо…
— Ну как же не надо, Анечка? А кто пеленки будет стирать, гладить, кто тебе с готовкой поможет?
— Мам, я сама все отлично сделаю. И постираю, и поглажу, и приготовлю. Сама, понимаешь?
— Нет, не понимаю… Это что же, ты меня гонишь, что ли? После всего того, что я для тебя сделала?
— Да не гоню я… Просто… Просто не могу больше, прости…
Ее уже трясло лихорадкой, зуб на зуб не попадал. Плюхнулась на диван, зарыдала в голос, повторяя сквозь слезную икоту — не могу, не могу, прости… Выскочил из кухни Витя, засуетился над ней со стаканом воды, с пузырьком валерьянки, приговаривая испуганно:
— Все, Ань, все, успокойся…
Потом повернулся к маме, проблеял трусливо:
— Давайте я за билетом на поезд сбегаю, Александра Михайловна…
Мама уехала, конечно же, обиженная. Полгода не звонила, бросала трубку, когда слышала ее голос. Правда, с Витей общалась, спрашивала, как там внучка Лерочка без ее пригляда растет. С большим беспокойством спрашивала.
Поначалу ее соблазн одолел — пусть, мол, все теперь так и останется. Лучше совестью мучиться, чем от маминого присутствия с ума сходить. А потом мама сама позвонила — как ни в чем не бывало. Тот же смиренный голос под завесой упрека…
— Я вовсе не обиделась, Анечка, что ты. Я все, все готова от тебя стерпеть. Любое унижение. Я твоя мать, я обязана.
— Да какое унижение, мам…
— Я всю жизнь только и делаю, что терплю. Жила без праздников, только тобой… Как говорится, бог терпел, и нам велел. Каждую минуту о тебе думаю, ужасно тревожусь…
— Не тревожься, мам, не надо. У меня все хорошо.
— Ты хочешь сказать — и без меня хорошо? Ты даже не представляешь, доченька, как мне больно это слышать!
— Не надо, мам…
— А как там Лерочка? Наверное, и не узнает родную бабушку? Скажет — чужая тетя?
— Она еще ничего не говорит, мам.
— А как ты с ней справляешься?
— Отлично справляюсь.
— Фотокарточку хоть пришли…
— Хорошо, мам, пришлю.
В образовавшуюся паузу было слышно, как тихо вздохнула мама. Наверное, ждала, что она скажет — приезжай…
Не сказала. Смолчала. Все-таки расстояние — хорошая вещь. А общение по телефону — и того лучше. Вот пусть так и остается — по телефону. Общение есть, а мамы нет. Получается, дверь не закрыла, но цепочку накинула. Через цепочку ведь тоже можно общаться? И тон разговора получается нужный, пусть отстраненный, но родственный.
С тех пор мама приезжала совсем редко — можно было за последние годы ее приезды по пальцам пересчитать. Последний раз, помнится, год назад… Или два… Да, два года назад это было — Лерка ее пригласила получение диплома отметить. Ступила на перрон из вагона — вся какая-то перепуганная, постаревшая, сникшая… Засуетилась с поцелуями, слезу пустила…
Вспомнилось — и заныло болью в груди. Это что же, все это ей — за маму, выходит?! Как расплата, что ли, прости меня, господи? Кара такая господня? И Леркины слова, выходит, правда? Про бревно в глазу, про мамин флаг, который она подхватила? Форма другая, а суть, а содержание… Одно и то же?! И они с Антоном от нее так же… бегут?
Но за что? Она же не хотела, не хотела… Она же все по-другому хотела…
Заметалась по комнатам, будто потеряла что. А может, бежала от своего открытия, да разве от него убежишь… Когда зазвонил телефон, вздрогнула, кинулась на его зов, как за спасением. Схватила трубку…
— Да! Слушаю! Говорите!
— Ты чего орешь, Каминская?
О, господи, Филимонова! Только она могла назвать ее девичьей фамилией. Так уж у них повелось, у четырех девчонок из общежитской комнатушки, друг друга по фамилиям называть. Так и осталось на всю жизнь. И дружба осталась, и привычка.
— Привет, Филимонова! Ой, как же я рада тебя слышать! Ты даже не представляешь, как рада!
— С чего бы это? Если б рада была, сама бы вспомнила да позвонила… Куда пропала-то, сволочь Каминская?
— Да никуда я не пропала… Так, закрутилась в делах… Как живешь, расскажи?
— Да нормально живу… Да, ты же не знаешь, я тут в бизнес ударилась, кафе свое открыла! В твоем районе, кстати!
— Да ты что? А что за кафе?
— Кафе «У Саши», это на Филипповской улице, во дворах, за универсамом. Может, видела?
— Нет, не помню… Я в ту сторону редко хожу… А почему — «У Саши»? Интересно как назвала…
— Здрасьте, интересно! У меня же дочку Сашей зовут! Мы с ней на паях и открыли! У нас на Филипповской тетка жила, помнишь? У нее квартира была четырехкомнатная на первом этаже… Тетка померла, квартира нам с Сашкой в наследство досталась. Ну, мы и подумали — не пропадать же добру! Продать ее всегда успеется, а вот в бизнес-леди поиграть…