Граф Мануэль молча рассматривал восхитительные очертания и чистые, пылающие цвета лица этой женщины. Он сказал, будто бы с грустью:
— Изваяния уже не имеют значения. Лучше оставить их как есть.
— А вот и нет, — быстро ответила королева Фрайдис, — они нуждаются в моей помощи, если когда — либо изваяния нуждались в помощи. Однако это не означает, что я когда — нибудь их коснусь.
— На самом деле, я запрещаю вам дотрагиваться до них, прекрасная соперница. Ибо стань изваяния живыми, как мне хотелось, я бы все время смотрел только на них и не интересовался женщинами. И ни одна из них не смогла бы околдовать меня так, как ваша красота, и я ценил бы ее не больше гнилой луковицы.
— Вы выдумываете! — сердито говорит Фрайдис. — Мужчина, удовлетворенный изваянием, которое он создал, в отношении женщин останется, как и любой другой. И кто вы такой, чтобы мне что — либо запрещать?
— Я хочу, чтобы вы запомнили, — сказал очень уверенно Мануэль, — это мои изваяния, и делать с ними можно только то, чего захочу я. К тому же, будет полезно, если вы поймете, что, кем бы вы ни были в Ауделе, здесь я сильнее вас.
Тут гордая женщина рассмеялась. Она с вызовом коснулась ближайшего изваяния соответствующим древним жестом, и было видно, что черный камень Шамир приобрел цвет опала. От ее прикосновения глиняное изваяние, имевшее внешность Алианоры, вздрогнуло и издало всхлипывающий звук. Оно ожило — живое существо, более прекрасное, чем человек, — презрительно взглянуло на Мануэля, а затем, прихрамывая, вышло за ограду, и Мануэль вздохнул.
— Это сильная магия, — сказал Мануэль, — и это почти точно та восхитительная и значительная фигура, которую я желал создать для этого мира. Но, как я слишком поздно понимаю, я сделал ей ноги разной длины, и радость по поводу оживления гораздо меньше стыда из — за ее неполноценности.
— Подобная магия — пустяк, — ответила Фрайдис, — хотя это единственная магия, которой я могу заниматься внутри ограды из намасленных ивовых прутьев. Теперь вы сами видите, что я не собираюсь выполнять ваших приказаний. Так что созданная вами фигура, хотите вы этого или нет, должна хромать на виду у всех, разумеется, не больше нескольких столетий — ровно столько, чтобы доказать, что мной повелевать нельзя.
— Мне, по большому счету, на это наплевать, о прекраснейшая и строптивейшая из соперниц. Полчаса тому назад мне казалось важным добыть у вас тайну оживления. Теперь, когда я видел это чудо, я знаю, что, заручившись вашей благосклонностью, можно стать богом, творящим жизнь и творящим более прелестные и долговечные живые существа, нежели сотворенные каким угодно богом. Но даже при этом я думаю сейчас только о ваших глазах.
— Что, вам нравятся мои глаза? — спросила Фрайдис. — Вам, который, оживив свои чучела, больше не интересуется женщинами?
Но Мануэль сказал ей, что ее глаза отличаются от всех остальных тем, что они более опасны. А она слушала достаточно охотно, ибо сейчас Фрайдис была обыкновенной женщиной. После этого оказалось, что из — за прелестей Фрайдис Мануэля посетили глубокая печаль и великое смятение души, и он высказал такую жалобу:
— Множество потерь происходит в мире, где люди непрестанно воюют с грустью, а время, словно вор, отнимает у всех людей всю их добычу. Однако, когда император проигрывает битву и теряет свои обширные земли, он, пожав плечами, говорит: «В следующей битве победу одержу я». И когда корабль бородатого купца пропадает без вести, он говорит: «Следующий рейс, быть может, станет успешным». Даже когда жизнь старого бродяги покидает его в канаве, он говорит: «Я верю, что завтра окажусь в раю счастливым юным серафимом». Так надежда поддерживает при любой боли. Но у того, кто узрел красоту Фрайдис, вообще нет надежды…
…Ибо, в сравнении с этой чистой, неземной красотой, в сем мире не существует красоты. Тот, кто узрел красоту Фрайдис, обречен на вечные скитания, на насмешки и зависть своих собратьев. Весь мир обеспокоен его глупостью, зная, что его вера в мощь мира уже не тверда и что он стремится к тому, что находится вне пределов этого мира. В глубине души он снисходителен к сильным и глупым владыкам земли, а они, будучи сильны, замысливают месть, покуда он где — то в углу создает изваяния как напоминание о том, что потеряно. Поэтому у того, кто узрел красоту Фрайдис, вообще нет надежды…
…Того, кто решился взглянуть на королеву Фрайдис, не остановят ни змеи, ни свиньи. Его не смутит зеркало, в котором он увидит себя без обмана. Его не испугает кровь, капающая с его грязных рук, поскольку он знает, что без этого не обойтись. Однако такими испытаниями покупается лишь один час, который пройдет, а с ним покинет его и возвышенная королева Фрайдис. Останется лишь память об этом часе, жалящая безжалостней овода, и бедный влюбленный будет из влажной грязи и воспоминаний лепить себе убежище. Поэтому для того, кто узрел красоту Фрайдис, вообще нет надежды.
Фрайдис внимательно его выслушала.
— Интересно, скольким другим женщинам вы рассказывали подобную ерунду о красоте, отчаянье и вечности, — сказала Фрайдис, — а им, дурочкам, весьма вероятно, нравилось это слушать! Мне интересно, как вы можете ожидать, что я вам поверю, когда вы прикидываетесь, будто думаете обо мне так изысканно, а сами держите меня в этом загоне, словно старую норовистую корову.
— Нет, этого больше не будет. Ибо теперь фигура, которую я создал для этого мира, и все прочее в этом мире, и все, что есть где — либо вне этой ограды из намасленных ивовых прутьев, для меня ничего не значит, и нет никакого смысла ни в чем, кроме красоты Фрайдис.
Дон Мануэль подошел к двери ограды, потом к окнам, вытаскивая позолоченные булавки и сверкающие иголки и снимая с медных гвоздей подковы, некогда принадлежавшие кобылице Магомета, Валаамовой ослице и Пегасу.
— Вы были в моей власти. Теперь я уничтожил эту власть, а с ней и самого себя. Теперь это место не охраняется: все ваши слуги вольны сюда войти, и для всех ваших ужасов дорога открыта. Можете спустить их на меня — мне бояться больше нечего. Ибо я люблю вас такой смертельной любовью, которая не дорожит ничем, кроме предмета своего обожания, а вам на меня наплевать.
Она смотрела на него какое — то время, а потом со вздохом сказала:
— Это дурацкий поступок истинного влюбленного. И вы мне действительно очень нравитесь. Но, Мануэль, я не знаю, как поступить. Ничего подобного прежде не случалось, так что все мои запасы мудрости бесполезны. Еще никто не осмеливался махнуть рукой на беспощадную власть Фрайдис, как делаете вы, да еще строить мне глазки. И, кроме того, я не хочу испепелять вас молниями, а поражать безумием, похоже, нет необходимости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});