был. Морпех. Но он уехал, и занятия накрылись.
— А ты знаешь, что твоего морпеха посадить могут за такие дела?
— Виталий Тимурович, — говорю я смиренно, — мне заниматься надо. Возьмите меня к курсантам.
— Даже если бы хотел, не взял бы. Кто мне разрешит? Это же дело серьёзное, а я и не хочу. Кажется мне, что ты больше выпендриваешься, чем действительно что-то умеешь. Ну-ка, пошли на ковёр, вон туда, чтобы никому не мешать. Посмотрим, что ты можешь.
В течение минут двадцати он меня метелит, как сопляка, рвёт, как говорится, как Тузик грелку. Нет, я конечно не Трошкин и в меру своих данных делаю, что могу, но физика у меня не та, чтобы противостоять такому спецу, как Скачков.
Все пацаны, разумеется, бросают свои упражнения и толпятся вокруг нас. Такое зрелище, они не часто видят, это уж точно. В общем, через двадцать минут я становлюсь похожим на выжатый лимон. Тимурыч, тоже, кстати, не так, чтобы вообще ни в одном глазу. Тоже устал. Я не фунт изюма, всё-таки.
— А ну-ка, — прикрикивает он на своих питомцев, как на цыплят. — Чего встали? Это что, кино? Быстро работаем. Ну!
Вот тебе и ну.
— И что мне с тобой делать, Брагин? — пристально смотрит он на меня.
И я вижу, что теперь это уже другой взгляд, не тот что был полчаса назад. Теперь в нём нет и капли презрения к папенькому сыночку, который ничего сам не может и хочет всё нахаляву.
— Жалко прогонять тебя, — как бы размышляя вслух, говорит он. — Парень-то ты с талантами, как оказалось. Конечно, над физической формой ещё работать и работать, но задатки хорошие. Не знаю, что там за морпех был, но научил он тебя отменно. Мда…
Он долго чешет в затылке.
— Ладно. Подумаю. Может, с начальством поговорю. А может и нет.
— У меня ещё один желающий есть. Но он нулёвый. Желание имеется, но заниматься не занимался. Никогда.
— Ну, про этого забудь. Сюда могу взять и то, если пахать будет, а не хреном груши околачивать.
— Будет. Он в училище решил поступать. Сам детдомовский, практически. Из интерната нашего.
— Ладно. Пусть приходит. Тоже в трениках придёт?
— Форму я ему найду, — заверяю я.
— Себе не забудь найти.
— А в училище вы разве в самбовках занимаетесь?
— А в училище тебя ещё никто и не взял, вроде бы. В общем всё. Сейчас иди, я тебе через батю твоего дам знать что и как. Лады?
— Так точно.
— Давай.
Когда я заканчиваю переодеваться, в раздевалку заваливают пацаны. Ко мне подходит Трошкин с почерневшей губой.
— Слышь, Брагин, или как там тебя, — говорит он, немного смущаясь.
— Чего хотел? — спрашиваю я.
— Ты это, короче, извини, неправ я был.
— Не парься, Трошкин, забудь. Всё норм.
Я трясу его руку.
— Ты в какой школе учишься? — спрашивает он.
— В шестьдесят второй. А ты?
— В первой.
— А-а, — тяну я , — у вас там все центровые. Мог бы и сам догадаться.
— Не, ну… — начинает он что-то объяснять.
— Да ладно, говорю тебе, не парься. Шучу.
После тренировки бегу в горком. Это рядом, пять минут буквально. Блин, кто бы сказал, никогда бы не поверил, что стану функционером. В фойе сталкиваюсь со спешащим на выход товарищем Ефимом.
— Здравствуйте, Ефим Прохорович, — окликаю его я.
Он бросает на меня высокомерный и неприступный взгляд, но, узнав, расцветает:
— Ба! Егор Брагин! Герой нашего времени. Со школы?
— С тренировки.
— Ещё и спортсмен! Ты как кавказская пленница.
— Надеюсь, товарищ Саахов окажется дамой, — улыбаюсь я.
Ефим хохочет издавая протяжные частые всхлипы, как Авдотья Никитична из телевизора. Ему бы ещё платочек повязать.
— И какими ты здесь судьбами? — спрашивает он отсмеявшись и вытирая пальцами глаза.
— Вашей милостью, — отвечаю я, — большим человеком стал. Иду на бюро горкома.
— Ты и без моей милости многого добился, — скромничает Ефим, но я вижу, что он оценил признание его роли. — Ну что же, в таком случае, не буду тебя задерживать. Ирина Викторовна руководитель принципиальный и строгий, хотя и обладает магией женского обаяния.
Ефим подмигивает и по-отечески кладёт мне на плечо руку. Поэт-лирик.
— Ну что же, ступай товарищ. И вечный, как говорится, бой, да? Покой будет на пенсии. Как-нибудь увидимся, посидим, поговорим о жизни.
— С превеликим удовольствием, Ефим Прохорович.
Брюки от школьной формы к середине года начинают лосниться на ляжках и коленях от ежедневной носки и частой глажки. Но, поскольку я представляю школьный комсомол города, приходится соответствовать и внешне. Хотя, думаю, обычный элегантный костюм был бы куда уместнее. И надо, наверное, поговорить с Платонычем о том, чтобы его завести. Костюм мне пригодится.
На заседание я прихожу вовремя. Народ на меня посматривает с интересом. Я на них, впрочем, тоже. Молодые аппаратчики. Не те, правда, которые в цеху горбатятся. Это аппаратчики совершенно иного типа. Будущая элита, хозяева жизни, поработители народа, пришедшие под лозунгами со сладким словом «свобода».
Вопросы, обсуждаемые сегодня нагоняют скуку, и я демонстрирую одну из своих суперспособностей, выработанную за долгие годы. Это умение спать с открытыми глазами. В паре с этим умением идёт и умение быстро реагировать.
— Ну, а об этом, я думаю, мы можем поговорить с Егором Брагиным, — доносится до меня голос Новицкой, и я моментально активизируюсь.
Знаю по опыту, в подобных случаях важно не столько чётко ответить на вопрос, сколько уверенно и напористо говорить в примерных границах обозначенной темы.
— Полагаю, — говорю я вставая, — что идея общегородского комсомольского собрания находит горячий отклик в школьных комсомольских организациях. Возможно, делать вывод по одной нашей школе и не вполне верно, тем не менее, совершенно очевидно, что необходимость представить свои успехи на суд всех комсомольцев города уже является серьёзным вызовом и активным стимулом для реального комсомольского творчества. Я надеюсь, мы услышим яркие речи и торжественные рапорты, за которыми стоят подлинные, действительные и настоящие дела, а не просто слова. По крайней мере, за нашу школу я могу поручиться. Надеюсь, моё выступление будет достаточно мотивирующим, чтобы зажечь и тех, кто пока стоит в стороне