– Быстрее заходи, дверь закроем, – дернула его Света.
– Товарищи, помогите, милиционер ранен! – раздалось одновременно со стороны двора.
Вовка задвинул девушку в подъезд и, надев кастет на пальцы, чуть согнувшись, от дерева к дереву двинулся на голос. Из-за толстого дерева, что было последним, Вовка выглянул с опаской. Метрах в пяти от него, перед скамейкой лежал на снегу человек в милицейском черном тулупе и рядом склонился другой, расстегивая пуговицы на тулупе лежащего. Больше не раздумывая, Фомин бросился к милиционерам.
– Что тут…
– Фомин? Вовка? Ты что тут делаешь? – к нему повернулся тот, что сидел и расстегивал полушубок.
Вовка обоих сразу узнал. Это были капитаны из соседней с ним комнаты, те самые, с которыми вскладчину суп варили. Лежал на земле капитан Семен со смешной фамилией Радостин, а склонился над раненым юрист первого класса Иван Третьяков.
– Ранен? – нагнулся над Семеном и Вовка, стал помогать расстегнуть полушубок.
– Наверное…
Твою ж налево! Не просто ранен, а очень хреново ранен. Явно в легкое. Из черного пятна на кителе пузырилась кровь, выталкиваемая наружу. Легкое прострелено.
– Иван, бери его за ноги, я под мышки подхвачу, тащим вон в тот подъезд. Нужно милицию и врачей вызвать, – Фомин подхватил раненого и потащил к Светиному подъезду. Ноги неуклюже, не попадая с Вовкой в ногу, тащил Третьяков. Уронил один раз.
– Ну, держи же! – прикрикнул на Ивана Фомин.
Света стояла, открыв дверь подъезда, и узкая полоска света указывала направление. Затащили и уложили на деревянный с облупившейся краской пол на лестничной клетке.
– Свет, вызывай милицию и врачей, – обернулся Вовка к девушке, которая стояла у него за спиной, прикрывая рот варежкой.
– У меня папа милиционер, – пискнула.
– Ну, так зови! Быстрее! – поторопил девушку Фомин.
Света, поскальзываясь на мокрых валенках, поскакала на второй этаж и забарабанила там в дверь.
Вдвоем с Третьяковым они расстегнули на капитане и китель, через гимнастерку продолжала пузыриться кровь.
– Зажми рану пальцем, – гаркнул на побелевшего прокурора Фомин и стал стучаться в ближайшую квартиру.
Тишина. Вовка перешел к следующей. Там открыли сразу, словно за дверью стояли, женщина в свитере и с шалью на плечах. Даже старушка почти.
– Что случилось? – И пытается на цыпочки встать заглянуть через плечо Вовки в подъезд.
– У вас в доме врачей или медсестер не живет?
– Я врач!
– У нас милиционер раненый.
– Ох ты! Отойдите со света! – старушка отстранила Третьякова и склонилась над раненым. – Нож нужен! Парень, на кухне у меня… А, сама.
Бабушка бросила раненого и поспешила к себе в квартиру, вернулась с полотенцем и ножом.
В это время с верхнего этажа послышались грузные шаги, доски деревянных ступеней заскрипели. Спускающий, без сомнения, был милиционером. Он был в кофте, но при этом в милицейских галифе, синих с красным тонким лампасом. Сапог не было, вместо них обрезанные рыжие валенки.
– Что тут происходит. Кто старший? – голос у дядьки был начальственный. Вот тебе и Света, и кто же у нас «папа»?
– А вы кто? – оторвался от раненого на секунду Третьяков. – Вызвали милицию и «скорую»?
– Подполковник Россохин. Московский уголовный розыск. Вы кто?
– Юрист первого класса Третьяков Иван Федорович – учащийся Высшей школы милиции, – вытянулся прокурорский.
– А это? – «папа» подошел ближе к раненому. Из-за его плеча показалась зареванная почему-то физиономия Светы.
– Капитан Радостин Семен Петрович. Тоже учащийся Высшей школы милиции. У нас был рейд, подошли к подозрительным гражданам недалеко от вашего дома, представились, а они без предупреждения открыли по нам огонь из пистолета. Одна пуля попала в Семена, с меня шапку пулей сорвало. Шесть человек их было. Два раза один выстрелил, а потом все убежали. Я не погнался, остался с раненым. Тут на счастье Вовка Фомин подошел. Вот мы вдвоем и перетащили капитана сюда. «Скорую» вызвали, товарищ подполковник?
– Вызвал. Ты кто? – «Папа» сурово глянул на Вовку. – Что здесь делал?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Он меня до дому провожал, – раздалось из-за плеча.
– Вот как? Документы! – «папа» еще посуровел.
Вовка паспорт, как чувствовал, с собой взял. Достал из внутреннего кармана ватника и протянул подполковнику-муровцу.
«Папа» внимательно пролистал серую книжицу и присвистнул.
– Тридцать первого года рождения. Шестнадцать лет. Что в Москве делаешь? Паспорт с куйбышевской пропиской.
– Играю за московское «Динамо» в канадский хоккей.
– Шестнадцать! – выдохнула испуганно из-за плеча Света.
– Твою ж через коромысло! – Повернулся муровец к дочери. – Провожал?! – Снова к Вовке оборотился передом. – Не рано тебе, хлопчик, девушек провожать. Света, а ну живо домой. И чтобы я тебя рядом с этим канадцем не видел. А ты, парень, чего о себе возомнил. Девушке девятнадцать лет. Она в институте на заочном учится. Тоже чтобы дорогу в ее сторону забыл.
Папа набрал в легкие воздуха для еще более грозной отповеди молокососу, но тут в подъезд вломились люди. Много людей, и врачи, и милиционеры. Так что Вовка так и не узнал, что товарищ подполковник сделает с ним, если еще раз увидит рядом с дочуркой. В общем, сходил за сладким. Их с юристом первого класса Третьяковым только в три часа ночи домой в общагу доставили. Причем на «скорой», нет, не побитых до изумления. Просто машины все на выезде, а «папа», руководивший опросом-допросом, решил сжалиться над ухажером и попросил дежурившую у отделения ту самую машину «скорой помощи» отвезти этих «придурков» в общежитие.
Интересная машина. Прямо правительственный лимузин. ЗИС-110А (санитарная модификация знаменитого лимузина ЗИС-110). Эх, себе бы такую. Это не генеральская «Победа». Вещь.
Засыпая уже, Вовка успел подумать, что хорошо, что «папа» запретил встречаться со Светой. Рано ему со студентками шуры-муры заводить. Урок будет.
Хорошо, что тренировка в два часа. Выспался Вовка от души. Только в половине двенадцатого проснулся. Хорошо будильник не подвел. Быстро умылся, зубы порошком ароматизированным почистил. Купил за пять рублей в том же коммерческом магазине у Светы, еще в первое посещение. Натянул пальто и бегом к метро. В прямом смысле бегом. В полпервого отходит автобус с командой по русскому хоккею на фабрику-кухню на обед. Талоны вчера Якушин выдал и за два прошлых дня тоже.
– Просрочены? – повертел зеленые бумажки Фомин.
– Ничего, в буфете шоколада возьмешь.
Успел в последнюю секунду, уже отъезжал мастодонт немецкий. Сидячих мест опять не было. Команда по русскому хоккею даже больше на пару человек, чем по канадскому, плюсом Вовка и примкнувший к ним Яшин. Это Вовка уговорил Якушина поставить Льва Иваныча на довольствие, а то парень на солдатских харчах такой режим тренировок не выдержит. Смешно смотрелось. Немцы они чудные ребята, или карлики все. Вовка со своими метр восемьдесят два и Яшин с метр девяносто три стояли в проходе, чуть согнув ноги в коленях, и все одно упираясь головой в фанерный потолок. Потом надоело на колдобинах биться и приседать, сели на корточки. Час в такой позе – тоже зарядка.
В буфете четыре шоколадки дали на два талона и шепнули, что могут за половину цены и на деньги поменять. Нет уж, граждане хорошие. Продукты, они важнее денег в этом пространственно-временном континууме. Суп был даже с небольшим куском мяса на косточке. Кости у всех собрал Якушин, грызть талисману «Динамо» мелкому кобельку Борьке, что жил при стадионе. А гречка пахла прелым. Видно, слишком долго держали на складе или попала под дождь осенью. Ничего, в животе не дураки, разберутся. Зато калорий, да даже килокалорий вон сколько, еще ведь и котлета. И кусочек масла на хлеб. После такого обеда и погонять можно сверстников.
Так и получилось. Якушин ничего слушать не захотел о собственной пятерке.
– Ты, Фомин, как с другой планеты. Из капиталистической какой-то. Пятерка своя, амуниция своя. Может, тебе еще и раздевалку с душем отдельную на стадионе построить. Талоны получаешь – отрабатывай, эти пять дней молодежку ты тренируешь. Разговор окончен. Кругом шагом марш.