Читать интересную книгу Хроники неотложного - Михаил Сидоров

— Предложили по собственному?

— Куда ж они денутся?

— А ты?

— Не-а. Внизу еще дописала: «Настаиваю на проведении независимой экспертизы и судебном разбирательстве».

— А Белка?

— Белка сейчас как зомби, ты ж ее знаешь. Что ни скажут, все сделает.

— Не боишься? Подставит ведь.

— Сто пудов! Ее ж запугать — как два пальца. Я ей так и сказала: вали все на меня. Старшей, мол, на бригаде была Алехина, с нее и спрашивайте.

— Слушай, там еще те гады сидят — не заметишь, как на умышленное убийство подпишут.

— Да ладно, что с нее взять, собственной тени боится.

Свистнул чайник. Северов разлил крепкую, с черничным листом, заварку, двинул по столу сахарницу.

— Печенье есть? Или сушки?

— Ничего нет. Деньга кончились.

— Так сказали бы мне.

— Когда? Ты не то что в дверь не попадала — фарш прицельно метнуть не смогла.

— Ладно-ладно. С утра сбегаем, хороший завтрак соорудим. Табак будет кто? Трубочный.

— Ароматный?

— Не то слово. Вересковый мед.

— Из трубки?

— Ну да. Пошли.

* * *

Леха после еды и выпивки отяжелела и, сказав: «Я полежу минутку», опять отрубилась. Подтянула коленки к груди и затихла. Мы осторожно вытащили из-под нее одеяло и накинули сверху.

Посуду мыть не стали, свалили все в раковину и залезли в спальники. Погасили свет и лежали, переговаривались.

— Блин, вроде и отдыхал, а тело все равно ноет. Как мешки таскал, честное слово. Спать хочется, а не спится.

— Джа-м-м-м. — Он выдержал паузу и запел. — Итс бин а хард дэйз найт энд ай бин уокин лайк а до-о-ог… У меня после тяжелых смен всегда так. Первые сутки вообще отлеживаешься, только на вторые расхаживаться начинаешь.

— А некоторые всю дорогу сутки через сутки, врубись?

— У меня в начале карьеры тоже так было. Чего только не вынесешь, пока молодой. Все внове, все интересно — доктор на скорой, романтика!

— Сомнительная. Знаешь, был такой поэт в нашем детстве — Маяковский, может, слышал?

— Что-то знакомое, — он улыбнулся, — ну?

— Цитирую:

Не важная честь, чтоб из этаких роз мои изваяния высились.

По скверам, где харкает туберкулез, где блядь с хулиганом да сифилис!

Как раз про нас. В тебе когда Павка Корчагин скончался?

— Года через три. Был у нас фельдшер Витя Андреев. Тихий, безобидный, слова в свою защиту не скажет. Король внутривенных инъекций, вслепую колол.

— То есть?

— На один глаз не видел, совсем. Взрослый мужик, за полтинник, всю жизнь бобылем прожил. Тридцать лет отпахал, больше иного доктора знал, а когда на второй глаз слепнуть стал — уволили. Выкинули, как сивку укатанного, даже диспетчером не оставили. Он за полгода спился и умер.

Он лежал, закинув руки за голову.

— И еще, было дело, девчонка у нас погибла, в свой день рождения. Ее после родов муж с дитем бросил, а у нее, помимо дочки, еще и родители-инвалиды. Ну, она из декрета вышла и на две ставки впряглась. Год, два… Пить стала с беспросвету, поджелудочную посадила, на инсулин села.

— Диабет?

— Ну. А сама красоты редкой. Такой, знаешь, испанской, цыганистой. Фигура — в гольф с магнатами играть. Десять лет так тянула. За неделю до дня рождения панкреатит обострился, сахара зашкалили, гипергликемия и привет семье. Ровно тридцать пять лет прожила. Я после этого как-то понял, что не стоит так надрываться. Мы ж для них, — он ткнул в потолок пальцем, — как салфетки: хочешь сморкайся, хочешь — подтирайся, и любая падла тебя нагнуть может… Знаешь, почему я с последнего места ушел?

Похоже, его пробило на поговорить.

— Из-за заведующего. Он, гад, двухлетнего парнишку угробил и вину на других свалил. Может, сходим покурим?

— Вылезать лень.

— В мешках допрыгаем.

Сидя на полу в спальниках, мы, как Том с Геком, передавали друг другу трубку. В открытые фрамуги тянуло медвяный дым.

— Оставил он дома мальца с температурой, а на повтор отправил одного фельдшера — свези, говорит, в инфекцию, чтоб не скандалили. Та и свезла, не осмотрев. А у мальца менингококцемия — сыпь выступила, на минуты отсчет пошел. В инфекции тоже хуи пинали, пока то, да пока се… Увидели, обосрались и давай нам звонить: пулей в «Гниду»[60]! Зав приехал, просек, что может не довезти, и сел спецов ждать: у меня, мол, машина не оборудована. А время, сам понимаешь, золото. Родители уже в курсе, на винте, с ножом к горлу — вези сам, сука!!! И инфекционист ему: Да имей же ты совесть, погибает пацан! Сидит, ждет. Пятнадцать минут, двадцать — давно б домчались уже. Тогда родители несут парнишку в машину, и он едет. В кабине!

— Ёб!

— Мальчишка у матери на руках, отец систему держит, а доктор в кабине, врубись? Даже стрелку со спецами не забил. Те освободились, вваливаются в инфекцию, а он уехал. Привез в «Гниду», успел, а мальчик через полчаса умер — упустили время.

— Сильно.

— А дальше самое интересное. Возвращается он и к диспетчеру: на кого оформлен повторный вызов? На вас. Переписывайте на фельдшера. Та в отказ, как Понтий Пилат. Он к фельдшеру — пиши историю! Она ему резонно: вызов врачебный, вы и пишите. Сечешь?

— Если пишут, то все шишки на них, а он — чистый.

— Вот именно. А затем гасит компьютер с записью переговоров, типа мистическое совпадение. И навалит диспетчера, фельдшера и врача спецбригады. Причем все — белыми нитками. Но в итоге во всех троих полный боекомплект, а его лишь холостым выстрелом пуганули. Ну, я плюнул и ушел. В город подался.

— А тут еще круче, Вень. У нас народ на бабло ух как завернут! Особенно Муравьев, Грач и Баринов. Баринова, правда, уволили — по карманам шарил на вызове, а Грач на днях старушку дома оставил, с аритмией на низком давлении. Ветхая такая старушечка, от старости пенициллин вырабатывает: стоит, шатается… Что ж вы, бабуленька, в больничку-то, блин, не поехали? А у меня, касатики, денег нет. Каких таких денег? За прием заплатить — товарышш ваш сказал, что шешшот рублев стоит в больницу лечь. Дайте, говорит, их мне, а я кому надо отдам. А откель у меня стока? Пенсия через пять дней. Не поеду я. Ну, говорит, как хотите. Подпишите бумагу, что не поедете… Те еще шакалы, увидишь. У них традиция: если в одну смену работают, то утром, за чаем, деньги считают — кто больше за сутки намолотил. Кстати, о чае, давай еще дернем?

Заварили. Леха в комнате спит, разметалась, жарко ей.

Я продолжил:

— А самый виртуоз — Муравьев. Приезжает на ДТП — мужика на желтый иномарка срубила. Мужик тяжелый, на подвздохах[61]. Он его интубирует, переводит на ИВЛ, потом подзывает водителя иномарки: так, тысяча баксов, и ты отмазан. У того с собой сотен семь было — договорились. Иди, скажи ментам, что он упал под колеса, и пусть в протокол занесут. А дальше? А дальше уже не твоя забота.

И везет мужика в академию. По дороге заезжает в ларек, берет маленькую водяры и через зонд заливает в желудок. Добавляет в сопроводиловку «запах алкоголя в выдыхаемом воздухе», а в обстоятельствах травмы: «В состоянии алкогольного опьянения упал под колеса проезжающего автомобиля». Под сиреной привозит на Сампсониевский, где мужик благополучно чехлится. Этанола в крови у него столько, что сомнений не возникает. А чего, говорит, все равно не жилец… Так что вот так вот, Вень. Везде все одинаково. Чак Дарвин, теория эволюции — кто не приспособился, тот умер. При этом сидят на кухнях и на жизнь жалуются. Рыбину на днях лохотронщики развели — взрыв возмущения. Слезы, сопли… а сама брала бабку с улицы, так всю пенсию у той срезала: типа, дома сидеть надо, колода старая, почтальона ждать, а не по улицам шариться! Ты ее видел?

— Нет еще.

— Православная наша. Все знает: с какой стороны к попу подходить, каким каком ему руки лизать, в какие тапки покойника обувать. Работал я с ней накануне Пасхи, смотрю, на человеке лица нет. Вздыхает, мается. Я не выдержал: что случилось? Согрешила я, Феликс, в Великий пост согрешила. Перед Светлой Пасхой соседку на х… послала, грех-то какой! Фу-ты, блин, а я уж подумал — святой водой спросонья подмылась! И что? Давай в храм заедем, свечку поставим. Слушай, говорю, будь проще, извинись перед ней. А она мне: щ-щ-щас!

Северов засмеялся.

— Ну, это нормально. Все они двойным стандартом живут: одной рукой кресты кладут, другой клитор стимулируют, а паломников вообще десятой дорогой обходить надо — уж такие правильные, такие правильные: елеем писают!

— Пройдешь, бывало, мимо, поглядишь как на кролика и потолкуешь насчет погоды, но никаких распивочных и на вынос не было.

— О. Генри, «Пимиентские блинчики».

— Точно. Ёлки-палки, давно я такого кайфа не получал! Хорошо, что ты к нам пришел.

— Только я так чувствую, что это мой последний сезон на скорой.