Читать интересную книгу Под новым небом, или На углях астероида - Александр Кучаев

– Нехорошо забирать у мёртвых, – сказал он, разглядывая найденные предметы при солнечном свете, – но что делать – для нас это такое подспорье.

Последнюю ночь провели на берегу озера. На ужин разогрели сосиски. Перед тем как приняться за еду, Свенсен разлил по стаканам остатки коньяка. Выпили, помянув прощальным словом город и его жителей.

Утром они напились из озера и двинулись к каньону. Страшновато им было вступать в его теснины, но они успокаивали себя тем, что на этот раз идут полные сил и с солидными запасами питья и продовольствия. Трёхлитровый чайник был наполнен водой, а пластиковые бутыли – пивом.

Каньон встретил их хмурыми сумеречными тенями, но по мере того как солнце поднималось, в нём становилось всё светлее. Наконец солнечные лучи заглянули в его каменную утробу, и уже через полчаса стало жарко, точно в плавильной печи. Терпели, пока перед глазами не поплыли красные круги. Остановились, напились воды. Каждый выпил по три стаканчика. Потащились дальше на запад. Чайник был наполнен ещё наполовину.

Примерно через час допили остальную воду. К еде не прикасались – после неё пить хотелось бы сильнее.

Ещё через час принялись за пиво. Каждый пил из своей бутыли. Солнце медленно двигалось следом, постепенно нагоняя их. Вот оно поравнялось с ними и так же медленно стало уходить вперёд, опускаясь к скальным зубцам.

На выходе из каньона, у западной его оконечности, все бутыли были пусты. Но солнце уже скрылось за далёкой холмистой грядой, стало прохладнее, и разведчики нашли в себе силы ускорить движение. Немного дальше на запад протекал ручей, и они торопились подойти к нему до наступления темноты. Не успели ещё звёзды высыпать на небе, как люди услышали шум воды, вырывающейся из ущелья. Ещё несколько шагов – и они на берегу стремительного горного потока. Напились, отлежались, после чего принялись за еду.

За двое суток до прихода в долину гейзеров доели последнюю банку консервов. Затем основой питания опять стал подножный корм, быстро превративший их в те самые ходячие скелеты, какими они отправились в экспедицию.

* * *

Стойбище в скорбном молчании выслушало рассказ о погибшем городе. Чайник, пивная кружка, столовый нож, вилки и пластмассовые стаканчики, выставленные на всеобщее обозрение, лишь подчёркивали масштабы случившегося. Людей пронизало понимание, что катастрофа, постигшая человеческую цивилизацию, ещё ужаснее, чем они предполагали. Надежда, что их найдут и всё наладится и пойдёт, как прежде, окончательно исчезла. В долине гейзеров им предстояло остаться на долгие годы, а то и навсегда.

Чаша, на дне которой она лежала, тянулась километров на тридцать пять с севера на юг. В южной части ширина долины достигала километров двадцати, а на севере, где находилось стойбище, её сужало, прижимая к горам, уже упоминавшееся озеро. Горы были видны с любой точки долины. С севера, запада и юга они были равно удалены от неё, а на северо-востоке отходили километров на пятнадцать – на то расстояние, которое было между берегами озера. Горы были не так уж высоки. По мнению Марты, а она знала толк в горах, самые высокие пики едва ли превышали две тысячи метров.

Так получилось, что отару из примерно сотни овец они обнаружили только через год с лишним после аварии, уже после возвращения последней экспедиции Свенсена. Похоже, прежде в этих краях, кроме всего прочего, занимались и овцеводством. До землетрясения отара была более многочисленной, но происшедшая катастрофа сократила и её. Об этом говорили повреждённые скелеты животных с сохранившимися на них клочьями шерсти и полусгнившими лоскутами шкур, разорванными птицами и зверями.

В отаре было несколько баранов. Рядом со взрослыми матками паслось десятка полтора разновозрастных ягнят – и ярочки, и барашки. Одним из них было несколько месяцев, другим – несколько дней. Ещё сколько-то маток были суягными. Животные легче людей перенесли воздействие катаклизмов и при первой же возможности возобновили продолжение рода.

Марта, а именно она вышла на овец, известила стойбище, и все ринулись устраивать облаву. Было много крика и суматохи, отара же одичала и не подпускала к себе. Но люди были голодны и потому – настойчивы. Проявляя по ходу дела смекалку, они сначала изловили одну овцу, за ней вторую…

И вот уже задымились костры и запахло жареным. Куски мяса поворачивали на самодельных вертелах так, чтобы не подгорало и ничего не пропало. В деловом гомоне различались беспокойные голоса, напоминавшие, что надо делить по справедливости.

Так и поступили: когда мясо было готово, его разделили по жребию, и никто не остался в обиде. Некоторые, получив заветный кусок, забирались в какое-нибудь укрытие или просто отходили в сторону и поглощали свою трапезу в полном уединении. Большинство же усаживались вокруг догоравших костров. Совместное «застолье», сдобренное радостным блеском глаз и восторженными возгласами, только усиливало наслаждение, доставляемое обильной, вкусной едой. В эти минуты пережившие аварию чувствовали себя почти счастливыми.

Целый месяц они были с мясом, но потом спохватились и, прекратив истребление отары, устроили загоны и стали за ней ухаживать. Численность овец стала возрастать, и со временем у стойбища вновь появились и мясо, и шкуры, и шерсть, а также молоко, из которого научились изготавливать сыр. Через четыре года отара, считая молодняк, увеличилась до тысячи овец. Она уже полностью удовлетворяла потребности людей в перечисленных выше продуктах, и те благословляли день, подаривший им этих животных. На забой шли нагулявшие изрядный вес валухи и старые матки, потерявшие продуктивность. Всех ярочек оставляли на расширенное воспроизводство отары.

В самом стойбище тоже произошло прибавление. Многие стали жить супружескими парами, и у них появились дети. Джон Уиллис был врачом-терапевтом. В своей прежней практике, однако, он, случалось, и оперировал, и принимал роды. Поэтому акушерское дело не было для него тайной за семью печатями. Всё происходило без осложнений, и он помог появиться на свет шести мальчикам и пяти девочкам.

В распоряжении стойбища было несколько столовых ножей и одна финка, обнаруженная в багаже погибшего пассажира. Ещё нашлось десятка два зажигалок. Сперва ими пользовались почём зря, прикуривая сигареты, потом горючее в них стали экономить.

Исходя из такого набора производственных инструментов стойбище в основном занималось содержанием овец и сбором плодов. Большинство плодов сушили, и они не кончались до следующего урожая.

Как по заказу, весной, с наступлением тепла, гейзеры свою деятельность прекратили, и термальные воды ушли в глубь земли. На меньшей части площади, на которой были плодовые насаждения – а вся она занимала гектаров четыреста – вновь зазеленели сады, а большая – была пущена под пастбища.

* * *

…Игорь слушал повествование Уиллиса в переводе Марты и сам подолгу рассказывал о злоключениях, выпавших на их с отцом долю. Узнав о зимовке в трюме баржи, Уиллис произнёс одну единственную фразу:

– Это чудо, что вы выжили.

– А разве не чудо, что вы тоже остались в живых? – в унисон ему ответил Игорь. – У нас были надёжное укрытие, рыба, зерно, топливо, а вы что имели?

Обоим хотелось выговориться. Едва умолкал Игорь, продолжал делиться воспоминаниями Уиллис. Нередко он перескакивал с одного события на другое или возвращался к начальному периоду жизни в долине, дополняя его новыми деталями.

Когда после землетрясения окрестные горы стали покрываться снегами, в долину переселились все уцелевшие в этой местности птицы и звери. Некоторые мужчины занялись охотой, используя дубины и камни. Но животные чувствовали опасность и держались на расстоянии, а охотники были неопытны и потому обычно возвращались ни с чем. Были попытки метать камни с помощью пращей, но они летели куда угодно, только не в цель. И лишь с изготовлением луков и стрел удача сначала редко, а потом всё чаще стала сопутствовать и в этом промысле.

Но что для тридцати человек значила птица размером с перепёлку или зверёк не больше зайца, которых тот или иной охотник приносил один раз за два-три дня? А бывало, и не приносил, а, поддавшись искушению, съедал добычу сырой, едва она оказывалась у него в руках.

В разгар голода, ещё до обнаружения отары, к людям прибился неведомо откуда взявшийся годовалый щенок ризеншнауцер. Его хотели съесть, но Марта, у ног которой он искал защиту, взяла дубину и пообещала попотчевать ею каждого, кто дотронется до собаки хоть пальцем.

Марта была истощена меньше других, выглядела она воинственно, и связываться с ней было опасно. Мнения разделились. Одни предлагали оставить собаку в покое, другие продолжали настаивать на том, что её надо съесть, иначе не выжить им самим.