Читать интересную книгу Саммерхилл — воспитание свободой - Александр Нилл

Не знаю, смягчился я с годами или нет. Я совсем не так легко, как раньше, переношу дураков, меня гораздо сильнее раздражают скучные разговоры и меньше интересуют личные проблемы разных людей. Но я слишком много их выслушал за последние 30 лет. Меня гораздо меньше интересуют веши, и мне редко хочется что-нибудь купить. Я уже сто лет не заглядывал в витрину магазина одежды. И даже любимые раньше магазины инструментов на Юстон-роуд больше меня не привлекают.

Если я и достиг того этапа, когда детский шум утомляет меня больше, чем раньше, я не могу сказать, что возраст принес с собой нетерпимость. Я по-прежнему могу спокойно смотреть, как ребенок делает всякие глупости, изживая свои старые комплексы, зная, что придет время и этот ребенок станет хорошим гражданином. Старость утишает страхи, но и ослабляет мужество. Раньше, много лет назад, увидев мальчишку, который грозит выпрыгнуть из высокого окна, если не будет сделано то, что он хочет, я бы с легкостью сказал ему: «Вперед, прыгай!» Я не слишком уверен, что сегодня я сделал бы то же самое.

Вопрос, который мне часто задают: «Разве Саммерхилл — это не театр одного актера? Разве он смог бы существовать без вас?» Саммерхилл ни в коем случае не является театром одного актера. Вклад моей жены и других педагогов в повседневную работу школы ничуть не меньше, чем мой. Такой, какая она есть, нашу школу создала идея невмешательства в развитие ребенка и отказ от давления на него.

Известен ли Саммерхилл всему миру? Едва ли. Он известен горстке педагогов. Лучше его знают в Скандинавских странах. На протяжении последних 30 лет у нас были ученики из Норвегии, Швеции, Дании, иной раз до 20 человек одновременно. У нас были также ученики из Австралии, Новой Зеландии, Южной Африки и Канады. Мои книги переведены на многие языки, в том числе на японский, иврит, хинди и гуджарати. Саммерхилл имеет некоторое влияние в Японии. Более 30 лет назад у нас в гостях побывал Сейши Шимода, выдающийся педагог. Его переводы моих книг расходились довольно хорошо, и мне рассказывали, что учителя в Токио собираются и обсуждают наши методы. В 1958 г. господин Шимода снова приехал и провел с нами целый месяц. Директор одной суданской школы рассказывал мне, что идеи Саммерхилла очень интересуют тамошних учителей.

Я отмечаю все эти факты — переводы, визиты, сообщения — без всяких иллюзий. Остановите тысячу людей на Оксфорд-стрит и спросите у них, о чем говорит им слово «Саммерхилл». Очень возможно, что ни один из них ничего не ответит. Надо развивать в себе чувство юмора в отношении собственной значимости или ее отсутствия.

Я думаю, что мир не будет долго — если вообще когда-нибудь будет — использовать образовательные методы Саммерхилла. Мир придумает лучший способ. Только пустоголовый дурак может считать свою работу последним словом в какой-либо области, мир просто обязан найти лучший путь. Потому что политика не спасет человечество, она никогда не могла это сделать. Большинство политических газет наполнены ненавистью, всегда одной только ненавистью. Слишком многие становятся социалистами не потому, что любят бедных, а потому, что ненавидят богатых.

Разве могут у нас существовать счастливые семьи, живущие в любви, если родной дом — это маленький уголок родины, сотнями способов повседневно проявляющей ненависть? Я не могу считать, что образование — это экзамены, классы, уроки и учение. Школа не обращает внимания на самое главное: все на свете греческие языки, математики и истории не помогут сделать семью более любящей, детей — свободными от подавления, а родителей — свободными от неврозов.

Будущее Саммерхилла как такового, вероятно, не имеет большого значения, но будущее идеи Саммерхилла имеет огромное значение для человечества. У новых поколений должен быть шанс вырасти в свободе. Подарить свободу — это подарить любовь, а только любовь может спасти мир.

Часть 2. ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ

Несвободный ребенок

Формируемый, регулируемый, наказываемый, подавляемый, несвободный ребенок, имя которому — Легион, живет в каждом уголке планеты. Он живет и в нашем городе, прямо в доме напротив, он сидит за скучной партой в скучной школе, а потом, когда вырастет, за еще более скучным столом в каком-нибудь учреждении или на скамье у фабричного конвейера. Он тих, готов подчиняться власти, боится критики и почти фанатичен в своем желании быть нормальным, быть правильным, быть «как все». Он принимает все, чему его учили, почти без вопросов и передаст свои комплексы, страхи и фрустрации[27] собственным детям.

Психологи согласны с тем, что самый большой вред психике ребенка наносится в первые 5 лет жизни. Вероятно, правильнее сказать: в первые 5 месяцев, или первые 5 недель, или, может быть, даже в первые 5 минут ребенку может быть причинен вред, который пребудет с ним во всю его жизнь.

Несвобода начинается с рождения. Нет, она начинается задолго до рождения. Если ребенка носит затюканная женщина со скованным телом, знает ли кто-нибудь, как материнская скованность скажется на новорожденном?

Вряд ли будет преувеличением сказать, что все дети в нашей цивилизации появляются на свет в жизнеотрицаюшей атмосфере. Сторонники кормления по расписанию по своей сути — враги удовольствия. Они требуют дисциплины питания для ребенка, поскольку кормление не по расписанию предполагает оргастическое удовольствие у груди матери. Приводимые при этом аргументы в пользу такого питания не что иное, как рационализация[28]. Глубинный мотив — желание превратить ребенка в дисциплинированное существо, которое ставит долг выше удовольствия.

Рассмотрим жизнь среднего ученика грамматической школы Джона Смита. Его родители сами ходят в церковь лишь время от времени, однако настаивают, чтобы Джон ходил в воскресную школу каждую неделю без исключения. Родители поженились почти наверняка вследствие взаимного сексуального влечения, им пришлось, пожениться, потому что в их среде молодые люди не могли жить вместе, не придав этому респектабельного вида, т. е. не освятив совместную жизнь браком. Как часто бывает, сексуального влечения оказалось недостаточно, и разница темпераментов сделала их дом довольно напряженным местом, где между родителями время от времени происходят объяснения на повышенных тонах. Конечно, нередко бывали и тихие, нежные моменты, но их маленький Джон принимал как должное, а вот громкие ссоры между родителями били его прямо в солнечное сплетение, он пугался и плакал, а его шлепали за беспричинный плач.

Его жизнь регулировали с самого начала. Большие огорчения приносило ему кормление по расписанию. Когда он был голоден, часы говорили, что до еды остался еще час. Его заворачивали в слишком большое количество пеленок и слишком туго. Он обнаружил, что не может брыкаться так свободно, как ему хотелось бы. Огорчения в связи с кормлением заставили его сосать большой палец, но семейный доктор сказал, что не следует формировать у малыша вредные привычки, и велел маме завязывать ему концы рукавов или намазывать кончики пальцев каким-нибудь скверно пахнущим веществом. Естественные отправления оставляли в покое, пока младенец был в пеленках, но, когда он начал ползать и делать на пол, в доме зазвучали такие слова, как «гадость» и «грязь», и с этого момента его начали безжалостно приучать к чистоплотности.

Но еще раньше всякий раз, когда ручонка касалась гениталий, ее отодвигали, и вскоре запрет на прикосновение к гениталиям связался у него с приобретенным отвращением к экскрементам. В результате многие годы спустя, когда Джон Смит стал разъездным торговым агентом, тематика его анекдотов в основном сводилась к сексу и физиологическим отправлениям.

То, чему его учили, в большой мере зависело от убеждений родственников и соседей. Мать и отец изо всех сил старались воспитывать его правильно, т. е. делать то, что должно; так что, когда приходили родственники или соседи, Джон должен был показывать себя хорошо воспитанным ребенком. Он обязан был говорить «спасибо», когда тетушка давала ему кусок шоколада, он обязан был очень тщательно следить за собой за столом, и, что особенно важно, он обязан был молчать, когда говорили взрослые.

Его противный воскресный костюм был куплен ради соседей. Этой тренировке в респектабельности сопутствовала неизбежная система лжи — система, которую он не осознавал. Ложь вошла в его жизнь рано. Джону говорили, что Бог не любит дрянных мальчишек, которые употребляют слово «черт», и что кондуктор отшлепает его, если он будет бродить по коридору поезда.

Вся его любознательность, касающаяся происхождения жизни, наталкивалась на ложь, неуклюжую, но столь эффективную, что любознательность исчезла. Ложь относительно жизни и рождения детей соединилась со страхом, когда в 5 лет мать застала сына за генитальной игрой с его сестрой 4 лет и девочкой из соседнего дома. Последовавшая жестокая порка (отец еще добавил, когда пришел домой с работы) заставила Джона запомнить навсегда, что секс порочен и греховен — нечто такое, о чем человек даже думать никогда не должен. Бедному Джону пришлось заглушить свой интерес к сексу вплоть до наступления полового созревания, — ив этом возрасте он мог грубо загоготать в кинотеатре, услышав, как какая-то женщина на экране сказала, что у нее трехмесячная беременность.