Читать интересную книгу Общество спектакля - Ги Эрнест Дебор

который навсегда покончил со всякой мифической организацией космоса), медленно проявляло себя как неведомая работа эпохи, когда великое официальное историческое предприятие этого мира потерпело крах вместе с Крестовыми походами.

138

На закате Средневековья необратимое время, заполонившее общество, ощущалось сознанием, привязанным к старому порядку, в форме одержимости смертью. Такова меланхолия распада мира – последнего, где безопасность мифа еще уравновешивала историю; и для этой меланхолии движение любой земной вещи было направлено к ее разложению. Великие восстания крестьян Европы также были попыткой ответа на историю, которая насильственно вырвала их из патриархального сна, обеспеченного феодальным покровительством. Именно милленаристская утопия осуществления рая на земле выводит на первый план то, что было в самом истоке полуисторической религии, когда христианские общины, как и иудейское мессианство, из которого они происходили, на все беды и несчастья эпохи отвечали ожиданием близящегося осуществления Царства Божия и добавляли в античное общество элемент беспокойства и ниспровержения. Настала пора, и христианство, разделившее власть в империи, стало развенчивать как просто предрассудки то, что осталось от этого упования: таков смысл августиновского утверждения, прототипа всех одобрений современной идеологии, согласно которому утвердившаяся церковь уже давно и была тем царством, о котором говорилось. Социальные бунты милленаристского крестьянства, естественно, определяются, прежде всего, как воля к разрушению Церкви. Но сам милленаризм разворачивается в историческом мире, а не на территории мифа. Однако это вовсе не означает того, что, как хочет продемонстрировать Норман Кон в «Поисках тысячелетнего царства», упования современных революционеров являются иррациональным наследием религиозной страстности милленаризма. Совсем наоборот, именно милленаризм – революционная классовая борьба, последней говорившая языком религии, – уже и есть современная революционная тенденция, коей пока недостает только исторического сознания. Милленаристам суждено было потерпеть поражение, потому что они не могли признать революцию как их собственное действие. То обстоятельство, что они ожидали начала действия по внешнему знаку Божьего решения, было переводом в мышление той практики, при которой восставшие крестьяне следуют за вождями, не принадлежащими их среде. Крестьянский класс не мог достичь верного осознания того, как функционирует общество, и того, каким же образом следует вести собственную борьбу, именно потому, что ему не хватало условий для единения как в своем действии, так и в сознании; так что он выражал свои намерения и вел войны, сообразуясь с фантазиями о земном рае.

139

Новое овладение исторической жизнью – Возрождение, обнаруживающее в Античности и свое прошлое, и свое право, несет в нее радостный разрыв с вечностью. Его необратимое время – это время бесконечного накопления познаний и исторического сознания, вышедшего из опыта демократических коммун; и даже разрушающие их силы будут воспроизводить, начиная с Макиавелли, рассуждения о десакрализованной власти, говорить невыразимое о государстве. В буйной жизни итальянских городов, в искусстве праздников жизнь узнавала себя как наслаждение мимолетностью времени. Но этому наслаждению мимолетным самому суждено было быть преходящим. Песня Лоренцо Медичи, которую Буркхардт считал выражением «самого духа Возрождения», – та хвала, в которой этот недолговечный праздник истории сам выносит себе приговор: «Как юность прекрасна, но как скоро проходит она».

140

Постоянное развитие монополизации исторической жизни государством абсолютной монархии формирует переход к полному господству класса буржуазии и выявляет в своей истине то, чем является новое необратимое время буржуазии. Именно со временем труда, впервые освобожденного от циклического времени, связана буржуазия. С появлением буржуазии труд стал трудом, преобразующим исторические условия. Буржуазия – это первый господствующий класс, для которого труд является стоимостью. И буржуазия, упраздняющая всяческие привилегии и не признающая никакой стоимости, которая не имела бы источником эксплуатацию труда, справедливо отождествила с трудом свою собственную ценность, как господствующего класса, и превратила прогресс труда в собственный прогресс. Класс, накапливающий товары и капитал, непрерывно видоизменяет природу, видоизменяя сам труд, стимулируя его производительность. Всякая общественная жизнь уже сосредоточилась вокруг декоративной бедности двора, в холодном наряде государственной администрации, которая достигает высшей точки в «ремесле короля»; любой же частной исторической свободе приходится пойти на признание своей утраты. Свобода необратимой временной деятельности феодалов исчерпалась в их последних проигранных битвах войн Фронды или восстания шотландцев за Чарльза-Эдварда. Мир изменился в своем основании.

141

Победа буржуазии – это победа глубинного исторического времени, так как оно является временем экономического производства, постоянно снизу доверху преобразующего общество. Пока сельскохозяйственное производство остается основным трудом, циклическое время, все еще присутствующее в глубинах общества, питает объединенные силы традиции, которые вот-вот затормозят движение. Но необратимое время буржуазной экономики искореняет такие пережитки по всему миру. История, вплоть до этого времени возникавшая только как деятельность представителей господствующего класса и поэтому писавшаяся как история событийная, теперь понимается как всеобщее движение, и индивиды приносятся в жертву этому суровому движению. История, которая отыскивает собственную основу в политической экономии, теперь знает о существовании того, что было ее бессознательным, но что тем не менее еще остается бессознательным, пока она не сможет извлечь его на свет. И только эту слепую предысторию, новую фатальность, над которой никто не властен, демократизировала рыночная экономика.

142

История, присутствующая по всей глубине общества, стремится затеряться на его поверхности. Триумф необратимого времени является к тому же его метаморфозой во время вещей, потому что оружием его победы как раз и служило серийное производство вещей сообразно с законами рынка. Основным продуктом, который экономическое развитие перевело из разряда редкостной роскоши в разряд обыденного потребления, следовательно, была история, но только в качестве истории абстрактного движения вещей, господствующего над всяким качественным использованием жизни. Тогда как предшествовавшее циклическое время было основой все возрастающей доли исторического времени, проживаемого индивидами и группами, господство необратимого времени производства будет стремиться социально устранить это проживаемое время.

143

Таким образом, буржуазия заставила признать и навязала обществу необратимое историческое время, но отказало обществу в его использовании. «История была, но ее больше нет», потому что класс владельцев экономики, который уже не в состоянии порвать с историей экономической, должен также подавить как непосредственную угрозу всякое иное необратимое применение времени. Господствующий класс, созданный из специалистов по владению вещами, каковыми они сами являются, тем самым, благодаря этому овладению вещами, должен связать свою участь с поддержанием такой овеществленной истории, с постоянством новой неподвижности в истории. В первый раз трудящийся в самом основании общества материально не чужд истории, ибо теперь именно посредством этого основания общество развивается необратимо. В выдвигаемом им притязании проживать историческое время пролетариат попросту обнаруживает незабвенную суть своего революционного проекта, и каждая из попыток исполнения этого проекта, подавляемых вплоть до нашего времени, отмечает некую возможную точку отсчета новой исторической жизни.

144

Необратимое время пришедшей к