Читать интересную книгу Преданная - Вероника Рот

Когда самолет начинает крениться, я вцепляюсь в подлокотники. Меня сильно вжимает в кресло, вид из окна превращается в разноцветный мазок. Я вижу землю расстилающуюся под нами, становящуюся все меньше с каждой секундой. Мой рот открывается.

Вот забор, окружающий Резиденцию, и само здание, похожее на изображение нейрона из учебника. Вокруг — сеть бетонных дорог и какие-то строения. Потом я перестаю различать и шоссе, и сооружения, все внизу превращается в зеленовато-серое одеяло.

Не знаю, чего еще я могла ожидать? Увидеть границу мира, как будто он — гигантский утес, висящий в небе? Осознать, что я ходила по тесным улицам. Но оказывается, что я живу в доме, который и разглядеть-то целиком не могу. Какое все маленькое.

— Сейчас мы снизимся, но мы не можем лететь слишком близко к городу. Не стоит привлекать чье-то внимание. Поэтому мы наблюдаем за местностью с некоторого расстояния. Далее, по левому борту, вы увидите разрушения, которые принесла с собой Война за Чистоту. Это случилось до того, как мятежники начали использовать биологическое оружие вместо взрывчатки и бомб, — рассказывает Зоя.

Вытираю заслезившиеся глаза и замечаю группу темных зданий. Хотя нет — они обуглены до черноты. От некоторых вообще остался только фундамент. Тротуар между ними напоминает потрескавшуюся яичную скорлупу. Все немного смахивает на древние кварталы нашего города.

— А теперь мы облетим вокруг Чикаго, — продолжает Зоя. — Некоторые из озер пришлось осушить, чтобы построить забор, но мы старались действовать аккуратно и не причинить особого вреда ландшафту.

Я замечаю двойной шпиль Втулки. Она — как детская игрушка, а сами шпили выпирают из зубчатой линии города, прорываясь сквозь море бетона. А дальше — коричневая болотная жижа и… яркая синева.

Однажды я скатывалась по тросу зип-лайна с Хэнкок-билдинг и воображала, что вокруг вместо болотной топи — сплошная голубая вода, искрящаяся на солнце. И получается, что за пределами нашего города существует именно то, о чем я мечтала: сверкающее озеро с белыми барашками волн.

В самолете тихо, слышен только ровный рев двигателя.

— Приехали, — констатирует Юрайя.

— Хватит, — шипит на него Кристина.

— А насколько он большой, если сравнивать с остальным миром? — доносится голос Питера. — Наш город, я имею в виду? По площади. Сколько процентов?

— Чикаго занимает около двухсот двадцати семи квадратных миль, — отвечает Зоя. — Площадь планеты Земля — чуть менее двухсот миллионов квадратных миль. Если в процентах… настолько мало, что городом можно пренебречь.

Она выкладывает сведения как ни в чем не бывало. У меня же внутри все сжимается от волнения. Интересно, а на что похожа жизнь в других местах? Там тоже есть люди?

Таращусь в окно, стараясь дышать медленно, чтобы расслабить напряженные мышцы. Когда я вижу нашу землю сверху, я думаю, что подобная картина явилась бы для моих родителей убедительным доказательством наличия Бога. Наш мир громаден, а мы — жалкие и ничтожные и вообще не в состоянии его контролировать. Странно, но почему-то при этой мысли я чувствовую себя почти… свободной.

Вечером, когда все ужинают, я сажусь на подоконник в нашей комнате и включаю планшет. Мои пальцы трепещут, когда я открываю файл «Дневник». Первая запись гласит:

«Дэвид настаивает на том, чтобы я записывала все события. Итак, здесь творится много плохого, не только для меня, но и для остальных.

Я выросла в доме в Милуоки, штат Висконсин. Я почти ничего не знала о том, что находилось на сопредельных территориях (они называют это «округа»), понимая лишь, что не должна туда ходить. Моя мама трудилась в правоохранительных органах, характер у нее был вспыльчивый. Угодить ей было сложно. Мой папа работал учителем. Помню его мягким, всепонимающим и… бесполезным. Как-то раз они поссорились в гостиной, ситуация обострилась, он схватил ее, а она его застрелила. В ту ночь, пока она похоронила его тело во дворе, я собрала свои вещи и потихоньку ушла из дома. Больше я маму не видела.

В нашем городе вечно что-то случалось. Большинство родителей моих друзей пили, или были глупы, или постоянно орали как бешенные, или просто давно не любили друг друга. Но никто не обращал на это внимания. Уверена, что мое исчезновение стало очередным эпизодом в длинном списке происшествий за тот год.

Я знала, что если отправлюсь к каким-нибудь чиновникам, пусть даже и в другом районе, то меня вернут к маме. А я никогда больше не смогла бы посмотреть ей в глаза, без того чтобы не вспомнить лужу крови моего отца, растекающуюся по ковру. Поэтому я побрела в маленький поселок на Окраине, где люди обитают в халупах, выстроенных из брезента и алюминия. Они живут тем, что собирают отбросы, а обогреваются, сжигая старые бумаги, потому что наше правительство не в состоянии о них позаботиться. Все его силы уходят на попытки удержать город от распада: ведь сто с лишним лет война разрушала наше общество. А может, правительство уже ничего и не хочет. Я не знаю.

Там я увидела, как взрослый мужчина избивал ребенка. Я ударила его по голове доской, чтобы заставить прекратить, и он сразу умер. Тогда мне исполнилось тринадцать. Я побежала. Какой-то парень, похожий на полицейского, догнал меня и затащил в фургон. Он не застрелил меня на ближайшей обочине и даже не отправил в тюрьму, как я того опасалась. Он вывез меня в безопасную зону и провел мою генетическую экспертизу. Он сообщил мне об экспериментах в городах, и о том, что мои гены чище, чем у других людей. Даже показал мне на экране компьютера мою генетическую карту в качестве доказательства.

Но ведь я убила человека! Как и моя мать. А Дэвид заявил, что это — не то же самое, поскольку я не собиралась его убивать, а пыталась защитить маленького ребенка от гибели. Но я-то знала, что моя мама тоже не хотела убивать папу. Какая, в сущности, разница? Произошел ли несчастный случай или все было преднамеренно, результат-то один…

Я была абсолютно в этом уверена. Тогда Дэвид рассказал мне о том, что произошло давным-давно, когда люди попытались улучшить свою природу, но кончилось все тем, что сделали только хуже. Наверное, здесь есть доля правды. А может, я просто хотела поверить ему».

Закусываю губу. Сейчас в Бюро люди сидят в столовой, едят, пьют и смеются. В нашем городе происходит то же самое. Вокруг меня — обыкновенная жизнь, а я торчу здесь, одна. Прижимаю планшет к груди. Моя мать была здесь. Значит, в коридорах Бюро — не только мое настоящее, но и мое прошлое. И мама будто вселяется в мою душу. Смерть не стерла ее образ, он там — навсегда. Холодный воздух просачивается под рубашку, я содрогаюсь.

Юрайя с Кристиной заходят в спальню, о чем-то болтая. Уверенность Юрайи успокаивает меня, а на мои глаза внезапно наворачиваются слезы. Они с Кристиной подбегают ко мне.

— Ты в порядке? — с тревогой спрашивает Кристина.

Я киваю.

— Где вы, ребята, гуляли?

— После самолета мы заглянули в диспетчерскую и понаблюдали немного за городом, — отвечает Юрайя. — Там ничего не изменилось. Дура Эвелин, ее прихлебатели и все такое прочее, но иногда кажется, что смотришь фильм.

— Жуткое и угнетающее кино, — бормочу я.

— Не знаю, если кому-то интересно увидеть, чешу ли я себе зад или что я съел на обед, то проблемы скорее у него, а не у меня, — пожимает плечами Юрайя.

— Как часто проиходит подобное, сэр? Постарайтесь вспомнить как можно точнее! — хихикаю я, а он пихает меня локтем.

— Извините, что вмешиваюсь в ваш чрезвычайно ученый диспут, — говорит Кристина, — но я с тобой, Трис. Я чувствовала себя отвратительно, словно делала что-то позорное. Думаю, мне следует держаться подальше от диспетчерской.

Она показывает на планшет у меня на коленях, на экране которого светятся слова моей матери.

— Что там у тебя?

— Моя мать прежде жила здесь. Ну то есть она — не отсюда, но пришла сюда, а когда ей исполнилось пятнадцать, ее отправили в Чикаго под видом лихача.

— Твоя мать… — удивляется Кристина.

— Ага, — киваю я. — Выглядит безумно. А еще она написала дневник и передала его Бюро.

— Ничего себе, — восхищается она.

Потом продолжает мягким тоном:

— Но ведь здорово, что тебе его дали? Теперь ты сможешь узнать о ней больше.

— Еще бы. И вообще, я больше не реву, и перестаньте пялиться на меня как на больную.

Беспокойство мигом слетает с лица Юрайи.

— И я подумала, — вздыхаю я, — что в каком-то смысле тоже принадлежу этому месту. Может, оно станет моим домом.

Кристина хмурится.

— Наверное, — неуверенно произносит она.

Но я благодарна ей за поддержку.

— Ну… — тянет Юрайя, — я не способен где-нибудь почувствовать себя как дома. У меня этот фокус уже не получится.