— Нянька царевны Еремеевна, — едва слышно шепнула Росана и, едва старушка прошла в дверь, показывая дорогу, испарилась, как вода со сковородки.
Я только хмыкнула и прошла в тёмное помещение. Да уж, жёлтые здоровенные клыки, выглядывавшие когда хозяйка начинала улыбаться, совершенно неуместные на пухлом лице, могли перепугать кого угодно.
Из прихожей (кажется, её называют сени?) меня пригласили пройти в комнату. Свет ударил по глазам. Странно, электричества не заметно, окошечки крохотные, а в доме светло.
Обстановка оказалась знакома ещё со времен каникул у бабушки. Обшитые досками стены, на окошечках яркая герань, большая печь, в ней можно запечь барана целиком, за печью отгороженный ситцевой занавеской угол, кажется там рукомойник. Возле печи выставлены разномастные ухваты и кочерга. В красном углу, иконы, украшенные веточками вербы и вышитыми полотенцами. Неподалёку, правда, фигурки совершенно языческого вида. В кого же хозяйка верит-то? У окна большой стол, вокруг которого расположились выскобленные лавки. Вообще, всё дерево выскоблено и сияет оттенками от золотистого до коричневого. Стол из морёного дуба, с места не сдвинешь. Вдоль одной из стен нечто вроде верстака, на котором и над которым разложены и развешены пучки трав, цветов, горшочки, скляночки и совершенно незнакомые предметы.
В доме восхитительно пахло смесью сухих трав, дерева и свежих пирогов.
В животе оглушительно заурчало.
Хозяйка, возившаяся у печи пока я осматривалась, оглянулась со смешком:
— Садись к столу, с дороги оголодала, да и не мешало бы тебя подкормить чуток. Давно по лесу-то скиталась?
— Да не скиталась! Я к царевне по делу приехала.
Меня не обрадовало желание очередной доброхотки подкормить, но постаралась этого не показать.
— Угу…
Царевнина нянька кивнула. И только тут я осознала, что передо мной действительно старая женщина. Её пышность, яркий наряд, блестящие глаза, сбили с толку.
— Ладно, это хорошо, что сразу нашлась. Не то пришлось бы искать по лесу, как этого неслуха! Опасно нынче в лесу. Я уж и Василисушке говорила, чтобы в лес не особо бегала…
Хозяйка метала на стол из печки одно блюдо за другим. Их аппетитный вид манил, и я не сразу обратила внимание на слова. Но всё-таки дошло.
— О каком неслухе вы говорите?
— Да о приятеле твоем — Мирлисе. Говорила Телистариону, не будет из мальчишки толку. Сразу всё хочет, учиться лень, вот и получилась ерунда. — Старушка осеклась, заметив мою отпавшую челюсть. — Ты чего это?
— Вы знаете Мирлиса?
— Знаю.
— Так вы знаете, как я сюда попала?
— Ещё бы не знать, — возмутилась бабка. — А вот вернуться так запросто не удастся. Чудит колдовство, чудит… Да не горюй ты, — заметила старушка моё расстройство. — Василисушка поможет. Поможет, хотя у самой беда и помощи ждать неоткуда. Дочь младшая, никому особо не нужная. Её сестры в царском тереме такую власть взяли, что моей деточке и деваться некуда. Чую, все беды их шкодливых ручек дело, а сделать ничего не могу, и никто против них ничего у нас тут сделать не может. А над тобой у них власти нет, помогла бы ты голубке моей, а там, глядишь, и дорогу тебе домой наладим, — бросила на меня жалобный взгляд хозяйка.
— Да помогла бы, только толку от меня здесь — что с козла молока, — раздражённо бросила я, устраиваясь поближе к горшку с кашей.
Хозяйка не пожалела ни молока, ни трав, запах из горшка полз такой, что я готова была слопать всё, что в нём находилось. Еремеевна, довольно улыбнувшись, придвинула мне расписную ложку и миску. Наворачивая потрясающую кашу, такую ела только у Яги на откорме, я продолжила, едва не глотая язык:
— Смотрю тут у вас колдуны какие-то, оборотни, заклинания. Я в этом ничего не понимаю!
Пришлось остановиться подавившись.
— Да ты ешь, ешь, не спеши. У меня тут вот ещё оладушки.
Еремеевна, улыбаясь, придвинула блюдо с горой пышных, даже моя бабуля не умела такие делать, оладий и миску золотого меда.
— Эк оголодала-то.
— Не оголодала, — прочавкала я, — уж больно вкусно…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ну и, славно, ешь, договорим после.
Довольная хозяйка присела на лавку, умильно глядя, как исчезает во мне еда, ложка за ложкой.
Запив восхитительные оладушки кисловато-сладким ядрёным квасом, отвалилась от стола. В жизни столько не ела, а особой тяжести не чувствуется, вот что значит здоровая натуральная пища! Да здравствует лозунг «Назад к предкам!».
— Спасибо, бабуля, очень вкусно.
Старушка разулыбалась, но улыбка исчезла, как только я продолжила:
— А теперь вернемся к нашим баранам…
— Каким таким баранам?! — застыла с посудой в руках хозяйка, убиравшая со стола.
— Ну, то есть, к нашему разговору о колдунах, оборотнях, вашей принцессе и том, что натворил Мирлис.
— Ах это! Ну, так слушай. Василиса — меньшая дочь нашего царя. Царевна она, не принцесса, — дождавшись кивка (я сделала вид, что разницу уяснила, хотя с моей точки зрения принцесса, царевна, разницы никакой), старушка продолжила:- Василиса не из любимиц, тиха, да неприметна, царёвы любимицы две старшие, о них и забота вся, а Василису собираются выдать за тутошнего боярского сына Сивкова. Сивков-от старший — в силе, да род не больно хорош, вот и выпросил у государя дочь. Надо бы сказать, что сынок не умён да дурён, да мало будет…
— Его не Иваном зовут?
— Точно, а ты откуда ведаешь?
— Догадалась. Обычно всех дураков в сказках Иванами зовут. Только в конце они поумнее всех оказываются.
— Этот не окажется. Его в детстве маменька непутёвая на голову роняла, вот и стал теперь пенёк пеньком. Только и есть, что богатство батюшкино, а так за него ни одна девка пойти не хочет. Свадьба через три недели, а Василисе это не по сердцу, у неё суженый есть, — бабка недовольно крякнула.
— А что, тот суженый бедный или безродный? — встряла я опять.
— Да куда там! И богат, и пригож, да только поди ж ты — не человек он. Царь-батюшка как о таком поругании своей царской крови услыхал, так и повелел с Василисушки глаз не спускать, из терема едва на прогулки выпускает, да и то, под присмотром. А суженый её, как на грех, пропал, не вызвать его никак.
— А делать что? Я-то что могу?
— Она тебе всё сама обскажет. Знала бы ты, как она обрадовалась, прознав, что ты вот-вот здесь появишься. Вот уж, почитай, как два дня тебя дожидается, да ты больно уж задержалась? — Еремеевна сурово посмотрела на меня, явно ожидая оправдания задержки.
— Да я, понимаете ли, верхом не очень-то ездить умею, — промямлила, опустив глаза.
В их-то мире, где конская тяга самый быстрый способ передвижения, не ездить верхом!
Сочувственно кивнув, Еремеевна поднялась со здоровенного сундука, на котором до того сидела.
— Ну и ладно. Главное — ты здесь. Василиса тебя завтра ждать будет, а пока, если хочешь, можно на неё и сестриц её посмотреть.
Естественно, я согласилась!
Старушка открыла крышку сундука и достала что-то плоское, завёрнутое в тряпицу. В тряпице оказалась небольшая тарелочка тончайшего фарфора, вызолоченная в середине, и расписная яркими птицами по краю. На неё старушка положила маленькое яблочко, похожее на ранет. Взяла тарелочку двумя руками и начала осторожно покачивать ею. Яблочко принялось перекатываться по дну, описывая правильные круги.
— Ты катись, катись, яблочко, катись наливное, покажи красной девице, что она пожелает…
С этими словами Еремеевна передала тарелочку мне. Я ухватила ту мертвой хваткой, боясь выронить, яблочко продолжало кататься как заведённое.
— Говори, что увидеть хочешь, — прошептала на ухо Еремеевна.
В голову ничего не шло, брякнула первое, что пришло на ум:
— Покажи царский терем, — и добавила: — Пожалуйста.
Не знаю, чего ожидала, но не точного повторения сценки из мультика. Совсем как в «Аленьком цветочке»! Яблочко скользнуло в центр тарелочки и начало крутиться по спирали. Вслед за яблочком проявилась картинка и заняла всё дно тарелочки. Ну, натуральный телевизор годов шестидесятых, сюда бы ещё линзу, чтобы изображение было покрупнее…