- Ну, видишь ли ты "Доброго самаритянина"? - спросил Арман-Луи.
- Я вижу туман, я вижу реку, но корабля я не вижу, - ответил Рено.
- Греби дальше! - сказал г-н де ла Герш.
Два новых ружейных выстрела послышались почти тотчас вслед за первыми. На этот раз две пули чиркнули по воде в двух дюймах от борта.
"Гм! - подумал Рено. - Они набирают скорость!"
Солнечный луч скользнул по поверхности реки и, метнувшись подобно золотой стреле, озарил плотный слой плывущего тумана. М-ль де Сувини приподнялась и стала на колени.
- Если ты хочешь покинуть нас, Господи, - взмолилась она, - сделай, по крайней мере, так, чтобы я не попала живой в руки этого негодяя!
Рено всматривался в туман.
- Еще не вижу! - сказал он.
Внезапно от порыва ветра, налетевшего из открытого моря, туманная завеса разорвалась, и Шельда показалась вся сверкающая от солнца. В бриллиантовом сиянии утра стал виден корабль, который ещё накануне был сорван с якорей приливом и отливом.
- Вот он, с белой полосой! - крикнул Рено.
В этот миг пролетевшая пуля выбила щепку из борта лодки под его рукой.
- Э! Да они приближаются! - проговорил Рено.
Он заметил на дне лодки ещё пару весел, вставил их в уключины, и лодка пошла быстрей.
Безумную тревогу выражало лицо Армана-Луи. Он не спускал глаз с Адриен. Пот струился по лбу Каркефу и Доминика, у них перехватило дыхание.
Адриен села и пальцем указала на мокрый подол своего платья.
Вода поднималась к ногам гребцов.
- Вот подонки! - крикнул Рено, бросив свои весла.
Пуля пробила обшивку хрупкой лодки ниже ватерлинии.
- Продолжайте грести! - сказал Рено. - Я заткну пробоину.
Он заткнул течь, но дистанция, которая отделяла лодку сеньора Матеуса от лодки беглецов, уже сократилась. Пролетели ещё две пули: одна со свистом прошла поверх их голов, другая сломала весло Каркефу.
- Имею ли я право, сударь, испугаться и на сей раз? - спросил Каркефу.
Рено снова занял свое место в ряду гребцов.
"Добрый самаритянин" на глазах стал увеличиваться в размерах. Уже были различимы мельчайшие детали оснастки; корабль лежал в дрейфе. Несколько матросов, собравшихся вдоль бортовых лееров, жадно следили за состязанием в скорости двух лодок. Человек, стоящий на кормовой надстройке, поднес подзорную трубу к глазу.
- Эй там, на корабле! Это мы! - прокричал Рено.
Лодка вошла, наконец, в тень "Доброго самаритянина". Вдруг заговорил рупор капитана корабля. Над кормой взвился флаг, и почти тотчас облако белого дыма окутало "Доброго самаритянина". Эхо пушечного выстрела пронеслось над поверхностью реки, и огромный фонтан воды обозначил место, куда только что упало ядро. Лодка сеньора Матеуса, вся в пене, остановилась.
Каркефу подбросил свою шляпу в воздух.
- Железо против свинца! Всему свой черед, господа разбойники! радостно выкрикивал он.
Арман-Луи затаил дыхание. Доминик зарычал, но тут их челнок коснулся бока "Доброго самаритянина"; веревочный трап был сброшен с палубы.
Первой поставила на неё ногу Адриен.
Капитан-кальвинист приветствовал е взмахом шляпы.
- Вы находитесь уже у короля Густава-Адольфа, сударыня, не дрожите больше!
На палубе Адриен опустилась на колени и сложила руки в молитве:
- Хвала Богу милосердному! - сказала она.
Арман-Луи ещё оставался в лодке. Подобно капитану корабля во время кораблекрушения, он хотел, чтобы его команда покинула лодку прежде него. Теперь на веревочной лестнице появились Доминик и Каркефу.
Матеус Орископп был уже совсем недалеко от шведского корабля. Он стоя смотрел, как ускользали от него те, кого он, казалось, уже настиг. Множество жутких чувств терзали его - и более всего гнев и унижение. Неожиданно он поднял мушкет и сделал знак, чтобы солдаты последовали его примеру.
- Огонь! - крикнул он.
Семь или восемь пуль просвистели одновременно.
Однако выстрелы метили по веревочной лестнице, на которой он, как ему показалось, узнал Армана-Луи и Рено. Пули сбили шляпу Каркефу и, когда он протянул руку, чтобы поймать её, другая пуля сразила Доминика: выпустив веревку из рук, он упал в лодку к ногам г-на де ла Герш.
Арман-Луи положил руку на грудь своего слуги: его сердце больше не билось.
Авраам Каблио снял шляпу:
- Он умер, исполняя свой долг! - сказал он. - Прими, Господи, его душу!
И тут же кальвинист занял свое капитанское место. Сильной рукой Авраам Каблио повернул жерло пушки, которую навел сам в сторону нападающих. Фитиль коснулся пороха, раздался выстрел.
Каркефу, плачущий над телом, приподнял голову. На сей раз выстрел оказался точным: ядро попало как раз в середину лодки сеньора Матеуса.
Один человек истошно заорал, и лодка быстро исчезла в пенном водовороте.
Пятнадцать голов, похожих на черные точки, и тридцать рук появились на волнующейся поверхности Шельды.
- Надо ли посылать заряд картечи эти гадам? - спросил матрос, лаская ствол пушки.
- У них больше нет оружия. Довольно, - ответил Авраам.
Схватившись за фальшборт, Рено искал знакомые глаза среди барахтающихся на воде людей: двое или трое из них, запутавшись в размокших одеждах и оружейных ремнях, исчезли с поверхности. Другие бились в волнах, охваченные страхом, и цеплялись за разбросанные взрывом обломки лодки. Наконец г-н де Шофонтен увидел знакомое бледное и худое лицо сеньора Матеуса, руки которого размеренно рассекали воду. Рено выхватил у матроса мушкет и прицелился. В этот момент Матеус уже выбрался на берег и распрямился.
- Нет! - сказал Рено. - Не могу! Он безоружен.
И его честная рука опустила мушкет.
Матеус Орископп обернулся и, подняв угрожающе руку, проговорил:
- До скорой встречи!
И сразу же скрылся за ивами и камышами.
- Какая возможность потеряна! - прошептал Каркефу.
Тело Доминика, завернутое в полотнище паруса, в которое также вложили ядро, предали воде.
"Добрый самаритянин", подняв паруса, раздутые ветром, пошел вниз по реке среди вспенившихся волн.
Три недели спустя он бросил якорь в Норвежском порту.
- Господь благословил наш путь, - сказал Авраам. - Идите же теперь туда, куда Бог посылает вас.
Но веру капитан Авраам Каблио так и не переменил, как рассчитывал на то Рено.
- Жаль, - вздыхал Рено. - И все же, надеюсь, Святой Петр сделает исключение для этого гугенота и откроет какую-нибудь тайную дверь рая...
13.
Две кузины
Г-н маркиз де Парделан, к которому судьба привела Адриен, жил в просторном замке неподалеку от Готемборга. Это был совершенно седой, хотя ещё молодой человек с насмешливо-властным лицом. В высшей степени имеющий привычку командовать, он не любил, когда ему перечили.
Осев в Швеции много лет назад, он занимал в доблестной армии, которая только что напала на Польшу, значительный ранг, которому обязан был в большей мере своими заслугами, чем именем и блеском своего состояния.
Недуги, приобретенные им на королевской службе в долгом и трудном походе, вынудили его отказаться от военной профессии. Он утешался отдыхом, который был обеспечен его роскошью и богатством.
М-ль де Парделан, его дочь, помогала ему радушно принимать гостей в замке, открытом для всех, кто имел благородное происхождение или чины в войсках короля Густаво-Адольфа.
Маркиз де Парделан распахнул объятия, встречая м-ль де Сувини, и она бросилась в них. В тот же миг он представил ей молодую особу, которая, как оказалось, робко стояла за её спиной.
- Моя дочь Диана де Парделан, - сказал маркиз. - Любите её как сестру.
Диана обвила руку вокруг шеи Адриен.
- В этого хотите? - нежно спросила она.
Г-н де Шофонтен, тотчас восхищенный ею, почувствовал нечто, что ещё ни разу не волновало его сердце:
- Теперь я думаю о серафимах! - прошептал он, не спуская глаз с м-ль де Парделан.
А г-н де ла Герш, вместо сердечного приема, на который, как ему верилось, имел право, натолкнулся лишь на холодное высокомерие своего родственника, чем был весьма поражен: задолго до того, как протянуть руку Арману-Луи, граф неучтиво позволил ему одному взбираться по ступеням парадного крыльца.
- Очень уж долго я жду здесь мадемуазель де Сувини, свою племянницу, сказал он, насупив бровь и слегка приподняв уголки губ.
Арман-Луи понял глубину этих слов; они метили в самое сердце.
Так заканчивалась эта одиссея, оставившая яркий след в душе молодого человека, несмотря на опасности, которым вместе с другом подвергался во время пути...
Однако, разве не был он каждый час подле Адриен? Разве не казалось ему, что она и сейчас связана с ним всей своей жизнью нерушимыми узами?
И все же сон закончился, пробил грустный час пробуждения. И если м-ль де Сувини спасена, не оказалась ли она в то же время потерянной для него?
Много горестных мыслей пронеслось сейчас в его голове. И подобно тому, как человек, внезапно покинувший оазис, углубляется в бесплодные пески пустыни, Арман-Луи видел вокруг себя лишь мрачную и беспредельную пустоту.