– Очень красивое животное, – оценила Либби. И, не в силах остановиться, добавила: – Ты, должно быть, торопишься вернуться в Виргинию.
Он встретился с ней глазами, и что-то в его взгляде заставило ее похолодеть от необъяснимого страха.
– Да, я рад был бы вернуться в «Солнечную долину».
– Прекрасно, – ответила Либби слегка дрожащим голосом. – Значит, мы должны постараться, чтобы ты поскорее поправился и поехал домой.
Она перевела взгляд на Сойера, стремясь сменить тему.
– Ты уже выбрал кличку для своего щенка?
– Ага! Я назвал его Ринджер из-за белого «ошейника» на шее. Он очень хорошенький, Либби. Он вырастет лучшим псом-охранником овечек. У нас таких еще не было!
– Только не клянись, Сойер! – Она приподняла вилку. – Уверена, он действительно станет прекрасным помощником пастухов, если ты будешь правильно его тренировать. – Либби постаралась улыбнуться мальчику.
Но внутри у нее все сжималось от боли. Боли, которой она никогда прежде не испытывала. Либби хотелось чего-то такого, чего она никогда не сможет получить и чего не следовало бы желать.
Ремингтон стремился домой, в Виргинию. Он имел полное право злиться на нее за то, что она в него стреляла и задержала его здесь. А может быть, он сердился на себя самого, потому что предложил остаться и помочь ей. Честно говоря, разве она имела право в чем-нибудь его обвинять? Она ведь абсолютно ничего для него не значила.
Либби потеряла аппетит. Один вид еды на тарелке вызывал у нее тошноту. Она резко поднялась со своего места и сказала:
– Боюсь, я слишком устала, чтобы сейчас есть. Пойду лягу. Оставьте тарелки от ужина на столе. Я все приведу в порядок утром.
Девушка торопливо покинула комнату, прежде чем Ремингтон или Сойер успели что-либо ответить.
Войдя в свою комнату, Либби закрыла за собой дверь и глубоко вздохнула. «Все к лучшему, – сказала она себе. – Даже хорошо, что он уезжает». Она не хотела никого любить, не желала иметь мужа или детей. Ей совершенно не нужно было ничего подобного. Она хотела для себя только свободы.
Однако эти знакомые слова прозвучали вдруг не слишком убедительно.
10
Тимоти Бэвенс сидя прислонился к стене так, что стул встал на две задние ножки, и наблюдал за своим стадом, пасущимся вдалеке. Теплый ветерок играл высокой травой. Сейчас долина была изумрудно-зеленой, но, если эта жара постоит еще немного, а поздние весенние дожди так и не прольются, земля высохнет и потрескается уже к концу июня.
Он выругался, опустил стул в нормальное положение и встал. Если он собирается и дальше увеличивать поголовье скота, то должен завладеть абсолютно всем вокруг. Совершенно необходимо, чтобы проклятые овцы перестали поедать травку, которая так хорошо подошла бы для его коров и быков! К тому же он обязательно должен стать хозяином источников воды в округе. Когда ему удастся взять под свой контроль воду, он сможет держать мелких хозяев ранчо вроде Либби Блю или фермеров типа Фишеров, живущих вдоль ручья Блю Крик, в ежовых рукавицах.
Позвякивая шпорами, он пересек веранду и спустился по ступенькам. Быстрыми шагами Бэвенс приблизился к коновязи, где его поджидала лошадь. Освободив вожжи, мужчина сел в седло и, потянув за ремешки, заставил чалого повернуть голову, развернуться и пуститься в галоп на север, по направлению к Пайн Стейшн. Бэвенсу необходимо было выпить.
Проклятая Либби Блю! Ну почему она так цепляется за здешние земли? Он столько раз предлагал ей продать ранчо, давая столько возможностей спокойно покинуть эти места! Так же, как когда-то предлагал это прежней хозяйке-старухе. Но Либби его не хотела даже слушать, а он начинал терять терпение.
Бэвенс собирался завладеть ранчо «Блю Спрингс», хотя и не знал еще, каким образом. Может быть, придется принять к его хозяйке более жесткие меры. Словно украденных овец и сгоревшего навеса оказалось для нее недостаточно.
Все утро Либби провела на огороде, занимаясь прополкой, окучиванием и поливом. Время, когда все живое растет и цветет, в Айдахо длится не так уж долго. Поэтому огородом пренебрегать никто не решался. Если не вырастить самим то, чем потом можно питаться, ей, Сойеру да еще наемным пастухам не пережить следующую зиму, не говоря уж о том, чтобы дать пропитание тем, кто следующей весной соберется здесь, чтобы стричь овец.
Кроме того, Либби очень надеялась, что работа отвлечет ее от мыслей, которые не давали ей спать всю ночь.
На какое-то время ей действительно удалось сосредоточиться на других вопросах, но образ Ремингтона то и дело врывался в ее размышления. Казалось, что вместо запаха свежевскопанной земли она вдыхает неповторимый аромат этого мужчины, едва уловимый, присущий только ему. Ощущение было настолько реальным, что Либби присела на корточки и обернулась, почти ожидая, что увидит Уокера у себя за спиной.
Но его, конечно, там не оказалось.
Даже когда он покинет Блю Спрингс, она сможет в любое мгновение закрыть глаза и вспомнить все, что связано с ним, до малейших деталей. Его взгляд, его запах, его обнимающие ее руки, ее лицо, прижавшееся к его груди. Все…
– Ох, матушка, – прошептала она, понимая как никогда раньше, насколько легко может женщина забыть все, во что верила, из-за любви к мужчине. Либби осознала, как несправедливо и жестоко осудила свою мать. Она никогда не понимала этого прежде, но сейчас все стало по-другому.
Либби сделала глубокий вздох и медленно выпустила воздух из легких. Она не была похожа на мать. Она не могла – и не станет – забывать, кто она сейчас и кем была прежде. Ни за что! Она не сделает этого даже ради Ремингтона Уокера.
Словно привлеченный ее мыслями, он вышел из дома и остановился на пороге. Либби почувствовала, что ее сердце учащенно забилось, как это случалось всякий раз, когда она его видела. Ремингтону оказалось достаточно одного быстрого взгляда, чтобы заметить девушку.
Он уедет и оставит ее. Он вернется в родные места, в Виргинию, к своим плантациям и лошадям, а она останется со своей жизнью, которую сама для себя создала, с Сойером, Мак-Грегором и Рональдом, с овцами и собаками. Она не принадлежит его миру, а он не останется жить в ее.
Либби все прекрасно знала, но внезапно это потеряло всякое значение. Ей вдруг очень захотелось узнать, что это значит – любить, отдавая себя полностью, без остатка, не задавая вопросов и не ища ответов. Ей захотелось узнать, что чувствуешь, когда лежишь рядом с мужчиной, в его объятиях, когда узнаешь о его теле больше, чем знаешь о своем. Она устала бояться своих чувств. Она так долго боялась, что очень от этого устала!
Она уронила лопатку с коротким черенком и поднялась на ноги.