Читать интересную книгу Газета Завтра 791 (55 2009) - Газета Завтра

Общество по своей механистической сущности стремится к суррогату бессмертия, неопределенной длительности. С этим связано и то, что для общества нет ничего за его пределами, ничего, кроме него самого. Человек религиозен постольку, поскольку знает свою ограниченность. Общество не желает знать ничего о своей ограниченности. Религия для него тоже функция от него самого. Поэтому общество стремится лишить индивидуальное сознание своих членов чувства времени. Ухищрения нынешних идеологов направлены, прежде всего, на демонтаж концепции времени как динамики движения от начала к концу. Интуитивно они прекрасно чувствуют, что длительность вне сюжета теряет качество времени. Отсюда разговоры о постистории.

Обитатель мегаполиса становится частью среды, функцией от общества. Не только сам он не противостоит окружающему миру, но и внутри него он перестает видеть различие между другими людьми и функциональным неживым пространством. Каждый превращается в квант социума, участвующий в мириадах связей, утрачивает ощущение внутреннего центра, внутренней точки преткновения, которая связана с опытом своей неповторимости, финальности и одна лишь обеспечивает волю к свободе и смыслу. А без этой воли невозможна вера как наиболее духовное и наиболее субъективное самовыражение личности.

Идея личной смерти растворяется в подавлении внутреннего свидетеля, совести, которая вытесняется в статус "Оно", и общественное сознание заливает все еще остававшиеся сухими островки во внутреннем переживании человека. Предельная ситуация - лента Мебиуса - когда нет границы между внешним и внутренним.

В телевизионном ритме историческая память укладывается в предел, не превышающий недельного срока. Благодаря СМИ современное общество погружено в состояние "постоянного сегодня". Времени нет. Оно вычеркнуто из жизни общества и личности.

Ничто не напоминает человеку о его личной смерти. Смерть Другого вчера для тебя сегодня уже не существует.

ИСТОРИЯ

Кризис истории состоит в размывании реальности действующих в ней лиц. Они заменяются реальностью процессов, тенденций и т.п. Это ведет к энтропии сюжета как стержня мировой исторической драмы.

Главная драма политического существования личности во времени есть корреляция - зыбкая и весьма проблематичная - между биографией и историей. Биография индивидуума может быть представлена как лишенная смысла пустая биологическая длительность от колыбели до могилы, набор ситуативных клише: родился, женился, нарожал детей, вышел на пенсию, заболел, умер. Но эта биография может быть преображена в драматический сюжет. Сюжетность личной жизни невозможна без включения ее в сюжет истории и отражение сюжета истории в ней.

Судьба Гамлета и короля Лира, даже любовная драма Ромео и Джульетты возможны как драматическое изложение лишь с апелляцией к некоему идущему за кадром глобальному пафосу метасюжета, благодаря которому имеют смысл великие вопросы, поднимаемые этими персонажами.

История, в свою очередь, существует на разных сюжетных уровнях. Один уровень - преображение судьбы ограниченного числа людей, живущих в изолированном пространстве. Второй уровень - история племени, в которую могут быть вписаны или не вписаны личные биографии членов племени.

Однако когда это племя вырывается за рамки своего хронотопа и превращается в знаменатель мировой истории, резко меняется историческая стоимость времени всех участников этого прорыва.

Последний раз в истории это произошло с арабами после Мухаммеда.

Хозяева жизни ведут борьбу на двух направлениях.

Первый фронт - битва за изменение сюжета.

Второй фронт - борьба за то, чтобы выбросить из истории (сюжета) как можно большее число людей и народов: если в сюжет входит слишком много "посторонних", лидирующая роль драматурга и режиссера, которую узурпировали элиты, ставится под вопрос.

Простой пример. В 1918 году в России Белое движение боролось за то, чтобы командарм Сорокин, батька Махно, бывший бандит Котовский остались внеисторическими фигурами - вместе со многими миллионами других серых анонимов. Соответственно, Красная борьба велась за то, чтобы жизнь людей, чье существование в истории значило не больше, чем жизнь ежа в лесу, превратилась в легендарное и поучительное повествование в учебниках истории для будущих поколений.

Тогда победили красные.

Сейчас белые изменили сюжет и осуществляют реванш: стирают легендарное повествование, выбрасывая его героев из истории. Элиты всеми силами стремятся вернуть себе роль драматурга, узурпировать ее и избавиться от лишних сюжетов.

ПРОШЛОЕ

Кризис прошлого состоит в том, что оно перестает иметь личное отношение к живущему члену общества и превращается в необязательную мифологему.

Религиозная история в любом варианте делает начало человечества духовно близким и привязанным к повседневному существованию современников.

Это верно и для библейского концепта Адама, и для греческого мифа.

Не то происходит, когда история становится достоянием либеральных ученых.

Их стараниями генезис человеческого рода отрывается от конкретного человека сегодня.

В контексте либеральной научной истории с одинаковым успехом можно говорить о палеолите и о том, есть ли жизнь на Марсе.

Человек оказывается выведенным из референтного отношения к большому Прошлому.

Присутствие прошлого в виде сюжета и концепта характеризует монотеистическое сознание. Присутствие прошлого в виде безграничной чреды предков (которые, тем не менее, твои предки!) - это характеристика языческого сознания.

Профаническое сознание современного человека лишено представления о том, что прошлое имеет смысл, относящийся лично к "тебе" - человеку посреди актуальности.

Для молчаливого большинства в той части, которая контролируется либералами, нет ни Первочеловека (Адама) как духовного пращура ныне живущих, ни чреды уходящих вдаль предшественников, блюдущих алтари семейного дома (древнеримское язычество в этом аспекте ничем не отличалось от китайского).

Для людей, это молчаливое большинство составляющих, прошлого нет вообще.

Такое состояние люмпенизированных низов устраивает либеральный клуб.

Ведь его пафосом является повышение стоимости настоящего. А эта стоимость также относительна в контексте временной оси.

Чем выше капитализация прошлого, тем проблематичнее реализуются паразитические амбиции либералов.

Либеральные историки разрушают историю народа, страны, семьи, личности. Они подвергают сомнению даты, имена, события, их очередность и их высокое звучание.

Под видом ироничного скепсиса они подтачивают прошлое и священное, как основу и смысл.

Накануне страшных переломов люди интуитивно ищут смысл. Часто они облекают эти поиски в неловкие формы, превращают прошлое в слащавые картины. Их либералам еще легче разрушать - ведь это просто лубочные картинки, в которые до конца не верит и сам профан, хотя и помещает их с удовольствием на стену.

БУДУЩЕЕ

Кризис будущего в том, что надежда как способ оценки своего жизненного времени подавляющим большинством социальных низов начинает обладать все более короткой временной перспективой, сжимаясь от надежды на будущее внуков до надежды на свой завтрашний день.

Левые либералы, подобно своим собратьям с других участков "фронта", также паразитировали на мобилизационной динамике социальной среды.

Они избрали стратегию апелляции к молчаливому большинству, резко поменяв местами языческую религиозную идею культа предков с будущим, введя культ потомков. В сущности это была краткосрочная стратегия, поскольку социопсихологии доказали, что интерес заурядного человека к своему потомству поддерживается только до второго после себя поколения. Психологическая связь времен, направленная в будущее, теряется неизмеримо легче и быстрее, чем она же при векторе, направленном в прошлое.

Собственно говоря, основа инвестиций в потомков имеет почву в классической языческой религиозности. Китаец заинтересован в потомстве, чтобы то молилось ему и питало его своей энергетикой, когда он станет духом. Став покойным предком, китаец превращается в некий "интерфейс" от живущего человечества к Великому существу. Китайцы, например, покупали за реальные деньги (монеты) специальные бумажные деньги, которые сжигали по праздникам, посвященным умершим, чтобы сделать финансовый дар своим предкам.

Однако левые либералы, естественно, не могли терпеть религиозную подоплеку в концепте апелляции к потомкам (хотя, например, во время русской революции она была очевидна) и неуклонно работали над профанированием и банализацией самой идеи обращенного в будущее проекта.

Пика банализации тема инвестиции в будущее достигла при Хрущеве.

Молчаливое большинство повсюду было податливо к социалистическому дискурсу о будущих поколениях: эмигранты в Америке ехали на непосильный труд и чудовищные условия существования также ради детей или внуков.