«Не знаю, — признавался Деникин, — поняли ли всю внутреннюю драму русской армии те, кто читал этот приказ, опубликованный в газетах в полное нарушение элементарных условий скрытности операции. Вся стратегия перевернулась вверх дном. Русский главнокомандующий, бессильный двинуть свои войска в наступление и тем облегчить положение соседнего фронта, хотел хотя бы ценой обнаружения своих намерений удержать против себя немецкие дивизии, снимаемые с его фронта и отправляемые против Юго-Западного и против союзников».
Приезжавшие накануне наступления комиссары Временного правительства вручили командиру 201-го Потийского пехотного полка полковнику Роману Дубинину красное знамя. Все чин по чину, коленопреклоненно, целуя кумач, возопя «умрем за Родину!». В первый же день наступления лишь одна штурмовая рота полка бросилась в атаку, лихо взяла два ряда окопов, переколов защитников, и уже вовсю поливала огнем третью. Однако остальные роты даже не думали идти вперед, бросили пулеметы и пошли «умирать за Родину» на 10 верст в тыл.
175-я пехотная дивизия генерал-майора Владимира Смирнова стремительным ударом овладела немецкими укреплениями под Крево, дошла до Попелевичского леса и заняла деревню Томасовка. Впереди была третья немецкая оборонительная линия. Как сообщалось в боевом донесении, «тщетно офицеры, следовавшие впереди, пытались поднять людей. Тогда 15 офицеров с небольшой кучкой солдат двинулись одни вперед. Судьба их неизвестна — они не вернулись. Мир праху храбрых!».
1-й Сибирский корпус генерал-лейтенанта Евгения Искрицкого (очередной однокашник Деникина) занял Новоспасский лес (в 10 верстах от Сморгони) и прорвался до третьей немецкой линии окопов. Причем, в авангарде шли женщины — ударницы «батальона смерти» Марии Бочкаревой, жутко боявшиеся своего командира (ходили слухи, что новгородская крестьянка «бьет морды, как заправский вахмистр старого режима»). Увидев такой порыв, за ними увязались 75 офицеров и 300 солдат во главе с командиром 525-го пехотного Кюрюк-Даринского полка подполковником Александром Ивановым. Летевшая в атаку разнополая масса устрашала, и немцы решили не доводить до рукопашной с прекрасным полом — просто расстреляли атакующих из минометов. Несчастные женщины, которым понятие «рассыпной строй» так никто и не успел объяснить, чисто по-женски в ужасе сбивались в кучу и становились отличными мишенями.
Потери «батальона смерти» составили 30 убитых и 70 раненых. Сама комбат была награждена Георгиевским крестом и представлена к чину подпоручика.
Генерал Людендорф писал: «Из всех атак, направленных против прежнего Восточного фронта (Эйхгорна), атаки д июля, южнее Сморгони, у Крево были особенно жестоки… Положение в течение нескольких дней представлялось очень тяжелым, пока наши резервы и артиллерийский огонь не восстановили фронта. Русские оставили наши траншеи. Это не были уже русские прежних дней».
Многие подразделения фронта либо вообще отказывались идти в атаку, либо шли лишь частично. Основные потери понес офицерский корпус, который в подавляющем большинстве остался верным долгу. При численном превосходстве фронта (на 19-верстном фронте у Деникина было 184 батальона против 29 вражеских; 900 орудий против 300 немецких; 138 батальонов введены были в бой против перволинейных 17 немецких) операция закончилась с огромными потерями и практически безрезультатно (из 20 тысяч раненых у трети оказались поврежденными лишь пальцы и кисти рук — явные «самострелы»).
На Северном фронте наступление закончилось в один день. Юго-западнее Двинска, как было указано в сводке, «наши части после сильной артиллерийской подготовки овладели немецкой позицией по обе стороны железной дороги Двинск — Вильно. Вслед за сим целые дивизии, без напора со стороны противника, самовольно отошли в основные окопы».
У Гутора случилось вообще неслыханное. Капитан гвардейского гренадерского полка Игнатий Дзевалтовский (польский большевик с апреля 1917 года) взбунтовал и увел с позиций гренадер — гордость императорской России, что открыло фронт на участке 11-й армии. Нанесшие в стык 7-й и 11-й армий контрудар немцы, которым очень удачно подфартило с «растопыркой» Брусилова (удалось спокойно перебрасывать резервы с других фронтов), были несказанно обрадованы, даже не заметив сопротивления.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Попытки спасти ситуацию были лишь эпизодические и от этого особо героические. Известен случай, когда под Тарнополем лично командир 1-го гвардейского корпуса, отчаянный поляк, Генерального штаба генерал-лейтенант Владимир Май-Маевский на виду у бегущего воинства вышел из окопа ОДИН и с револьвером в руке пошел навстречу атакующим тевтонам. Ошеломленные беглецы остановились и, повернув штыки, опрокинули немцев. За этот подвиг сам солдатский комитет постановил представить отчаюгу к СОЛДАТСКОМУ ордену «Егория с веточкой» — Георгиевского ордена с лавровой ветвью, введенного после Февральской революции Временным правительством и вручавшегося при непременном утверждении солдатских комитетов. И это в то время, когда служивые чуть ли не ежедневно стреляли своих офицеров и генералов без пощады.
Тарнопольский прорыв окончательно похоронил иллюзии Керенского. «Революционная армия» не просто отступила — побежала, бросая имущество и вооружение (потери фронта составили 40 тысяч человек). Буковина вздрогнула от буйной обезумевшей толпы, которая дула во все лопатки от противника, коего в глаза не видела, сметая на своем пути главным образом лавки и магазины, грабя, насилуя, убивая, как будто она двигалась по вражеской территории.
Временному правительству доносили сами армейские комиссары: «Начавшееся 6 июля немецкое наступление на фронте 11-й армии разрастается в неимоверное бедствие, угрожающее, быть может, гибелью революционной России… Большинство частей находится в состоянии все возрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи, уговоры и убеждения потеряли силу… На протяжении сотни верст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них — здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными. Иногда так отходят целые части… Положение требует самых крайних мер… Сегодня главнокомандующий с согласия комиссаров и комитетов отдал приказ о стрельбе по бегущим. Пусть вся страна узнает правду… содрогнется и найдет в себе решимость беспощадно обрушиться на всех, кто малодушием губит и предает Россию и революцию».
Не стоит и говорить, что Дзевалтовского потом по суду оправдали (здание суда было окружено «революционными войсками»). Впоследствии он верой и правдой служил большевикам, пока не предал и тех — сбежал от них в Польшу, где подозрительно быстро умер от неизвестной болезни в 1925 году (ходили слухи, что гренадерский капитан был отравлен советскими агентами). Никакое предательство в мире не остается безнаказанным.
Провал «революционного наступления» стал агонией старой армии, наглядно продемонстрировав крушение иллюзий превращения напрочь разложенной многомиллионной вооруженной толпы в некое подобие великой и босоногой армии Наполеона, покорившей почти всю Европу. Другие времена, однако.
«МУЗЫКА БУДУЩЕЙ ВОЕННОЙ РЕАКЦИИ»
Главкоюз Гутор после столь сокрушительного поражения не нашел в себе сил отчитаться перед правительством. Вместо него это сделал Корнилов, отправив 7 июля в столицу телеграмму: «Армия обезумевших темных людей, не ограждавшихся властью от систематического развращения и разложения…бежит… Необходимо немедленно… введение смертной казни и учреждение полевых судов на театре военных действий»; в случае отказа применить эту меру вся ответственность падет на тех, кто словами думает править на тех полях, где царят смерть и позор предательства, малодушие и себялюбие». Послание произвело впечатление. Корнилов тут же был назначен Керенским командующим фронтом вместо Гутора. Однако генерал, вопреки ожиданиям, не запрыгал от радости, а поставил конкретные условия, при которых соглашался на этот пост: введение смертной казни для дезертиров и мародеров, военно-полевых судов на фронте. Если, конечно, есть желание сохранить хотя бы то, что есть, и не превратить прифронтовую зону в выжженную землю. Того же требовал и комиссар фронта Борис Савинков, давно предлагавший заменить вялого Гутора на деятельного Корнилова, произведенного в генералы от инфантерии.