Читать интересную книгу ХРАМ НА РАССВЕТЕ - Юкио МИСИМА

По сравнению с возносившими радостные молитвы людьми в Бенаресе, европейцы, толковавшие о переселении душ, казались раздавленными жизненными неудачами и горестями. От будущей жизни они ждали не радости, а только забвения.

Философ восемнадцатого века Джамбаттиста Вико, яростный оппонент Декарта, благодаря своему таланту и боевому задору в вопросе переселения душ оказался предшественником Ницше. Хотя Вико знал предмет поверхностно, Хонде было приятно обнаружить строки, где тот восхвалял японцев как нацию, чтящую воинскую доблесть: «Японцы, как и римляне времен Пунических войн,[26] поклоняются героическим характерам, отважны в сражении, имеют язык, очень похожий на латинский».

Историю Вико понимал как циклический процесс. Он считал, что всякая цивилизация проделывает путь от первоначальной «дикости чувств» до «дикости сознания», что гораздо хуже. Первая указывает на чистую, нераскрывшуюся натуру, вторая означает подлое коварство, низкую ложь. Эта зараженная «дикость сознания», «дикость цивилизованная» через несколько веков подвергается нападению новой «дикости чувств» и оказывается перед необходимостью исчезнуть.

…У Хонды появилось ощущение, что это можно воочию наблюдать в истории Японии с 1868 года.

Вико верил в провидение, так, как его понимал католицизм, но когда высказывался как агностик, то вплотную приближался к буддийской доктрине обусловленности всякого явления деянием-кармой:

«Бог и его творения есть отдельные субстанции, но причины и суть существования по своей сути специфичны, поэтому отдельность сотворенной субстанции вследствие ее сущности отлична от божественной».

Творениями, рассматриваемыми как субстанции, полагаются «закон» и «эго», и когда причиной существования полагается «деяние», то достижение божественной субстанции — иной точки отсчета есть не что иное, как «комментарий».

В своих богословских сочинениях Вико объяснял, что божественное творение по сути своей вещь созданная, внешне — это реальность, следовательно, мир творится во времени, Вико настаивал на том, что дух безгранично мыслящего человека бессмертен, так как не ограничен его обиталищем — телом, а следовательно, не ограничен и рамками времени, однако ответ на вопрос, почему же бесконечное помещено туда, где наличествуют границы, Вико оставлял агностицизму. Но именно с этого вопроса начинала строиться доктрина круговорота жизни.

Приходилось только удивляться тому, как это индийскую философию, непоколебимо опиравшуюся на способность к познанию, не чуравшуюся ни фантазий, ни мечты, в конце концов стало невозможно отделить от агностицизма.

15

…Когда Хонда узнал, что в Европе идея круговорота жизни дошла благодаря отдельным философам из древности до наших дней, он посчитал вполне резонным, что правивший во втором веке до нашей эры в северо-западной Индии царь Менандр, встретившись с буддийским монахом Нагасэной и задав ему множество вопросов, испытывал по поводу буддийской доктрины круговорота жизни, с одной стороны, глубокие сомнения, с другой стороны — любопытство, причем настолько сильное, что даже забыл древнегреческую философию Пифагора.

Том с вопросами царя Менандра, вошедший в переведенное на японский язык полное собрание буддийских сутр, начинался описанием города, где жил царь: «Передают, что в землях, которые завоевали греки, был город Сагар. Это был центр всякой торговли, земля, превращенная в благодатный рай, край сиреневых гор и прозрачных вод, с садами и цветами, лесами, с большими и малыми озерами, там были горы и реки, леса и равнины, а тамошний народ был весьма благочестив. Они изгнали всех своих врагов и жили в полном спокойствии. И царский дворец был построен на горе, которую окружал город, там было устроено все — крепостной вал, величественный вход, внушительные ворота, высокая белая стена, глубокий ров и бдительная охрана. Городские улицы, перекрестки, базар были умело распланированы, лавки с красиво украшенными прилавками переполнены дорогими товарами, сотни богаделен стали украшением улиц, тысячи высоких зданий, подобно пикам Гималаев, вздымались в заоблачную высь. А по улицам группами двигались стройные, как сосны, мужчины, прелестные, как цветы, женщины — люди всех каст от высшей до низшей.

Жители радушно встречали ученых и проповедников, поэтому город напоминал гнездо старейших и ученейших представителей всех религий. Вдоль улиц выстроились большие и маленькие лавки, где торговали тканями из Бенареса и других мест, с базара распространялось благоухание цветов, город блистал чистотой, в нем было много лавок, где продавали чудесный камень, исполняющий желания, и другие драгоценные камни, и лавок, где можно было купить золотые, серебряные, медные изделия, изделия из камня, казалось, будто ты попал в пещеру с ослепительно сверкающими сокровищами. А если направиться в другую сторону, то там огромные лавки с зерном, склады, заполненные до отказа ценными товарами, лавки с самой различной едой и напитками, всевозможными сластями, словом, тут было все, что только душе угодно. Короче говоря, этот город по богатству можно было сравнить с Уттар Кулой, а по процветанию — с Аракамандой, небесным городом».

Независимый, не имевший себе равных в красноречии и в споре царь Менандр, которого Индия привлекала прежде всего как кладезь знаний, именно здесь, в этом блистающем городе, и встретился с монахом Нагасэной, ученостью превосходившим царя.

Вот вопрос, который царь задал Нагасэне:

— Почтеннейший, когда я обращаюсь к вам по имени, Нагасэна, кого я имею в виду?

Старец задает встречный вопрос:

— А вы как думаете, кто есть Нагасэна?

— Почтеннейший, я полагаю, что Нагасэна — это жизнь (душа), обитающая в теле и ветром (дыханием) вырывающаяся наружу».

Хонда, читая эти строки, не мог не вспомнить «дыхание космоса», о котором писал Пифагор. Греческое слово psyche — душа — первоначально значило «дыхание», если дыхание есть душа человека, то жизнь в человеке поддерживается воздухом, как и космос, человека хранят дыхание и воздух — именно так полагала натурфилософия Ионических островов.

Монах задал новый вопрос: дыхание того, кто дует в раковину, играет на флейте или роге, не возвращается обратно, так почему же человек не умирает, — на этот вопрос царь не смог ответить. И Нагасэна произнес следующие слова, которые содержали намек на основное различие между греческой философией и буддизмом:

— В дыхании нет души. Когда мы дышим — вдыхаем и выдыхаем (воздух), то это потенциальная энергия тела (то, что внутри).

…И тут Хонда вдруг почувствовал, что будет дальше. Царь спросил:

— Любой человек возродится после смерти?

— Некоторые возродятся, а некоторые нет.

— Так кто же возродится?

— Возродится грешник, а безгрешный, чистый человек — нет.

— А ты, почтеннейший, возродишься?

— Если я, умирая, буду ощущать привязанность к жизни, душа моя не покинет круговорота жизни, если нет, то она освободится.

— Все так, почтеннейший.

И вот тут в Менандре проснулось горячее желание узнать все. Вопрос за вопросом он упрямо возвращался к круговороту жизни. Царю хотелось получить доказательства «отсутствия собственного „я”», узнать, почему при этом принципиально возможно возрождение, в общем, он, желая определить субъект возрождения, задавал вопросы в греческом духе, с позиций знания законов природы. Если возрождение есть воздаяние за деяния — за хорошие поступки человек рождается в благородном теле, за дурные — в теле, внушающем отвращение, то должен существовать некий постоянный субъект, который несет ответственность за свои поступки, но школа буддизма, к которой принадлежал Нагасэна, в своем каноническом тексте «Абхидхарма-коша»[27] отрицала признаваемый в эпоху упанишад атман — «я», монах не знал появившейся в последующие века тщательно разработанной системы учения «только-сознание», поэтому ограничился ответом; «Как субстанция субъект круговорота жизни не существует».

Хонда ощутил невыразимую прелесть объяснения, данного Нагасэной круговороту человеческого существования: он уподоблял его лампаде, ее пламя в разное время суток — поздним вечером, сгустившейся ночью, в час, близкий к рассвету, — не одно и то же, но и не разное; оно принадлежит одной лампаде и будет гореть всю ночь. Как цепь жизней существование отдельного человека не субстанционально, оно, как и это пламя, есть не что иное, как «череда феноменов».

И еще Нагасэна, почти в тех же словах, что и итальянские философы, давшие свои толкования гораздо позднее, в последующие века, учил: «Время — оно и есть принцип существования круговорота жизни».

16

…Менандр поступил правильно, избрав себе в собеседники буддиста — царь-иностранец с самого начала оказался за рамками индуизма. Ведь будь то даже правитель, если от рождения он не принадлежал к какой-либо из индийских каст, что бы он ни делал, индуизм его не принимал.