Даша Лукманова была здесь единственной женщиной-охотником. С ружьём на плече, в литых резиновых сапогах и в стёганке, перепоясанной ремнём, на котором висел нож, она и крепкой, с прямыми плечами фигурой, и мерной походкой напоминала скорее парня, чем девушку.
У Даши был свой обычай. Без людей она чувствовала себя в лесу свободнее, поэтому предпочитала охотиться в одиночку.
В сенях Даша взяла весло, на ходу потрепала загремевшего цепью Карата. Хватаясь за кусты, скользя по откосу, сбежала к берегу, перевернула и столкнула на воду громоздкую плоскодонку, вытащила из мокрого песка якорь.
Ледоход был послабее вчерашнего. Покачиваясь, проносились льдины, рыхлые поверху, грузно осевшие зелёными стеклянными боками в мутную воду.
Стоя в лодке, Даша повела её вверх по течению тихой прибрежной водой. Возле подмытой ели круто развернула лодку и рывком двинулась наперерез.
Во всю ширь реки, поигрывая прихваченным бревном, кувыркая пни, мчалось поредевшее, но и теперь грозное ледовое стадо. Течение подхватило, но Даша, прочно расставив ноги, загребала веслом то широко и сильно, то мелко, быстро, и лодка шла наискось точно к ферме, откуда начинался старый тракт.
До глухариного тока всего около восьми километров, но Даша собралась пораньше. Вчера случилась беда. На ферме, где она работала, занимались одомашниванием лосей, и лучшей считалась дойная лосиха Пятница. От Пятницы ждали потомства, а она вчера ночью выломалась из загона и ушла в тайгу. Её искали, прочёсывали лес, но пока не нашли. Снег только начал таять, лосёнок мог погибнуть от холода. И его могли задавить волки.
Прошлым летом эта самая Пятница — Даша звала её Пятёха — вернулась с вольного выпаса в жалком виде: шея сверху располосована чуть не до позвонков, уши оторваны. Когда лосихе зашивали раны, все винили только волков. Никто не задумался над тем, как отбивалась от зверя обезумевшая лосиха, что она вытворяла и какие — далеко не волчьи — нужны когти и цепкость, чтобы удержаться в это время на её спине. Да и чего думать? На лосят чаще нападали медведи, но именно волки задрали осенью Умницу, дочь Пятёхи, на которую Даша возлагала столько надежд.
…Весенние воды заливали тайгу. С высоких берегов они рушились водопадами в реку, а в глубине леса стояли бескрайними прозрачными озёрами.
Даша раскачала высокую сушину, и мёртвый ствол рухнул, подняв брызги. Даша пробежала по стволу, перепрыгнула на кочку, подтянула ствол и боком прошла по нему дальше. Здесь кочкарник потвёрже, на пухлых мохнатых подушках лежит оттаявшая клюква.
Даша набрала пригоршню, опрокинула в рот. Сколько ни петляла, в какие укромные места ни заглядывала — нет Пятёхи. Уцелеет она, сумеет ли сохранить телёнка? Рослая, сильная, непугливая — даже и после волчьей проделки пугливой не стала, — Пятёха во время дойки стоит смирно, словно помочь хочет, молока даёт много, за Дашей по тайге бежит, как собака. Идеальный одомашненный лось! Если принесёт тёлочку, та может материнские черты унаследовать.
Перескакивая через ручьи, увязая в глине и валежнике, Даша по своим собственным старым затёскам вышла к току, прямо к лежащей поодаль от поляны объёмистой сосне. Из года в год сосна служила скамьёй, и до сих пор стоят воткнутые по другую сторону, нависающие ветки, а на земле чернеет след костра.
Даша положила ружьё, сбросила котомку. Достала брезент, перелезла через ствол. Набросила на ветки и закрепила брезент шпагатом. Отыскала припрятанный под валежником чайник.
Хоть и ненадолго, она не ленилась устроиться в тайге с удобствами.
4
Разгоралась нодья. Ветер бестолково швырял клубы дыма. Когда налетало под брезент, Даша жмурила слезящиеся глаза, прихлёбывала чай из жестяной раскалённой кружки и думала о том, что другой жизни ей не надо.
Она бывала в Москве. Выглянешь из окна — ни поляны, ни кедров, одни коробки. Её возмущали эти коробки, саженые жидкие деревца, теснота на улицах. Она сама выросла в маленьком зелёном городке, но как существует человек в таком огромном городе, понять не могла. Как он живёт на вечно ревущих, душных асфальтовых улицах, как способен выполнять домашние обязанности, сосредоточиться, работать. Для неё это было так же противоестественно, как если бы её заставили надеть акваланг, спуститься на морское дно и жить там.
И она радовалась, что такая вокруг тишина, падает запоздалый тёплый майский снег и от него посветлел, улыбнулся в темноте лес. А нодья потрескивала, тепло копилось под брезентовой крышей, Даша протянула к огню ноги в толстых шерстяных носках, и от них шёл пар…
Но потом она вернулась к своим заботам. Прошлый год летом кое-кто слыхал, как за Киршиным болотом выли волки. Скорее всего, там они квартировали. Никто не искал логова, решили сообщить в райцентр, вызвать специалистов — волчатников, но даже и сообщить не собрались. А месяца полтора назад нагло, на виду у рабочих лесопункта, перешёл по льду реку здоровенный хромой волк. Мужики кричали, свистели — волк и шагу не прибавил. Значит, верно пишут, что они охотника от невооружённого отличают.
В последнее время — не в охотничьей, конечно, литературе! — стали писать в защиту волков. Будто нельзя их уничтожать до последнего, они в природе нужны… Если сидеть в городе да из окна на улицу поглядывать, то можно сочинить теорию. Даша — зверовод. Хотела бы она на своё место того городского поставить. Пускай бы помучился ночами с лосёнком, да выпоил, да вынянчил, а потом твоего лося стали бы волки рвать…
Даша задумчиво смотрела в огонь. В прошлом году Пятёха отелилась впервые, и тоже все надеялись, что не бычок родится, а тёлка. Собрались поглядеть. В большом загоне обшарили каждый куст, буквально каждый лист подняли — лосёнка не было. Пятёха ходила за людьми с таким видом, будто и она ищет. Ушли ни с чем, думали, уж не собаки ли его загрызли. Погодя немного Даша решила ещё поискать. Лосиха шагала не за Дашей, а впереди и привела к лосёнку. Цел и невредим, он лежал на чистом месте, он слился с землёй — не разглядишь. Это и была Умница.
Даша вспомнила, как вела её лосиха, оглядывалась через плечо, проверяя, идёт ли за ней Даша, и как, пригнув голову, смотрела, когда Даша опустилась на корточки возле телка. Показалось, что обе они, взрослые, склонились над новорождённым, и такая вдруг появилась близость, что хоть делись с лосихой впечатлениями…
Даша выглянула из-под навеса. Снег не перестаёт. А глухари не любят, когда им на голову сыплется. Пока сидела у костра, Даша слышала четыре подлёта; петухи явились, но песни от них не дождёшься. Щёлкнет который-нибудь вяло, без толку. Не будет охоты.
И она прикинула, сколько километров отсюда до Киршина болота. Два охотничьим путиком обратно до тракта, да трактом — девять.
Говорят, волки не любят менять место. Они и сейчас скорее всего там где-то норятся, возле болота. Болото почти достигает тракта; может, пользуются и трактом. Оставляют следы, особенно чёткие на свежем снегу.
Но тут же она отбросила эту мысль. Дикие хорониться умеют. Не могла Пятёха далеко уйти, и где она раньше телилась, где любила отдыхать, Даша знает, а вот не нашла же. Чего о волках помышлять!
Она твердила себе, что опытный волчатник сначала разведает да обдумает. Не с её знанием волчьих повадок пускаться на такие дела. За семь вёрст киселя хлебать, вот точно. За одиннадцать с лишним километров, по размокшей тайге!
Запрятывая под валежник котомку, чтоб налегке шагать, рассовывая по карманам хлеб и домашние пресные маковки, гася костёр, она ещё продолжала урезонивать себя…
Пока выбрела на тракт, начало светать. Не было никакой надежды на успех, зато распевали птицы, плескались ручьи, под сырым благодатным утренним ветром поплыл туман.
Два белых зайца играли на полянке и прямо на открытом месте затаились, прижались, и она миновала их, насмешливо покосившись. Глухарка сидела на голой берёзе, смотрела вниз, и громкое «ко-ко-ко» выражало удивление и беспокойство. Дорогу пересек лисий след. По крупным отпечаткам, по широкому и сбивчивому шагу можно предположить, что это лисовин и что он тащил какую-то тяжесть. Потом вдруг попался след волка.
Кое-где ночной снег начал таять, а на обочине лежал, и по этому снегу недавно прошёл волк. Метров через двадцать свернул в чащу. Спустя полкилометра опять вышел — кажется, тот самый, с небольшой собранной лапой.
В одном месте зверь потоптался — похоже, он прислушивался, перед тем как сойти с дороги, — и Даша, вступая в лес, сняла с плеча ружьё.
Она внимательно оглядела сухую проталину под елью. Тут недавно отелилась лосиха — не Пятница, а дикая. Волк и новорождённый телёнок стояли рядом, их разделяли два шага. Лосиха кинулась на волка погодя: её раздвоенное копыто перекрывало лёгкие вмятины, оставленные телёнком. Хищник не успел напасть, хотя это странно — волки действуют молниеносно. Егерь в лесничестве рассказывал, как ехал на санях, его нагнали волки, и один из них только мелькнул, тенью скользнул перед конём, а уже шея у коня была взрезана…