— Я насовсем.
— Правда?
— Я тебя когда-нибудь обманывал?
Пат молча улыбнулась в ответ.
— А что там, снаружи? — спросил Славка.
— Пойдём, покажу.
Снаружи асфальтовой рекой тёк Невский — пешеходы, машины, дома. «Букинист», «Гастроном», «Военторг». Пионерские галстуки. Милиционер на перекрёстке. Киоск «Союзпечать».
Пат взяла Славку за руку, и от прикосновения её ладошки потеплело внутри.
— Почему ты решил остаться?
— Да так. Решил. Жить, а не доживать.
— Здесь?
— Да. Здесь. С тобой.
Кусчуй Непома
КИЛЬКА В ТОМАТЕ
(Дата изготовления)
— А все-таки президент у нас лапочка, — сказала Алла Леонидовна Цапкай, в прошлом воздушная гимнастка, а ныне пенсионер.
— А помнишь Ингу? Она тоже была такая лапочка.
— Да, жаль девочку, — пробубнил гиревик Иван Терентьич Фокин, нажимая кнопки на пульте дистанционного управления. Батарейки за год, видимо, уже подсели, и потому телевизор откликался не сразу.
Телевизорами на прошлый Новый год пожилых артистов, коротающих свой век в доме ветеранов циркового искусства, одарил Комитет по культуре. Этому вниманию со стороны комитета ветераны были обязаны не слишком веселым обстоятельствам. В декабре прошлого года пропала сотрудница дома, молодая женщина Инга, любимица стариков. Полицейское разбирательство, живой интерес прессы и как следствие — телевизоры. Плоские, большие и недорогие.
История с девушкой — странная и непонятная. Старикам, как те ни просили, так и не сказали, что случилось с Ингой. Как бы то ни было, ветераны, знавшие Ингу, жалели, что нет ее больше в их и без того не слишком уютном пристанище.
В конце концов Иван Терентьич отложил в сторону пульт, поднялся с дивана и прямо на телевизоре увеличил громкость.
Еще немного, и заставка зимнего леса должна была смениться ликом президента.
Иван Терентьич задержал взгляд на пудовой гире, что стояла у стены, и на стопке рыбных консервов — обязательном и бесплатном пайке администрации дома ветеранов циркового искусства.
Без пяти двенадцать на экране появился президент с поздравительной речью.
— Друзья, коллеги, граждане России! Поздравляю вас с Новым годом, — начал он и после двух-трех обычных в таком случае вступительных фраз перешел к иному.
(Вода)
Инга включила воду. Сунула под струю сначала одну банку консервов, потом другую. Да, кулинарная ностальгия — килька в томате. Как увидела в магазине на полке красно-желтую этикетку, так рука сама потянулась. Вкус детства, так сказать. Дайте две. Две — это тридцать рублей с копейками. Считай, задаром.
«Ну попробую пару штучек, — думала она, вытирая обе банки кухонным полотенцем, — а из остального сварю супчик». В детстве сваренный с картошечкой и целой луковицей суп из кильки казался пищей богов.
Консервный нож легко пробил жесть, даже чересчур легко. Теперь жесть не та, что раньше, — тоньше, мягче. Инга вспомнила, как отец забавы ради ловко вскрывал консервы топором. Надавливал, топор углом легко входил в крышку, а потом два-три движения — и банка открыта.
Инга подцепила острием ножа крышку и отогнула…
А потом долго смотрела внутрь банки. Там, уложенные один к другому в несколько слоев, лежали маленькие мальчики. В белых рубашках, черных шортиках с лямками и белых гольфах. В белых же панамках. Впрочем, белыми рубашки, гольфы и панамы были условно. Потому что мальчики лежали в томатном соусе: два по центру — во весь рост, остальные же изогнулись… точнее, лежали изогнутыми. Сообразно форме банки. Ну как настоящие кильки… Только не кильки, а мальчики. И в отличие от килек с закрытыми глазами.
Инга медленно села на табурет. И сжала кулачками виски. Сильно. Будто хотела выдавить из головы другое, привычное глазу изображение. Консервный нож так и остался у нее в руке.
Привиделось, переутомилась, переработалась, пере… Что еще пере?
Инга поглядела на этикетку. Килька балтийская неразделанная обжаренная в томатном соусе. Про мальчиков ни слова.
Нет, этого не может быть. А если и может… То должно быть какое-то рациональное объяснение, уговаривала себя Инга. Ну не сошла же она с ума. Нужно просто успокоиться и еще раз заглянуть в банку. Там — килька. Как и написано на этикетке.
Она, не вставая, включила воду, намочила руку и протерла лицо. И потом уже встала. И тут же снова села обратно. В банке по-прежнему лежали маленькие мальчики.
(Томатная паста)
Ступор. Полный. Как будто из черепной коробки пропал мозг. И вместо него — томатная паста или же вообще пустота, прикрытая нелепой заставкой. Как будто открылись двери электрички, но вместо знакомой платформы — заснеженное поле без признаков чего бы то ни было еще. Как будто в ведомости по выдаче зарплаты вместо обычной суммы — круглый ноль, баранка, за которую все равно нужно расписываться.
Инга консервным ножом повернула банку — так, чтобы оттопыренная крышка закрывала содержимое. Так было легче. Голова становилась не столь пустой. Заснеженная пустыня кое-где проявляла под сугробами знакомую платформу. И ноль в зарплатной графе перед собой худо-бедно обнаруживал еще какие-то цифры.
Глаза, хотели они того или нет, перебирали буковки на этикетке.
100 г продукта содержат: белок — 17 г, углеводы, — 4,1 г, жир — 12 г. А еще — адрес производителя, телефон, ГОСТ, масса нетто — 230 г.
Затошнило. Вдруг захотелось опустить крышку, чтобы кошмар перестал быть. Но как же так закрыть? Это как крышку… Рука не поднялась. Однако тут же пришла другая бредовая идея. Если не закрыть крышку, то вдруг эти мальчики встанут и выйдут наружу? Вся эта масса нетто с белками, углеводами и жирами согласно ГОСТу? Мысль бредовая, но мысль.
Невольно взгляд упал на вторую банку. С опаской Инга взяла ее. Осторожно поднесла к уху, как будто надеясь услышать ответы на свои вопросы. Но в банке было тихо. Инга тихонько потрясла ее. Внутри что-то забулькало. Вдруг представилось, что в этой банке тоже лежат маленькие мальчики и что они от такой тряски бьются головками в панамках о жестяной бортик. И рука Инги сама опустилась на колени.
(Масло подсолнечное)
Юрка расплачивался у кассы, когда ему позвонила Инга. Он едва не рассмеялся, когда услышал про банку с килькой. Тем не менее Юрка не пошел домой, а, распихав по карманам куртки блок сигарет, побежал к метро. Голос Инги показался ему испуганным, но не это заставило его отказаться от ужина и вернуться к тому месту, где они расстались час назад. В конце телефонной тирады было краткое: «Приезжай» (а Юрке послышалось еще и «скорей»). Дело в том, что за два месяца ухаживаний за Ингой ему не удалось ни разу побывать у нее дома. Поцелуй, скорее дружеский, у ворот, на которых висела табличка «Дом ветеранов циркового искусства», и ауфидерзейн. А тут — приезжай. Agreable surprise.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});