про инопланетных монстров, про вторжение, конец света. Конечно, кинокартина направлена на развлечение, но помимо слащавых физиономий актеров, дорогущих декораций и спецэффектов здесь должен быть какой-то смысл. Или посыл. Хоть что-то, кроме красивой картинки. Я ничего не заметил.
Утро началось с очень яркого солнца. Неужели скоро настанет весна, и снег сойдет? Невероятно. С кухни тянуло ванилью. Я потянулся в постели, взглянул на часы – половина десятого утра. Еще каких-то тридцать минут, и закончится первая пара. Я проспал английский язык. Перевернулся на другой бок, снова потянулся, припоминая вчерашний вечер. На соседней подушке лежал длинный темный волос. Мы проспали английский язык.
В спальню зашла Тася. Она принесла и поставила на кровать поднос, на котором была тарелка с сырниками, земляничным вареньем и две кружки с чаем. Одну она обхватила двумя руками, будто пыталась согреться. Улыбнулась. И ее глаза улыбнулись. А я не знал, что сказать.
Это безумно трогательный жест. Завтрак в постель. Это проявление заботы и попытка сделать человеку приятное. Я не дурак, все понимаю. Но это завтрак в постель! Еда в постели! Это крошки, пятна чая, а тут еще и варенье; забытые кружки у меня на тумбочке. Я взял поднос и пошел на кухню, выставляя посуду на стол. Следом за мной топотала Тася.
– Привык есть здесь, – сказал я, принимаясь за горячий чай.
А ведь я еще не умылся.
Она смотрела на меня своими невероятными глазами: один отражал безграничную радость, так обычно горят глаза у беззаботных маленьких детей, которые приходят в восторг от всего подряд; второй же пытался проникнуть внутрь меня и понять, что я скрываю. Это меня зачаровывало. Отпил немного чая, посмотрел на приготовленный завтрак; так вот откуда пахнет ванилью. И как мне это есть? Ведь я еще не умывался. Не чистил зубы.
Тася уехала через час, намеревалась успеть на два последних семинара, но отказалась почему-то от предложения подвезти ее. Сказала, что сама доедет. Я так же, как в тот раз, смотрел, как она одевается, завязывает шарф, проверяет телефон и идет к лифту. Смотрел и ничего не понимал.
8 апреля, среда
Сегодня была первая лекция по профессиональной этике. Долго ждал, когда начнется эта дисциплина, интерес распирал, что нам будут говорить, чему учить. Но оказалось, что курс очень маленький: четыре лекции и четыре семинара. Но поразило меня совсем не это.
После вступительной части преподаватель задал аудитории вопрос: «Что для вас самый большой грех?»
На удивление первую половину минуты стояла тишина. Все молчали и переглядывались с соседом. Вопрос повторился.
Потихоньку начали отвечать, вскоре все, не стесняясь, кричали, вскидывали руки, разыгрывали бурную дискуссию.
– Что для вас является самым большим грехом?
– Убийство!
Все скандировали это слово.
«Убийство! Убийство! Убийство человека!»
Кто-то вскрикивал и орал, что страшный грех – это измена. Измена Родине. Для кого-то грехом считались жадность и корысть. Еще кто-то кричал, что грех – это самоубийство.
Интересно. Да, возможно это грех, но с ним человек жить уже не будет, он просто попадет в ад. Но в ад попадут и другие, кто совершал грехи и при жизни. Прелюбодеяние, зависть, кража – все это есть на нашей совести. Мы с этим живем. А потом попадем в ад. Вместе с самоубийцами. Мы равны. Грехи равны.
Или не попадем. Тут уже кто во что верит. Так что существование или отсутствие ада никак не изменит того, что перед смертью мы все равны. И чиновник, и преподаватель, и бизнесмен, и продавец, и водитель трамвая, и повар, и врач, и пьяница, и вор, и проститутка, и я. Все мы равны. Над всеми будет Божий суд. Или не будет. Кто во что верит. Но перед смертью мы равны. Никто ее не избежал. И не избежит.
Да и грехи равны. Как можно понять самый большой грех или не самый большой? Здесь не должно быть иерархии.
Меня окружали голоса, зажимали в кольцо. «Грех – это покушение на человеческую жизнь. Убийство. Убийство – это грех!» Меня затошнило. Свело желудок. В глазах потемнело. А голоса продолжали обсуждать и кричать. Казалось, что я услышал смех. Такой злорадный, глухой, похожий на скрип старой ржавой двери. Гам продолжался, из которого я отчетливо слышал лишь одно слово. Будто тысяча демонов окружала меня в темноте и жаждала крови. Выворачивала мою душу наизнанку, наслаждалась ее терпким вкусом и ждала, когда я взвою от причиненной боли.
Сдавливало виски. Перед глазами плавали солнечный зайчики. Я не знаю, насколько это правда, но в аудитории было жарко. Воздух жесткий, раздирал горло и сушил язык. Я вспотел. А голоса не прекращались, они повторяли одно и тоже, сводя меня с ума.
Я вышел из аудитории.
Сидел на холодном кожаном диванчике в холле и смотрел как тело судорожно содрогалось каждые семь секунд. Раз, два, три, четыре… семь. Снова! Раз, два, три, четыре… семь. Опять! Раз, два, три, четыре… семь. Так забавно дергалась коленка.
Через час подошла Тася и передала все мои вещи. Я даже смартфон там оставил. Какой придурок! Нужно больше не доставать его из кармана.
– Ты чего так выбежал? Даже стул опрокинул. Мы все испугались за тебя. Что случилось? Ты бледный какой-то.
– Неважно себя чувствую, – ответил я, пытаясь придумать убедительную причину своего поведения. – Меня тошнит. Может быть съел что-то не то.
– Домой тогда нужно. Отлежаться и таблетки принять.
– Да. Так и сделаю. Спасибо. А где Егор? – спросил я, забирая свой рюкзак и тетрадь.
Тася ответила, что не знает, где он.
Сейчас же я все время думаю об одном: почему вещи мне принесла именно Тася, а не Егор? Чем он был занят, что не удосужился поинтересоваться о моем самочувствии. Он не отнес мои вещи, которые я оставил в аудитории, не нашел меня в универе, а я там просидел еще с час. Не позвонил и не написал. Может он не заметил, что я ушел во время лекции? Однако Тася сказала, мол, на это все обратили внимание. Почему тогда Егор не связался со мной?
Я не пытаюсь надавить на жалось или играть роль несчастного брошенного друга. Мне просто… обидно. Странно, жутко и обидно. Наверно, как-то по-детски. И признаюсь, от этого чувства мне даже немного неловко.
9 апреля, четверг
Я оказался чуть сообразительнее Егора. Не то, чтобы я этим гордился или что-то еще. Так. Просто. Я не задавал идиотского вопроса каждые полчаса. Он с рьяным интересом спрашивал у всех и у каждого, куда подевалась Маша, почему ее нет уже четвертый день. Мне стало не по себе: разве его должна волновать другая девушка, когда он зациклен на Тасе? И зациклен ли? Честно говоря, проанализировав, я заметил, что Егор мне стал реже