Читать интересную книгу История магии - Элифас Леви

Каждый мыслящий человек должен подобно Эдипу, разгадать загадку сфинкса или же, не разгадав ее, умереть. Каждый инициант должен стать Гераклом, который, совершив цикл великого года тяжких трудов, должен был, принеся в жертву сердце и жизнь, заслужить славу апофеоза. Орфей не был царем лиры и жертвы до тех пор, пока он не одержал последовательных побед и не потерял Эвридику. Омфала и Деямира ревновали Геракла; одна из них унизила его, другая дала советы оставленной соперницы и, таким образом, ввела ему яд, который освободил мир; но этим действием она излечила его от гораздо более фатального яда, которым была ее собственная недостойная любовь. Пламя огня очистило его слишком чувствительное сердце; он погибает во всей своей силе и победно подступает к трону Зевса. Так же и Иаков стал великим патриархом Израиля только после сражения с ангелом.

Ордалии — испытания, божий суд — это великое слово жизни, и сама жизнь — это змея, которая порождает и пожирает безостановочно. Мы должны избегать ее объятий, и своими ногами попирать ее голову. Гермес удвоил змею, поместив ее против себя и в некоем вечном равновесии он превратил ее в талисман своей силы, в нимб своего жезла — кадуцея.

Великие ордалии Мемфиса и Элевсина были предназначены для того, чтобы формировать царей и жрецов, открывая тайны науки сильным и достойным людям. Ценой допущения к таким испытаниям было вручение тела, души и жизни в руки священников. Кандидат помещался в темные подземелья, где он проходил среди пламенных огней, пересекал глубокие и быстрые потоки, перебирался по мосткам над безднами, держа в руке лампу, которая не должна была погаснуть. Тот, кто трепетал, кого одолевал страх, никогда не возвращался к свету: но тот, кто преодолевал препятствия успешно, принимался в мисты, что означало посвящение в Малые Мистерии. Он должен был еще доказать свою верность и умение молчать, и только через несколько лет он становился эпоптом; это звание эквивалентно званию адепта.

Философия, соревнуясь со священничеством, имитирует эту практику и подвергает своих учеников испытанию. Пифагор предавался молчанию и воздержанию в течение пяти лет. Платон не допускал в свою школу никого кроме геометров и музыкантов, более того, он передал часть учения инициантам, так что и его философия имела свои таинства. Он приписывал создание мира демонам и представлял человека как прародителя всех животных. Но демоны Платона были адекватны Элохиму Моисея, будучи теми силами, комбинацией и гармонией которых создан Высший Принцип. Когда он говорит о животных как произведении человечества, он подразумевает, что они являются анализом той живой формы, синтезом которой стал человек. Именно Платон был первым, кто провозгласил божественность Слова и он, кажется, предвидел инкарнацию этого созидающего Слова на земле, он поведал о страданиях и преследовании совершенного человека, осужденного несправедливостью мира.

Эта концентрированная философия Слова является частью чистой Каббалы. Платон никоим образом не был ее изобретателем. Он не делал из этого секрета и провозглашал, что в любой науке можно получить только то, что находится в гармонии с вечными истинами и откровениями Бога. Дасье, цитируя это, добавляет, что "под этими вечными истинами Платон имел в виду древнюю традицию, которую, как он полагал, первобытное человечество должно было получить от Бога и передать грядущим поколениям". Было бы невозможно сказать более ясно, не упоминая Каббалу: это определение вместо имени; это нечто более точное, чем имя.

Платон говорил, что корень этого великого знания нельзя найти в книгах; мы должны узреть в себе с помощью глубокой медитации, открывая священный огонь в его собственном источнике… Вот почему я не пишу ничего, содержащего такие откровения и даже никогда не говорю об этом. Кто бы ни пытался популяризировать их, найдет свои попытки тщетными, потому что, исключая очень малое число людей, одаренных от Бога пониманием, как открыть эти небесные истины внутри самих себя, им воздается презрением, ибо они относятся к другим с тщетной и необдуманной самоуверенностью, как если бы были хранителями дива, которое — сами они не поняли.

Юному Дионисию он писал:

"Я должен удостоверить Архедему относящееся к тому, что гораздо более драгоценно, более божественно и то, что ты всерьез хочешь знать, отсылая специально его ко мне. Он дает мне понять, что по-твоему я не объяснил тебе должным образом, как я понимаю природу Первопричины. Я могу написать только загадками, так что если мое письмо будет перехвачено на земле или воде, тот, кто сможет прочесть его, не должен понять ничего: все вещи содержат своего царя, из которого они извлекают свое бытие, он является источником всех хороших вещей — вторым для тех, которые являются вторыми и третьим для тех, которые третьи".

Этот фрагмент является полным обобщением теологии сефирот. Царь есть Энсоф — Высшее и Абсолютное Существо. Все исходит из его центра, который находится повсюду, но это мы учитываем тремя специальными образами и в трех различных сферах. В Божественном мире, который является миром Первопричины, Царь есть первое и единственное. В мире науки, который является миром второй причины, влияние Первопричины чувствуется, но он понимается только как первая из упомянутых причин. Внутри него Царь проявляется дуадой, которая является пассивным созидающим принципом. Наконец, в третьем мире, мире форм, он показывается как совершенная форма, воплощенное Слово, высшее добро и красота, творящее совершенство. Царь есть, следовательно, в одно и то же время, и первое, и второе и третье. Он есть все во всем, центр и причина всего. Не будем говорить о гении Платона, признаем только его знание иницианта.

Считается, что наш великий апостол святой Иоанн заимствовал из философии Платона вступление к своему Евангелию. Это Платон, напротив, черпал из того же источника, что и святой Иоанн: но он не получил этого живого духа. Философия того, кто толковал величайшие человеческие откровения, могла возвысить человека Слова, но лишь Евангелие могло дать это Слово миру.

Каббала, которой Платон учил греков, получила в более поздний период наименование Теософия.[4] И в итоге она включила в себя целую магическую доктрину. К этой тайной доктрине успешно притягивались все открытия исследователей. Тенденция состояла в том, чтобы перейти от теории к практике и найти реализацию слов в делах. Опасные опыты чародейства показали науке, как она может обойтись без священничества; святилища были преданы и люди, не имевшие полномочий, сумели заставить богов говорить. По этой причине волшебство разделило участь Черной Магии, преданной анафеме и подозревалось в повторении его преступлений, потому что оно не могло оправдаться от причастности к его нечестивости. "Блаженны те, кто не видели и верили", сказал Великий Учитель.

Опыты волшебства и некромантии всегда фатальны для тех, кто присоединился к этой практике. Чтобы предстать на пороге другого мира, они заклинают смерть, которая часто следует странным и ужасным образом. Несомненно, что в присутствии определенных людей начинается волнение воздуха, деревянные брусья расщепляются, двери двигаются и скрипят. Появляются фантастические знаки, например, кровь, на чистом пергаменте или полотне. Природа этих знаков всегда одинакова и они расцениваются экспертами как дьявольские письмена. Знаки такого характера ниспосылаются волшебниками из гипнотической истерии в конвульсиях или экстазе: они верят, что эти знаки принадлежат духам, Сатане, или гению заблуждений, которые представляются им ангелами света. В качестве необходимого условия своего появления духи требуют определенного рода контактов между полами, держания руки в руке, ноги у ноги, движения лица в лицо и даже порочных объятий.

Энтузиасты одурманиваются интоксикациями: они думают, что они избраны Богом, являются провозвестниками небес и что они дали обет послушания иерархии в свете фанатизма. Подобные люди являются наследниками индийского потомства Каина, жертвами гашиша и факиров. Они не извлекают пользу из предупреждений и губят себя своими действиями и желаниями.

Чтобы возвратить в нормальное состояние таких волшебников, греческие жрецы обращались к средствам гомеопатии; они устрашали пациентов, усиливая саму болезнь, и с этой целью помещали их стать в пещере Трофония. Готовились к этому связыванием, очищением и бодрствованием; после этого пациенты помещались в пещеру и погружались в тьму. Они подвергались газовой интоксикации, подобной той, которая имеется в Собачьем Гроте близ Неаполя, и быстро приходили галлюцинации. Начинающаяся асфиксия наводила устрашающие грезы, из которых жертва со временем выходила дрожащей, бледной и со вздыбленными волосами. В таком состоянии он или она усаживались на треножник, и пророческие прорицания предвещали полное пробуждение. Такого рода эксперименты так били по нервной системе, что их субъекты не могли упоминать их без дрожи и в будущем не осмеливались заниматься вызыванием призраков. Многие из них никогда более не улыбались и не веселились; общее впечатление было столь меланхоличным, что появилась поговорка о людях, которые не могут стать простыми и приветливыми: "Он спал в пещере Трофония".