— А у нас сейчас идет пьеса Булгакова «Дни Турбиных». Я вам дам записочку — посмотрите!
— Мы были только что в филиале, смотрели «Аракчеевщину», очень понравилось. Замечательно играли Яблочкина и Остужев.
За чаем с сухариками и печеньем у женщин завязались свои разговоры, главным образом о детях, о бытовых условиях. А мужской диалог вращался вокруг книг и писателей. Пары мешали друг другу.
— Пойдемте, — обратился хозяин к гостю, — я покажу вам мою келью, где спасаюсь от всякого шума и суеты.
Мужчины ушли через маленькую дверь в квадратную комнатку без окон, похожую на погребок, метра два-три в длину и ширину. Стены и потолок оклеены обоями, в переднем углу — стол, до половины заваленный книгами, бумагами, на стенах — этюды разных художников и портрет Льва Толстого. У стола — стул и низенькая кушетка. В доме шел ремонт, поэтому писателя так стеснили.
Пошли разговоры о Сибири. Расспрашивая о ней, Телешов рассказал и о своей поездке за Урал в третьем классе — по совету Чехова. В итоге — цикл сибирских рассказов о страшной жизни переселенцев, открывший доступ в толстые журналы. Очень занятно было слушать о встречах и беседах с Чеховым. Малютин спохватился:
— Может быть, я вас задерживаю. Вы, наверное, что-нибудь пишете?
— Нет-нет, я человек свободный, не беспокойтесь.
По просьбе гостя Телешов познакомил с началом своего творческого пути, с организацией знаменитого общества «Среда», а затем музея МХАТа, который он возглавлял до конца дней. Так завязалась дружба отца с этим писателем, продолжавшаяся многие годы.
Николай Дмитриевич подарил отцу немало книг и все издания своих мемуаров, начиная с маленькой книжки 1927 года «Все проходит» до последнего издания 1956 года. Поэтому Малютин и писал однажды ему из Ярославля:
«Сколько все-таки радости, глубокой, светлой радости, дали мне Ваши книги! Ведь тут и «Золотая осень», и «Сухая беда», и «Записки писателя»! Какая глубочайшая сердечная благодарность Вам — за все».
И в другой раз:
«Ваши книги — это спутники нашей жизни».
В десятой главе «Записок писателя» Телешов с неподдельной теплотой пишет о Малютине:
«После долгого перерыва, — рассказывается в ней, — я получил от него дружескую весть из далекого и глухого северного угла нашей родины — Кежмы, где в январе, как он пишет, недели три была «теплая погода — градусов в тридцать». А то здесь нередко бывает и свыше пятидесяти градусов, когда, по его словам, «в воздухе стоит белый морозный туман, в котором спрятался лес, и весь горизонт словно выбеленная известкой стена, за которой скрылось все интересное и привлекательное…
…Много поработал на своем веку этот скромный самобытный поэт, вышедший из народных глубин, и сам себе заработал в жизни хорошую и счастливую старость».
В ноябре 1952 года к юбилею Николая Дмитриевича Малютин сочинил шуточное стихотворение и послал его Телешову. Оно было прочитано на вечере и доставило наслаждение юбиляру:
«Ваш чудесный стишок так хорошо и легко написан, что если б даже и не относился ко мне, я все-таки очень ценил бы его, как произведение легкого и сердечного характера. Написан мастерски!»
По признанию Телешова, после прочтения присутствовавшая на празднестве
«многочисленная рать, так хорошо улыбаясь, разразилась необычайным грохотом аплодисментов, таким треском и громом, что я был чрезвычайно обрадован за Вас».
Завязалось знакомство с В. В. Вересаевым, В. А. Гиляровским, И. Н. Потапенко, И. И. Горбуновым-Посадовым и другими.
На литературном вечере один из старейших писателей Игнатий Николаевич Потапенко занес в мои альбом такие строки:
«Встреча наша состоялась 3-го января 1923 года на вечере «Воспоминаний об Антоне Павловиче Чехове» в Москве в Политехническом музее. Родившейся в 1913 году от возникшего к жизни в 1856 г. И. Потапенко».
Там же познакомились с легендарным Владимиром Алексеевичем Гиляровским (1853—1935), который был даже старше Потапенко. Мы давно восхищались этим человеком, глубоко познавшим народную жизнь во время многолетних скитаний по Руси, когда он работал бурлаком, крючником, рабочим на заводе свинцовых белил, был солдатом, прошедшим русско-турецкую войну. Его герои — люди трущоб, гибнущие под ярмом капитала, возбуждали искреннее сочувствие. Богатырская фигура писателя с Георгиевским крестом на груди была величественна. Он записал мне на память четверостишие из стихотворения «Поэт-бродяга».
Прекрасные, правдивые рассказы Вересаева, его крупные произведения: «Записки врача», «На войне», «В тупике» нам были уже знакомы, когда по его приглашению мы пришли к нему на квартиру. Навсегда осталось впечатление гостеприимства, теплоты. Когда-то на крымской даче Викентий Викентьевич занимался садоводством и огородничеством. С тех пор у него уцелели пособия по этой отрасли. В двадцатые годы отец купил таких книг у писателя довольно солидную связку за низкую цену — 80 миллионов рублей, давал больше, но тот не взял.
После обеда мы собрались уходить, но безмерно ласковые хозяева уговорили остаться до вечернего чая.
— Поговорим о Сибири, — предложил писатель. — Я ведь тоже там поездил и результат — моя книга о русско-японской войне.
Москва привлекала Малютина и тем, что там жил и творил великий артист Василий Иванович Качалов: Глумов в комедии Островского «На всякого мудреца довольно простоты», Вершинин в пьесе Всев. Иванова «Бронепоезд № 14-69», исполнитель многих других ролей.
Когда в октябре 1932 года в ярославском театре имени Ф. Г. Волкова состоялся вечер Качалова, на который невозможно было достать билет, артист провел Малютина в помещение театра и усадил в глубине сцены около рояля. Хорошо выступали участники вечера — московские артисты. Но, как всегда, особенно поразил Качалов. Хотелось не только часами, но и днями слушать его чудесный неповторимый голос. Когда все кончилось, Качалов спросил, что более всего понравилось.
— Все бесподобно хорошо, — отвечал Малютин, — и Шекспир, и Лев Толстой, и Горький, — он передохнул. — Все нравится, Василий Иванович, — и Алеша Карамазов, и старец Зосима, и барон, и Гамлет, и сцена из «Ричарда III». В каких только людей вы не перевоплощались за один вечер, за несколько часов!
Шли вместе. Долго еще беседовали, укрывшись от дождя под навесом у входа в гостиницу, где остановился Качалов. Артист просил писать ему. Он неоднократно признавался, что читает письма Малютина «с большим удовольствием и интересом», что они «такие хорошие, теплые и всегда трогательные». Приветствуя отца с возвращением на родную Волгу, Качалов писал о глубоком уважении к нему, о преклонении перед его «мужеством и ясностью духа».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});