Читать интересную книгу Укрытие - Трецца Адзопарди

Только знаете, мистер Гаучи, прячьте его подальше, хорошо?

* * *

Фрэн сегодня одета очень красиво. Отец сам чистит ей туфли, усевшись на нижней ступеньке с баночкой «Черри блоссом» и бархотками. Он размазывает по туфлям матовые круги, и дырчатый узор исчезает под слоем гуталина. Потом берет щетку и долго трет их резкими, короткими движениями. Это лучшие туфли Фрэн, купленные ей для праздника Тела Христова.[3] Теперь она поедет в них в приют. Для него кожа пахнет богатством, но для меня — я наверху, гляжу, как ходит взад-вперед по стене его тень, — это запах страха. Он так же начищает свой ремень.

Селеста внизу, вместе с ним. Она встала рано, чтобы погладить Фрэн фартук. Они не разговаривают ни друг с другом, ни с Фрэн. Селеста плюет на утюг, смотрит, как шипящие шарики слюны подпрыгивают на чугуне. К приходу Лиззи Прис у нее и слюны не остается.

Фрэн достает из-под кровати свои сокровища; отбирает сигаретный окурок, стеклянный шарик с бирюзовым глазком, бесценный осколок изумруда и кладет их в карман. Кукол и комиксы она оставляет и впервые в жизни забывает заправить кровать. Она не возвращается наверх попрощаться.

Дверь в Клетушку остается закрытой.

* * *

Монастырь находится у подножия горы Леквик, он окружен высокой железной оградой, а вдоль дороги — раскидистые вечнозеленые деревья. Из-за них не видно, что происходит внутри, но иногда доносятся звуки — такие же, как на школьном дворе во время перемены. Летом подъездная аллея зарастает огромными кустами борщевика, из-за которых и не разглядеть позеленевшую медную табличку

Детский приют Таргартского монастыря

Природа уже готовится к зиме, поэтому Фрэн отлично видны и поле по левую руку, и низенькие надворные постройки, и большой серый дом, который вдруг появляется перед ветровым стеклом малолитражки Лиззи Прис.

Летом на этом поле пасутся коровы, говорит Лиззи. А у матери-настоятельницы есть маленькая собачка, представляешь? Кажется, ее зовут Пенни. Или Пепе?

Фрэн ее не слушает; боль разлита повсюду. Кожа — как тончайшая бумага, и натянута так туго, что кажется, одно неловкое движение, и она порвется, и машину Лиззи Прис зальет кровью. Фрэн сидит не шевелясь и чувствует, как то, чем она сама себя наказала, пульсирует под белой тканью рукава. Если положить туда руку, ощущаешь жар, а если подвигать запястьем, это место немеет. Это — ее, и никому больше не принадлежит. Она надеется, что всё вышло как надо.

* * *

Фрэнки стоит в саду. Прекрасное ясное утро. В тени стены длинная дорожка инея, примятая трава — это явная улика. Фрэнки трет пальцы. Они грязные и жирные, на подушечках пятна гуталина. Он думает о Марине, о Фрэн, о доме, где полным-полно детей. О Мэри в Клетушке. Ему хочется чистого воздуха, солнечного света, покоя. Здесь для Фрэнки слишком холодно.

Мы лежим в кроватях, пока не решаем, что опасность миновала и можно встать. Комнату заполняет привычный запах, но вместо Фрэн, молча складывающей в полумраке простыни, никого нет. Менять ее постельное белье придется нам. Люка, откинув одеяла, морщит нос. Посреди простыни мокрое пятно, холодное на ощупь. И тут мы видим. Наволочка вся в бурых брызгах. А ниже алые подтеки. Люка дотрагивается до одной капельки, рассматривает густую жижу, вытирает палец о чистый кусок простыни. Она под большим впечатлением.

Да, видать, татуировка что надо!

Восемь

На Селесте ослепительно-розовый кримпленовый костюм, блузка с высоким воротом и белые замшевые сапожки на шнуровке. Колготки цвета загара. Выражение лица — холодно-пренебрежительное. Она входит в тот момент, когда мама помешивает в кастрюльке соус. Сегодня у Селесты свидание с Маркусом — менеджером из коопа, и есть ей совершенно не хочется. К тому же она впала в немилость. Она смотрит с безопасного расстояния на булькающий соус. Вы только на нее посмотрите, говорит Ева. Сногсшибательная красотка!

Нас в кухне полно; мама у плиты, мы с Розой и Люкой за столом, Селеста в дверях, Ева у раковины. Она пришла помочь маме, которая, похоже, позабыла, как делать самые элементарные вещи — причесываться, готовить ужин. Но любая попытка ей помочь вызывает ярость, поэтому Ева просто стоит и курит одну за одной, прикуривая друг от дружки, а окурки кидает в миску с картофельными очистками.

Сногсшибательная, повторяет Ева, чтобы заполнить паузу.

Роза пялится на Селесту, которая стоит, прислонившись к двери в кладовку. Селеста рассматривает свои сапожки, поправляет висящую на локте сумочку. Она готова в любой момент сорваться с места.

Ты ведь поешь что-нибудь, радость моя, говорит Ева, выдвигая Селесте стул.

Тайная вечеря, мрачно бормочет мама. Она выражает свое неудовольствие не прямо, но мы знаем, чем она так расстроена. Сегодня вечером Селеста должна была встретиться с Пиппо Сегуной; она согласилась на это, когда отец был дома. Но стоило ему уйти, и она изменила планы.

Ты с этой прической — вылитая Силла Блэк,[4] продолжает Ева, переходя на тему стрижки. На плите оглушительно грохочет кастрюлька с соусом.

Селеста побывала в «Плюмаже» и состригла почти всю шевелюру. То, что осталось, начесано, выкрашено в черный и блестит, как сахарная вата. Она дотрагивается до волос пальчиками, убеждаясь в их упругости. На щеках лежат два тугих завитка — будто ее черт лизнул; глаза извергают молнии. Она резко встряхивает головой — жест, который бесит отца. Я вдруг замечаю, что у Селесты намечается второй подбородок, а уши у нее малюсенькие.

Каминную полку украшают две фотографии в золоченых рамках, и на обеих Селеста. На одной она — совсем кроха — стоит в белоснежном платьице на столе, у ее ножек два бокала с шампанским, а слева высится свадебный торт. Отец обожает этот снимок.

На другом фото Селеста прижимает к груди молитвенник. Забыв обо всем на свете, она блаженно взирает куда-то поверх объектива. Свет падает сзади и сбоку, и от нее словно исходит сияние. Какие роскошные волосы, сказала миссис Ричардз из парикмахерской на углу и попросила разрешения выставить такую же фотографию у себя в витрине. Селестино лицо красовалось там целый год, и мама, проходя мимо, обязательно останавливалась и говорила прохожим, показывая пальцем на снимок:

Знаете, а это моя дочка, как будто ее дочка жила в витрине, под желтым стеклом, а не дома. Тогда было не важно, что Селеста в жизни не побывала в парикмахерской. Точнее, до сегодняшнего дня: так она продемонстрировала неповиновение и нежелание встречаться с Пиппо. Естественно, мама в бешенстве.

Ты только посмотри на себя! — говорит она, размахивая ложкой. Ох и достанется же тебе, девочка моя. Селеста робко садится на краешек стула, ставит сумку на колени. Уставилась на скатерть. Скатерть моя любимая — «Экзотические птицы мира», заботливо прикрытая прозрачной пленкой.

Улыбка у Евы заговорщицкая; она подмигивает нам сквозь пелену дыма.

Это же последний писк моды, Мэри, говорит она маме в спину. Я и сама бы от такой не отказалась.

И я начинаю рассматривать, у кого какие головы. У Евы волосы платиновые, только слева — янтарная никотиновая прядь. Она увязывает их в то, что называет «плетенкой», а над бровями выпускает несколько призывных завитков. Маминых волос мне не видно — на ней шапочка из пекарни; на работу она пойдет только на следующей неделе, но носит ее все время. Я знаю, какие под шапочкой волосы — тонкие, с проседью, и череп просвечивается.

У Розы и Люки волосы буйные и непокорные — как колючая проволока. Дикие заросли, так называет их мама, когда пытается укротить их утром, перед школой. А в том, что у меня мало волос, все винят пожар. Иногда мама лижет ладонь и проводит ей по колючему ежику у меня на макушке. Когда мои волосы вырастут, они будут пшеничными.

Мама ходит вокруг стола, швыряет на него тарелки, приборы, пластиковые стаканы, в которых плещется оранжад Сегуны. Забывшись, ставит прибор для Фрэн, потом хватает вилку с ножом и, всхлипнув, бросает их в мойку; с тех пор как забрали Фрэн, прошел месяц.

Ты погоди, вот отец тебя увидит, говорит она. И бог его знает, что подумает Пиппо!

Селеста щелкает замочком на сумке, достает множество всяких штучек: компактную пудру, губную помаду, карандаш для бровей, тональный крем. Она выстраивает их в ряд — как орудия пыток.

Мама, я за него не пойду.

Пойдешь, раз отец велит. У него и так полно неприятностей.

На самом деле мама имеет в виду другое: он пойдет на что угодно, лишь бы Селеста не стала такой, как Энн Джексон.

Селеста открывает коробочку с тушью, плюет в нее, водит маленькой палочкой по черному кружку, чтобы тушь размякла. Подносит кисточку к глазу, начинает быстро моргать, и, приоткрыв рот, красит ресницы. Под тяжестью туши они клонятся книзу. В уголках глаз появляются черные точки, она осторожно убирает их кончиком пальца.