Читать интересную книгу Антрополог на Марсе - Оливер Сакс

В 1709 году Джордж Беркли[108] в работе «Новая теория зрения» пришел к заключению, что не существует обязательной связи между осязанием и зрением, и связь между ними может возникнуть лишь в результате опыта. Эти теоретические рассуждения были проверены на практике в 1728 году, когда Уильям Чезелден, английский хирург, удалил катаракту с обоих глаз у тринадцатилетнего мальчика, слепого от рождения. Несмотря на высокое умственное развитие, этот мальчик, став зрячим, испытал немалые трудности при новом восприятии мира. Он не владел чувством дистанции, плохо ориентировался в пространстве, не различал размеры предметов. Его пробовали учить рисовать, но двухмерного изображения он не осилил. Как и предвидел Беркли, этому прозревшему мальчику было необходимо постепенно осмыслить новые ощущения и установить связь между зрением и осязанием. За последующие двести пятьдесят лет со дня проведения упомянутой операции подобному хирургическому вмешательству подвергались многие пациенты, но почти все они столкнулись с теми же трудностями, что и мальчик, прооперированный Чезелденом и подтвердивший заключение Локка[109].

Мне сказали, что Верджил, после того как ему сняли повязку с глаз, радостно улыбнулся, увидев доктора и невесту. Несомненно, после удаления катаракты он снова стал видеть – вопрос заключался в том, что он видел? Что значит «видеть» для пятидесятилетнего человека, потерявшего зрение в раннем детстве? Какой мир открылся ему?

Верджил родился на небольшой ферме в Кентукки в начале Второй мировой войны. Он казался вполне нормальным ребенком, но его мать полагала, что у него слабое зрение, ибо он порой натыкался на попадавшиеся ему на пути предметы, создавая у нее впечатление, что он их не видит. В три года он заболел сразу тремя болезнями: менингитом (или менингоэнцефалитом, воспалением головного мозга и его оболочек), полиомиелитом и «кошачьей царапкой». У него парализовало ноги, появились судороги, пропало зрение. Через десять дней после проявления этих болезней он впал в кому и оставался в бессознательном состоянии в течение двух недель. Выйдя из комы, он, по свидетельству матери, разительно изменился: стал вялым и апатичным, потеряв прежнюю живость. Однако ноги его постепенно обрели утраченную подвижность, вернулось и зрение, но его нашли слабым, чему виной, по мнению офтальмологов, являлось повреждение сетчатки – или врожденное, или приобретенное во время болезни.

Когда Верджилу было шесть, у него обнаружили катаракту на обоих глазах. Катаракта прогрессировала, и вскоре Верджил снова ослеп. В тот же год он пошел в школу для слепых, где освоил шрифт Брайля. Однако в школе он не блистал и оставался вялым, апатичным ребенком, лишенным показной независимости характера, свойственной некоторым слепым.

Когда Верджилу исполнилось двадцать, он решил оставить родителей и зажить самостоятельной жизнью. Обосновавшись в одном из городов Оклахомы и выучившись на массажиста, он нашел работу в Ассоциации молодых христиан США[110]. Вскоре, заметив старательность молодого человека, его зачислили в штат и выделили жилье – небольшой домик, который Верджил стал делить с товарищем по работе. У него было много клиентов, и он хорошо зарабатывал. Жизнь наладилась.

Верджил стал самостоятельным человеком, у него появились друзья, и в свободное время он не скучал, не забывая умножать познания в различных областях, пользуясь книгами со шрифтом Брайля (а в более позднее время – фонографическими записями книг для слепых). Верджил интересовался спортом, особенно бейсболом, и любил слушать спортивные передачи по радио. Заводил он знакомство и с девушками, и когда отправлялся на очередное свидание, его не смущали поездки в городском транспорте. Не порывал он и связи с родителями, особенно с матерью, которая регулярно посылала ему посылки с провизией (плодами фермерского труда).

В 1991 году Верджил повстречал Эми, или, сказать точнее, они встретились снова после более чем двадцатилетнего перерыва. Эми происходила из обеспеченной семьи среднего класса. Она закончила колледж в Нью-Хэмпшире, специализируясь по ботанике. Она тоже работала в Ассоциации молодых христиан США (тренером по плаванию), но только в другом городе Оклахомы. С Верджилом она познакомилась в 1968 году на общем мероприятии общества. Они встречались несколько раз, тогда Эми было немногим более двадцати (Верджил был старше ее на несколько лет). Затем Эми переехала в Арканзас, где вышла замуж, и связь с Верджилом потеряла. В Арканзасе она хозяйничала в цветочном питомнике, выращивая главным образом орхидеи, но вскоре бросила это занятие, неожиданно заболев астмой. Через несколько лет Эми развелась с мужем и в 1988 году вернулась в Оклахому. Узнав об этом, Верджил ей позвонил. Они три года перезванивались, пока наконец не увиделись после многолетнего перерыва в 1991 году. «Мы встретились с Верджилом, как будто не расставались», – призналась мне Эми.

Знакомство возобновилось, при этом Эми была более энергичной, проявляя инициативу почти во всех совместных починах. Она посчитала, что Верджил с годами сник, и жизнь его стала рутинной, скучной. Он работал по-прежнему добросовестно, но сузил круг своих интересов, предпочитая в свободное время слушать спортивные передачи, с друзьями встречался редко. Эми сочла, что если вернуть Верджилу зрение, он непременно преобразится, воспрянет духом.

Верджил относился к своей слепоте пассивно, давно смирившись с потерей зрения. Правда, когда его посылали к врачу, он не противился, но диагноз врачей был неизменно неутешительным. Все они полагали, что сетчатка обоих глаз Верджила давно перестала функционировать, и потому операция бесполезна. Эми не смирилась с таким суждением и отвела жениха к доктору Хэмлину. Узнав, что надежда есть, Эми настояла на операции, чему противилась мать Верджила, уверявшая Эми, что он давно освоился со своим состоянием, а операция безусловно окончится неудачей, и лишнее потрясение ему лишь повредит. «Верджил благополучен и так», – говорила она. Сам Верджил относился к проведению операции с равнодушием, инициативы не проявлял и был согласен на любой вариант, который ему предложат.

Наконец в середине сентября операция состоялась. Верджилу удалили катаракту с правого глаза и имплантировали новый хрусталик, после чего, как обычно, наложили на глаз повязку. На следующий день повязку сняли. Наступил момент истины.

Наступил момент истины, который Эми в своем дневнике назвала «на сто яти, им чудом». Но только реакция самого Верджила, как я выяснил позже, не соответствовала героике драматического момента. Не было ни радости, ни непомерного удивления, ни восторженных возгласов «Я вижу, вижу! О небывалое исцеление! О великое чудо!». Когда с Верджила сняли повязку, он пришел лишь в странное замешательство, недоуменно поводя головой из стороны в сторону, и только когда Хэмлин спросил: «Ну, как?», остановил на нем взгляд.

Как пишет Грегори в одной из своих работ, похожее чувство ощутил и его пациент С. Б., потерявший зрение в раннем детстве и подвергшийся хирургическому вмешательству, когда ему было за пятьдесят.

Когда с него сняли повязку и обратились к нему с вопросом, он повернулся на звук и увидел «пятно». Он понял, что это, должно быть, чье-то лицо… Но он пришел к этой догадке лишь потому, что внятно услышал голос и знал, что голоса исходят от человеческого лица.

Зрячему человеку трудно представить себе подобную ситуацию. Люди, наделенные всеми пятью внешними чувствами, используют их в тесной взаимосвязи и уже с первых дней жизни не только хорошо видят, но и осознают назначение картины увиденного. Когда мы открываем утром глаза, то оказываемся в привычном нам мире и не удивляемся ничему, ибо познали окружающий мир на собственном опыте с помощью своих чувств, в том числе и с помощью зрения. Но когда Верджил открыл глаза после продолжительной слепоты, то лишенный зрительной памяти (за сорок пять лет она напрочь утратилась), он столкнулся с пока неведомым ему миром, в котором каждый предмет был ему зрительно незнаком. Верджил стал видеть, но мозг его, воспринимая зрительные сигналы, не снабжал его нужной информацией. И сам Верджил, совершенно неожиданно для себя (как, впрочем, и для врачей) приобрел агнозию.

Можно подумать, что после успешной операции на глазу пациенту снимают повязку, после чего он открывает глаза и обретает нормальное зрение. Так обычно и происходит, но только с теми людьми, которым сделали удачную операцию после непродолжительной слепоты, ибо за это время они не лишились зрительной памяти. С Верджилом произошло по-другому. Да и, готовя его к операции и обсуждая детали, хирурги вряд ли задумывались над тем, что их пациент, прозрев, столкнется с неврологическими и психологическими трудностями.