Читать интересную книгу Ненавистная фрау - Неле Нойхаус

Дёринг громко засмеялся в ответ на якобы удачную шутку, но при деланой веселости глаза его оставались холодными.

— Скажи, Фредди, — обратилась другая женщина, с седыми волосами, подстриженными «под мальчика», — ты можешь передать Анне Лене, что в выходные мне понадобится мой прицеп? Она брала его у меня в субботу.

На секунду приветливая улыбка исчезла с лица Дёринга, и Боденштайну показалось, что в светлых глазах мужчины промелькнула искра гнева.

— Разумеется, — сказал он непринужденно. — Она завтра возвращается и обязательно привезет его.

Женщины попрощались и ушли.

— Куда уехала ваша жена? — спросил Боденштайн и посмотрел Дёрингу в глаза. — Она уже знает, что Изабель Керстнер умерла?

Дёринг и бровью не повел.

— Она в Париже у подруги, — спокойно солгал он. Жена очень близко к сердцу приняла историю с лошадью. Я не уверен, что ей известно об этом.

Хотя Боденштайн знал, что Фридхельм лжет почем зря, он не мог не восторгаться актерским талантом Дёринга.

— Ведь брат вашей жены известный адвокат по уголовным делам. У вас с ним хорошие отношения?

— О да! — Дёрингу опять подали очередную кружку пльзеньского. — У меня хорошие отношения с семьей моей жены.

Очередная циничная ложь. Речь Дёринга после седьмой кружки пива и пятой рюмки водки постепенно становилась все менее отчетливой, и идеальный литературный немецкий, на котором он до сего времени изъяснялся, приобрел легкий гессенский акцент. От выпитого алкоголя лицо Дёринга покраснело и глаза заблестели. Боденштайн бросил взгляд на часы.

— Уже одиннадцать! — Он сделал вид, что удивлен. — Да, это был приятный вечер. У меня к вам еще только один вопрос, господин Дёринг.

— Смелее! — Фридхельм принялся за свой восьмой бокал пива и сделал призывный жест.

— Некоторые люди здесь, в конюшне, утверждают, что вы в прошлую субботу жестоко избили свою жену. Это правда?

Дёринг резко поставил свой бокал на стойку. Между его бровями опять возникла вертикальная складка, и он встал.

— Кто же несет такое дерьмо? — грубо спросил он.

— Многие, — неопределенно ответил Боденштайн.

— Что за глупости! — Дёринг раздраженно покачал головой.

— Нам изложили совсем иную версию субботних событий. А именно то, что сначала вы избили лошадь, а потом — вашу жену.

Фридхельм густо покраснел, и Боденштайн сразу понял, что Анна Лена не лгала. Перемена, которая произошла с мужчиной на его глазах, была ужасающей. Возникало ощущение, будто внезапно другой человек вселился в его тело.

— Вот ведь как получается, — прошептал он и, прищурившись, просверлил Боденштайна гневным взглядом, — усесться здесь и строить из себя невинную овечку… Ну да, знаю я вас, приятели. Полицейские ищейки все одинаковые. А если даже и так! Что я делаю со своей женой, это мое личное дело!

— Значит, вы в самом деле ее избили? — упорствовал Боденштайн.

— Я влепил ей оплеуху, потому что она совсем спятила и устроила истерику, — прорычал Дёринг так неожиданно, что Боденштайн невольно вздрогнул. — Она испортила мне мою лучшую лошадь, а потом еще и накричала на меня, глупая овца!

Все голоса в баре стихли, и Боденштайн отметил украдкой брошенные взгляды немногочисленной публики.

— Эй! — Дёринг вскочил и крепко ухватился за спинку стула. — Кто из вас, придурков, наговорил полицейским ищейкам про меня этого дерьма? Ну давайте, колитесь, вы, трусы!

От его хладнокровия и светского шарма не осталось и следа, и из образованного дружелюбного собеседника он внезапно превратился в грязного жестокого типа. Под тонким поверхностным слоем изысканного поведения прятался брутальный простолюдин, которым он и был на самом деле.

— Успокойтесь, господин Дёринг, — сказал Боденштайн. — Что вы делали после несчастья с лошадью?

Дёринг обернулся. Он уперся руками в бока и выдвинул подбородок вперед, что сделало его похожим на готового к бою бульдога. Оливер оставался спокойным.

— Вы можете это вспомнить?

— Да, я могу, — ответил Дёринг. — Отсюда я поехал домой, так как у меня на вечер имелось приглашение. В начале девятого я был там. У меня есть свидетели.

— А на период времени между вашим отъездом из конюшни и приездом туда тоже есть свидетели? — любезно спросил Боденштайн. Внешняя вывеска Дёринга, представлявшая собой высокомерие и самоуверенность, начала давать трещины. — Господин Дёринг, — продолжил главный комиссар, — когда вы в последний раз видели фрау Керстнер или разговаривали с ней?

— Я больше не скажу ни слова, — ответил Дёринг ледяным тоном.

— Это ваше право. — Боденштайн поднялся и положил на стойку десять евро. — Я прошу вас завтра утром в девять часов приехать в комиссариат.

— А зачем, позвольте спросить? — Вопрос звучал угрожающе.

— Пожалуйста. — На лице Боденштайна появилась равнодушная улыбка. — Я пытаюсь реконструировать весь день смерти Изабель Керстнер. В день своей смерти у нее был половой контакт как минимум с одним мужчиной. Завтра утром я сделаю заявку на судебное распоряжение о проведении ДНК-пробы.

Фридхельм Дёринг бросил на него уничижительный взгляд.

— Не трудитесь, — прошептал он. — Я ее не убивал, но имел с ней контакт. Ночью в пятницу. В субботу я ее не видел. Вам этого достаточно?

— Да, пока вполне. — Боденштайн поднялся. — В таком состоянии вам не следует садиться за руль. Приятного вечера.

Дёринг молча пристально смотрел ему вслед глазами, налитыми кровью, и по спешке, в которой посетители бара хватали свои куртки, Боденштайн понял, что они привыкли к выходкам такого рода и знали, что сейчас самое время как можно быстрее покинуть заведение.

Среда, 31 августа 2005 года

Самоубийство главного прокурора Гарденбаха вызвало большой ажиотаж, тогда как убийство Изабель Керстнер солидные ежедневные газеты удостоили лишь краткими заметками. Зато местные издания разместили подробные сообщения. Газета «Bild-Zeitung» использовала предоставленную Боденштайном скудную информацию для жирного заголовка «ПОЛИЦИЯ НЕДОУМЕВАЕТ — КТО УБИЛ ПРЕКРАСНУЮ ИЗАБЕЛЬ?». Под заголовком поместили размытую фотографию светловолосой женщины.

— Ну, сердечное спасибо, — пробурчал Боденштайн, листая газету на утреннем совещании.

Именно этот, рассчитанный на внешний эффект, заголовок наверняка был причиной только что полученного им требования немедленно позвонить директору уголовной полиции Нирхофу. С мрачным лицом главный комиссар пробежал глазами пять строчек под заголовком и открыл седьмую страницу. Газетчики строят предположения и делают то, что они больше всего любят делать, а именно выставляют полицию наивными глупцами.

— Я просмотрел все зарегистрированные автомобили «Мерседес-Бенц» W113, модель 280 SL, в том числе и те, которые именуют «пагодами», — сообщил Кай Остерманн. Он выглядел утомленным после бессонной ночи.

Боденштайн поднял глаза.

— Чтобы сократить поиск, я ограничился автомобильными номерами, начинающимися с буквы «G», — продолжал Остерманн. — И таких в Германии имеется по крайней мере сорок пять различных вариантов.

— И что? — спросил Франк Бенке.

— К счастью, автомобиль не был ни красным, ни серебристым, — Остерманн пропустил реплику коллеги мимо ушей, — так как во всех сорока пяти районах, выдающих удостоверение о допуске автомобиля к эксплуатации, значатся всего тридцать две золотистые «пагоды» SL 280. Одна из них находится в Гиссене, зарегистрирована на имя Гюнтера Хельфриха. Государственный знак — GI-KH 336.

— Так, — кивнул Боденштайн. — И дальше?

— Автомобиль, — продолжил Остерманн, — был зафиксирован камерой слежения в субботу, двадцать седьмого августа две тысячи пятого года, в двадцать два девятнадцать при движении со скоростью сто четыре километра в час. А теперь догадайтесь где.

— У меня нет настроения участвовать в викторине, — нахмурился Боденштайн. Он был все еще раздражен по поводу заголовка в бульварной прессе.

— На трассе В-519, между Кёнигштайном и Келькхаймом.

— Этого не может быть! — Боденштайн поднял глаза.

— Может, — довольно усмехнулся Остерманн. — Я уже затребовал фото.

— Хельфрих — это девичья фамилия Изабель, — вставила слово Пия.

— Верно, — кивнул Остерманн. — Гюнтер Хельфрих — ее отец.

— Эта Тордис видела автомобиль около половины четвертого на парковочной площадке «Макдоналдса», — размышлял Боденштайн вслух. — Возможно, Изабель встречалась там со своим отцом.

— Нет, это исключено, — покачал головой Остерманн.

— Почему исключено? — Боденштайн задумчиво барабанил кончиками пальцев по поверхности стола.

— Потому что он умер от инфаркта в две тысячи первом году. Его вдова, мать Изабель, живет в доме престарелых в Бад-Зодене. У нее болезнь Альцгеймера.