– Влияние, – усмехаюсь я мягко, но с большим значением. – Не давление, а влияние, назовем это так. И влияние это будет исключительной силы. Я не сомневаюсь, что меня поддержит вся региональная властная и финансовая элита. Все настоящие бизнесмены – не перекупщики и спекулянты, а создатели реальных ценностей. Все те, кому надоело кормить жулье и дармоедов…
– А государственная бюрократия и оппозиция?
– Государственная бюрократия существует вечно, и вечно она борется с любой инициативой, которая ограничивает ее власть. Бюрократию надо воспринимать как дурной климат. Ей надо противостоять, как плохой погоде. Ну а оппозиция… А что она может? Она бесплодна. Она не способна предложить народу реальной альтернативы. Прошли времена, когда люди верили, будто наши любимые пищевые жиры – пушечное сало и ружейное масло. Люди выросли, поумнели, они плевали на лозунги, а хотят они нормальной сытой благополучной жизни. И я готов им помочь в этом…
Я вывел пультом звук, повернулся к Кузнецову:
– Что у нас сегодня?
– Совещание по состоянию биржи, – взглянул помощник в ноутбук. – В десять – деловой завтрак с президентом Би-би-би, «Бостон бизнес бэнк». Просится к вам на встречу Гаглоев – надо определить нашу позицию с еврооблигациями, он уже говорил с вами.
– Экспертное заключение есть?
– В вашей рабочей папке.
– Я посмотрю, к вечеру сообщу решение. Что с «Макрокомп глобал электроникс»?
– Билл Хейнс выставил банковские гарантийные письма и аффидевит[1] о готовности подписать договор. На этой неделе у вас встреча с вице-премьером Завалишиным – все финансовые и технические документы готовы. Нужно решение правительства…
– Собери рабочую группу, девять миллиардов – не шутка, надо будет еще раз прогнать доклад. Я обязательно буду, все должно быть отполировано, как котовьи яйца!
– Я думаю, что там все в порядке – ребята очень серьезно поработали, – сказал Кузнецов.
– Может быть, – кивнул я. – Правда, я знаю, что если тебе кажется, будто все в порядке, – значит, ты просто плохо информирован…
Сказал и задумался, забыл о Кузнецове. Какое ужасное внутреннее напряжение, щемящий звон тревоги в душе, торопливый, испуганный колотун сердца! Как хочется – хоть бы на день – животного пейзанского покоя. Как избавиться от этого вечного нервного тремора?
Пустое! Это невозможно. Физиология. Адреналиновые бури в злой азартной крови.
Пустое! Тряхнул головой, услышал, как Кузнецов что-то говорит мне. Я спросил:
– Что там еще?
– Заседание правления, отчет ревизоров о работе Воронежского металлургического – похоже, там у нас воруют.
– Оторвите голову, остальное – в прокуратуру… Решите без меня.
– Балясный хочет вам доложиться. Предлагает купить бывший санаторий ЦК в Сочи, перестроить в пятизвездный отель. Очень высокая рентабельность…
– На фиг! Сейчас на Кипре и в Турции отдыхать дешевле. И пусть Балясный подсчитает, сколько мне будет стоить выкурить оттуда мафию! Нет, это мимо кассы…
– Кстати, Александр Игнатьич… Шеф службы безопасности Алексей Кузьмич хотел переговорить по деликатному вопросу.
– В четыре. Дай ему десять минут. Все?
– Вам должна быть представлена команда имиджмейкеров – это люди Краснова, игроки профессиональные.
– Завтра в десять. Еще?
– Приглашения на праздник песни, оргкомитет кинофестиваля, презентации, юбилейные банкеты, премьеры, открытие выставок, концерт Патрисии Каас, личная просьба Маслякова вручить призы победителям КВН. Общим числом двадцать семь…
– Прекрасно. Всем разослать письма, поздравления и пожелания. Праздных – поблагодарить. Нужных – обнадежить моей уверенностью в нашем сотрудничестве. В будущем…
Кот Бойко:
ЖИВОЙ ТРУС
У Лоры на лице было выражение чувственного наслаждения. Восклицательная гримаса счастья! Она сидела посреди комнаты на нашей колченогой табуреточке и смотрела, как я примеряю купленные ею тряпки развеселого молодежно-отвязного стиля. А я перед зеркалом старательно пристраивал длинноволосый блондинистый парик.
Лора хохотала, светя своими белоснежными зубами, такими неправдоподобно ровными, что наводили на пакостную мысль о металлокерамике, но все-таки настоящими, костяными, собственными. У нее были всегда приятно прохладные зубы…
– Ну скажи, пожалуйста, зачем тебе парик?
– Хочу быть похожим на настоящего артиста. На Филиппенко. Или Говорухина.
– Да перестань ты дурака валять! Серьезно!..
– Серьезно? – корчил я рожи. – Если серьезно… Если серьезно…
В разных ракурсах я рассматриваю себя в зеркале, гримасничая и кривляясь.
– Если серьезно, то я хочу немного уклониться от своей бешеной популярности на улице. Я просто боюсь толп поклонниц и почитателей моего таланта. Ты не представляешь, как пугают меня эти женщины, падающие передо мной публично на колени! Толпы девственниц, плачущих от вожделения! Педики, прячущиеся в засаде. Говорю тебе совершенно откровенно – я боюсь. Я попросту трус…
– И это ты врешь, жучила несчастный! – вздохнула Лора. – Я бы предпочла, чтобы ты был сильно потрусливее. Мне твое гусарство – во где стоит! – Она провела ладонью по шее.
– Подруга! Волшебная Теслимовка! Все бу, как ты ска! Я ведь не успел тебе сообщить, что я сейчас снимаюсь в кино по пьесе Толстого. Называется «Живой трус». Я уже все придумал! У нас это с покойником Львом Николаевичем просто отпадно получилось. Хит сезона!
– И что ты мелешь!
– Правду говорю! Тебе понравится. Основная мысль – любой бабе больше по душе живой трус, чем мертвый герой. Увидишь – культовый фильмец отгрохаем…
– Что ты несешь, ненормальный?
– Арию живого труса. Сатрап, парализованный страхом…
– Слушай, живой трус, ты лучше скажи – тебе шмотки нравятся?
– Подруга! Кормилица, поилица и одевалица! Спасибо тебе! Я в этом паричке и новом прикиде красив нечеловечески! Так шикарно выглядел только мой приятель аферист Харлампий Спиридонович Фотокакис. Жаль, репатриировался, фраер этакий, к себе на родину – в древнюю Элладу. Сейчас бы умер от зависти.
– Кот!
– Чего? – остановился я.
– Мне все равно – трус ты или герой. Чемпион или подзаборник…
Я решительно направился к Лоре:
– Докажите поступком! Слово…
– …и дело, – тихо сказала Лора. – Я тебя очень люблю.
– Дай покиссаю!.. – заорал я.
Она обняла меня и целовала долго, будто в забытьи. Судорожно вздохнула:
– Собаки не понимают, что хозяин уходит из дома ненадолго – на работу или в магазин. Они каждый раз умирают от горя, потому что думают – навсегда.
– О чем ты, яблочко мое Теслимовка?
– Когда мы расстаемся, я прощаюсь с тобой навсегда…
Сергей Ордынцев:
ЗВОНОК
Дикий невоспитанный народ – американцы – замечательно придумали отдыхать, положив ноги на стол. Это удобно – кровь отливает от головы и от копыт, ноги не гудят от беготни, черепушка от мыслей. И, развалясь в кресле, попивая холодный боржом, смотришь по телевизору вчерашнее интервью моего финансового гуру Серебровского невероятно серьезному, крайне обстоятельному Евгению Киселеву. Вообще они забавно выглядят вдвоем – Киселев гораздо больше похож на Магната Олигарховича, чем мой мальчишески худощавый и несильно богатырский друган.
– Ваше решение баллотироваться на выборах в губернаторы вызвало самые противоречивые отклики в политических и журналистских кругах. Как бы вы сами охарактеризовали свой поступок? – спрашивает Киселев.
– Мое решение продиктовано давно назревшей необходимостью прихода во власть реальных политиков. Ведь у нас сложилось парадоксальное положение, что политические решения принимают, в принципе, абсолютно безответственные люди. Во всей государственной вертикали занимают места те, кто распоряжается миллиардами государственной и гражданской собственности, не имея за душой ни копейки. Они ничем и никогда не рискуют в случае любых провалов и ошибок. Более того, они не страшатся даже краха политической карьеры как расплаты за свою корыстность и некомпетентность. Максимум, что им грозит, – почетная отставка. Возникает возможность во всех интервью ссылаться на свой государственный опыт министра, губернатора или депутата при заходе на новый виток жизненных успехов. Так дальше продолжаться не может. Политику должны делать реально ответственные люди…
Я выключил телевизор, взял трубку сотового телефона и осторожно стал нажимать кнопочки, пока на экране не всплыли цифры: 717–77–77.
Гудок, другой, затем возник хрипловато-сытый голос:
– Слушаю…
– Я бы хотел поговорить с Костей Бойко, – быстро сказал я, как можно проще сказал, как бы между прочим решил звякнуть.
На том конце не сразу, с раздумчивой запинкой ответили:
– Эт-то можно… Кто спрашивает его?
– Товарищ, старый товарищ.
Мой абонент уже сориентировался, собрался, увереннее, тверже спросил: