Читать интересную книгу Возмущение праха - Наль Подольский

Она чуть сморщила лоб, но серьезной реакции не было. Значит, не врала, когда говорила, что этот эффект, успевший уже мне поднадоесть, будет быстро угасать.

— Ладно, дела так дела, — проворчал я, спуская ноги на пол. — Значит, ждут те, кто ждут? Придется надеть пиджак.

Я жестко запретил себе думать, зачем, несмотря на жару, мне понадобился пиджак, и она мою реплику проглотила исправно, даже снисходительно улыбнулась: сыщик, мол, что с него взять… Отлично, мамзель, так держать.

Наскоро одевшись и умывшись, я вслед за ней спустился по винтовой лестнице и проследовал в кабинет профессора.

За столом кроме него сидели еще двое, и мне это не понравилось: три человека за столом всегда напоминают о судебном заседании.

Для меня стояло кресло напротив них, а Полина села у стола сбоку — все в точку, подсудимый и секретарь.

Херня все это, дурацкая лирика, решил я. В конце концов, не таких видал: как сядете, так и слезете.

Они не спешили начать разговор, довольно глупо, с моей точки зрения, переглядываясь, и я стал их осторожно рассматривать, старательно сохраняя сонное выражение лица.

Профессор, как обычно, выглядел этаким европейцем с благостной улыбкой на гладкой физиономии, но сквозь улыбочку было видно, морда у него и в самом деле довольная, надо думать, оттого, что откопал для своих дружков такой экземпляр, как я.

Отсюда следовал первый вывод: на меня хотят сделать какую-то ставку. Слева от старикана сидел человек неопределенного возраста — с одинаковым успехом ему можно было дать от пятидесяти до ста. Из-под круглого голого и с виду очень твердого черепа неподвижно глядели выцветшие белесые глаза. Вылитый Фантомас, подумал я. Третий игрок этой команды выглядел не старше пятидесяти и привлекал внимание черной лохматой шевелюрой с резко очерченным треугольником белых волос над левым ухом, и казалось, что это не седина, а просто такой окрас, как у зверя с пятнистой шкурой. Несмотря на массивность торса, он был по-обезьяньи подвижен и все время ерзал, пристраиваясь в своем кресле. Он ощупывал меня маслянистым взглядом выпуклых черных глаз, с той специфической липкостью, по которой я безошибочно узнавал голубых. Я их и вообще-то недолюбливал, а этот пялился так настырно, что я авансом сделал зарубку, при случае поучить его пристойному поведению.

Еще больше, чем этот педик, меня раздражала Полина. Мало того что она не села рядом со мной, а расположилась по-секретарски, сбоку стола, — она тотчас на него тяжело облокотилась, как-то неуклюже изогнув спину, будто смертельно устала, хотя только что была свежа и непоседлива, как белка на рассвете. Ее платье по-прежнему распирала первосортная женская плоть, но глаза, провалившись в тень, потеряли блеск, и возраст ее теперь не угадывался. Сейчас она вполне канала на монстра и была под стать тем трем красавцам.

— Дорогие друзья, коллеги, единомышленники, — начал профессор радостно, как тамада на грузинской свадьбе, — из этих трех слов вы можете выбрать любое, ибо все они в равной мере к нам применимы. Позвольте представить вам, — он указал на меня широким жестом, — нашего юного друга…

— Вы что? — перебил я. — Мне уже под сорок.

Старый хрен взглянул на меня, будто только сейчас заметил, лучезарно улыбнулся, слегка поклонился мне и продолжал нести ахинею:

— Полагаю, нет необходимости вас убеждать, нас всех уже убедили события, что для пользы и защиты нашего общего дела нам пора учредить некую структуру, осуществляющую функции, условно выражаясь, службы безопасности…

Речь тянулась из его рта, как бесконечная макаронина, которую он не мог ни перекусить, ни проглотить. Помимо его занудства, мне слышался еще один звук — тихий, едва уловимый шелест. Ну что же, значит, в этот теплый вечер я парился в пиджаке не зря. Я извлек из кармана сигареты и зажигалку. Сигареты были как сигареты, а вот зажигалочку я имел необычную, с индикатором работающей электроники. Я ее выменял у одного придурка на то, что подложил под него клевую девчонку, и жуликом тогда себя совершенно не чувствовал — телка того стоила. Она, то есть зажигалка, была потолще обычных, и, чтобы это не бросалось в глаза, я чиркнул ею, держа в кулаке. Сразу же замигал красный огонек индикатора, и, судя по частоте мигания, это был не карманный диктофон, а что-то более мощное. С учетом шелестящего звука напрашивался ответ: видеокамера. Значит, кроме этих троих, у них в конторе, чем бы она ни занималась, есть и другие люди, которые хотят на меня посмотреть, а свои рожи задаром не показывают.

Когда я вытащил сигареты, профессор умолк и уставился на мои руки, будто в них была гадюка, так что прикуривал я уже в тишине, отчетливо слыша шелестение видеокамеры.

— Здесь не курят, молодой человек, — проскрипел он после паузы.

— Я курю везде, — заявил я, сделав затяжку, — это первое условие моего найма. Не годится — могу уйти.

На этот раз молчание длилось много дольше. Я преспокойно курил, а они переглядывались.

— Пусть курит, — произнес Фантомас. Голос его звучал приглушенно, как из-под одеяла.

Полина молча встала и принесла мне, вместо пепельницы, чашку Петри.

На все еще недовольном лице профессора опять возникла благостная улыбка, и эта мимическая путаница выглядела странно и неаппетитно. Черноволосый сморщил лицо и почесался совершенно обезьяньим жестом, словно его укусила блоха, зато Фантомас сохранял полную неподвижность — мимики у него было, что у противогаза.

— Начнем с имен, — продолжил свою речь профессор, — в нашем сообществе не принято называть друг друга по фамилиям, мы пользуемся краткими псевдонимами. Например, меня зовут, по созвучию с моей фамилией, Кротом. Для продолжения обмена мнениями вам также надлежит избрать для себя подходящий псевдоним.

— На лагерной фене ваши псевдонимы именуются кликухами, и, прежде чем обзаводиться таковой, я должен знать, на кого буду работать. Я полагал, на ваш институт. Но вы толкуете о каком-то сообществе. Что это такое и как я буду с ним связан?

— Ваше первоначальное предположение абсолютно верно: вы будете заниматься проблемами безопасности наших лабораторий. Но вам придется… э-э… консультироваться не только с нашими сотрудниками, но, и даже в большей степени, с другими людьми. Что же касается сообщества, то оно — неформальное, не партия и не организация, а исключительно духовное и интеллектуальное содружество ученых и мыслителей, объединенных общими и притом весьма благородными целями, то есть, по сути, духовный орден. Не религиозный, а именно духовный, надеюсь, вы улавливаете разницу? У нас нет формализованного института секретности, но мы и не афишируем нашу деятельность, чтобы избежать профанации наших идей, газетных сплетен и рекламной шумихи. По мере дальнейшего сотрудничества с нами вы будете получать новые знания о наших идеях и целях. Устраивает ли вас сейчас такой уровень осведомленности?

— Устраивает. Но не считайте, что я уже согласился. Мы можем не сойтись в деталях.

— Безусловно. И поверьте, на вас не будет оказано никакого давления.

Последняя фраза мне крайне не понравилась и показалась более зловещей, чем любая прямая угроза. Тем не менее я молча кивнул.

— Тогда перейдем к именам. Итак, я — Крот, — он церемонно мне поклонился, затем отвесил еще один поклон вправо, — Мафусаил, — и, в заключение процедуры, обернулся влево, к Фантомасу, — Порфирий. Какой псевдоним угодно избрать вам?

Порфирий… Порфирий… что-то было в этом имени неприятное… Еще бы приятное, зудел у меня в голове какой-то голосишко, где Порфирий, там и Петрович… Порфирий Петрович… это не шутки. И более четкий, спокойный голос во мне вроде бы произнес: он-то и есть настоящая служба безопасности, а кем будешь ты, пока неизвестно, может подставкой.

Они ждали со снисходительными минами, надо думать истолковывая мое промедление в том смысле, что у меня напряженка с фантазией.

— В мыслях он иногда называет себя Доктором, — решила подыграть мне Полина, но меня неприятно задело, с ее стороны, хамоватое упоминание обо мне в третьем лице, хоть я и не специалист по хорошим манерам.

— Дело в том, Агриппина, что у нас уже есть один Доктор, этот псевдоним не годится.

Я задал себе наконец впрямую вопрос: может, все они просто психи? Тогда происходящее легко объяснимо. Но комариный голосишко в моем мозгу уверенно прозудел: нет, увы, нет, не надейся… Да, видимо, так… Но все-таки: заменять имя Полина кликухой Агриппина — это припахивало клиникой.

— Какой из меня Доктор, — проворчал я зло, — в баскетболе меня звали Крокодилом.

— Превосходно, — профессору, то есть Кроту, удалось наконец придать своему лицу однозначное выражение радушия, — будем считать, дорогой Крокодил, что в принципе мы договорились. Административные детали вы согласуете с Мафусаилом, и надеюсь, не будете в претензии, а профессионально-технические — с Порфирием.