Дэйву хотелось бить кулаками по матрасу, по стене, по скалам, только чтобы избавиться от распиравшей его ярости.
— Он поступил отвратительно, — спокойно сказала она, — но теперь я ему даже благодарна, ведь это подтолкнуло меня к разводу. Со временем мне удалось подавить в себе обиду и боль.
— Но ты закричала, когда я навалился на тебя!
— Это было слишком неожиданно, — пыталась оправдаться Кэтти. — Мне нужно было рассказать тебе вес раньше, но я не знала, как начать такой разговор. Нельзя же обсуждать подобные вещи за чашечкой кофе.
— Боюсь, ты никогда не сможешь забыть об этом.
— Так и есть. Но ты со мной так не поступишь, Дэйв. А теперь давай поговорим о другом. Расскажи мне о себе и о твоем отце, ладно?
— Нет.
Взгляд Кэтти вдруг стал колючим.
— Значит, ты будешь беседовать со мной только о моей личной жизни, а о своей будешь молчать? Прекрасно. И после этого ты хочешь, чтобы мы были вместе?
Дэйв не выдержал и выпалил довольно сердито:
— Я ни с кем и никогда не говорю об этом. И измениться не могу.
— Не можешь? Скорее, не хочешь, — уточнила она.
— Хорошо, не хочу.
Кэтрин вскочила. Никогда еще Дэйв не видел ее такой рассерженной. В гневе она была великолепна.
— Тогда не будем обольщаться, Дэйв, между нами ничего не может быть, — заявила она. — Я слишком хорошо знаю, каково жить с чужим человеком, и больше не хочу этого.
В глубине души понимая, что ведет себя глупо и недостойно, Дэйв все же продолжал:
— Все ясно. Ты считаешь меня вторым Фрэнком.
— Не передергивай! Я такого не говорила! — возмутилась Кэтти.
Дэйв понял, что они вот-вот не на шутку поссорятся. Собрав всю свою волю в кулак, он перевел дыхание и заговорил другим тоном:
— Разве так уж важно говорить о моем отце? Чем это поможет?
— Это докажет, что ты доверяешь мне! — воскликнула Кэтти.
— А ты в этом сомневаешься?
— Если ты будешь скрывать от меня свои проблемы и неприятности, о близости не может быть и речи. Нужно не бояться открыть свои слабости перед другим человеком и верить в то, что он никогда тебя не предаст.
— Я давно похоронил все, связанное с отцом, — процедил Дэйв сквозь зубы.
— Воскреси эти воспоминания, — настаивала Кэтти.
— Не понимаю, зачем тебе это нужно, — проворчал Дэйв, нервным жестом взъерошив волосы.
— Потому что мне нужно твое доверие. Я только что поведала тебе о самом ужасном, что со мной происходило, и хочу, чтобы ты поступил так же.
— Я не стану этого делать.
— Ты сам не понимаешь, что хочешь.
— Понимаю, — парировал он. — Я хочу заниматься с тобой любовью.
— Чудесно! — с иронией воскликнула Кэтти. — Но секс с человеком, с которым нет духовной близости, не доставит тебе удовольствия. Поверь мне, я знаю.
Дэйв понимал, что она абсолютно права, но ничего не мог с собой поделать. Как можно описать тот стыд, который он всегда испытывал из-за пьянства отца, издевательства мальчишек в школе, унижение, что терзало его всякий раз, когда он тащил Хаммонда-старшего домой. В детстве и юности самой заветной мечтой Дэйва было иметь нормального отца.
— Ты снова сравниваешь меня с Фрэнком, — с горечью сказал он.
— Возможно. — Кэтти передернула плечами. — Давай закончим этот разговор, он ни к чему не приведет. Я не знаю, как убедить тебя в том, что все это очень важно. Для меня. — Тут она строго посмотрела ему прямо в глаза. — Я не хочу видеться с тобой больше и изменю это решение, только когда ты поймешь, что так же уязвим и способен страдать, как и все остальные люди.
Расстроенный и напуганный таким поворотом событий, Дэйв воскликнул:
— Не торопись, Кэтти, ради Бога! Давай будем вместе.
— Не могу, — твердо возразила она. — Я не одна, Дэйв, у меня две дочери, которые неизбежно реагируют на наши с тобой отношения. Эми они в данный момент расстраивают, а Карен, наоборот, слишком быстро привязывается к тебе.
— Значит, если я буду вести себя хорошо, то получу сахар, а если нет, то буду отправлен в свою будку, как выдрессированная собачонка?
Кэтрин поджала губы.
— Ни мой отец, ни Фрэнк никогда не были откровенны со мной. И я больше ни от кого не потерплю такого.
Итак, это конец, подумал Дэйв и вдруг неожиданно для самого себя, язвительно заявил.
— Ты просто мстишь мне за то, что десять лет назад я дал тебе от ворот поворот.
Она побледнела.
— Как тебе могло такое в голову прийти?
На самом деле он так и не думал, но сказанного не воротишь.
— Я хочу сказать…
Кэтти прервала его:
— Отвези меня домой, Дэйв. Сейчас же.
— Ну вот, пожалуйста! — проворчал он. — Все вы, женщины, одинаковы: скажи мне то, расскажи это, и так до тех пор, пока всю душу не вытрясут из парня.
— Можешь хранить свою драгоценную душу при себе!
Выкрикнув это, Кэтрин бросилась вой из спальни, стремительно спустилась по лестнице и выскочила во двор. Дэйв догнал ее уже у машины.
Обратно они ехали молча, и, только выйдя из машины у своего дома, она бросила:
— Ты преподал мне хороший урок, Дэйв. Прощай.
И, не оглядываясь, пошла к двери подъезда.
Дэйв поехал домой, переоделся в спортивный костюм и отправился в парк. Там он бегал несколько часов до полного изнеможения.
8
В последующие три дня Дэйв работал как вол с раннего утра до поздней ночи, не позволяя себе ни на секунду расслабиться. Он был зол на весь мир.
Надо же было Кэтти раздуть из такой чепухи целую проблему! Он не в состоянии был дать ей то, что она хочет, не умел и не желал раскрывать перед кем бы то ни было душу. Так что, видимо, им действительно лучше расстаться. Но, приняв такое решение, Дэйв стал еще хуже засыпать по ночам. Его преследовали настоящие кошмары, а жизнь стала казаться бесцветной и безрадостной.
Ему удалось наконец систематизировать бездарную бухгалтерию Майка, и теперь оставалось только обсчитать данные за последние месяцы. От старика не ускользнула разительная перемена в настроении партнера, и в понедельник он сказал Дэйву:
— Знаешь, есть хорошая книга о влиянии планет на состояние человека. Может, купишь себе? Вдруг поможет.
У меня нет времени читать всякую чушь, — буркнул тот и уткнулся в бумаги.
Но вечером в среду он обнаружил непростительно глупую ошибку в своих подсчетах и понял, что уже просто ничего не соображает. Бороться с подсознанием было бесполезно, а оно сигналило одно: «Кэтти, Кэтти, Кэтти… Где ты, Кэтти?!»
Душа Дэйва болела так, что ничего, кроме этой боли, он не ощущал.
Господи, я потерял ее, в отчаянии думал он.