href="ch2-120.xhtml#id30" class="a">[120].
Битва на Марне дала стране большое количество мучеников, которые стали сильнее боеприпасов помогать воевать против врага. Ими стали поэт Шарль Пеги, бывший атеист и социалист, погибший в самом начале этой битвы, и Дрейфус, который обратился в католичество, оба они стали мучениками за веру. Поклонники Пеги часто цитировали его довоенные стихи из «Евы»:
«Блажен кто пал за города земные, они ведь града
Божьего начальные тела.
Блаженны павшие в войне за правду,
Колосья спелые и жатва снятая»[121].
Также в 1914 г. католики Франции придумали новый мощный символ, когда немцы стали обстреливать собор в городе Реймсе, который имел для каждого француза огромное духовное значение и являлся религиозной святыней, где в течение столетий происходили коронации французских королей. Немцы разрушили, подвергая артобстрелу, этот город, повредив многие средневековые статуи ангелов, в том числе и самого известного — улыбающегося ангела. Когда голова этого ангела было восстановлена, он стал главным символом французской культуры и выносливости, с которой этот собор выдержал натиск врага. Здание собора справедливо стали называть «Собором-мучеником»[122].
Хотя католическая церковь не теряла своего патриотизма и была по-прежнему настроена на победу Франции в войне, она не была уверена, что когда наступит мир, французы вновь станут ее последовательными прихожанами, как это было всегда в истории. Поэтому она стремилась, чтобы французское правительство, хотя бы формально, обязало вооруженные силы присоединиться к Святому Сердцу. В 1915 г. французские епископы провели кампанию, чтобы каждый француз дал клятву, которая была напечатана и размножена на официальной бумаге, чтобы он мог ее прочитать и впредь отказаться от таких национальных грехов, какими являлись для церкви официальный атеизм и секуляризация. Католические активисты также ходатайствовали, чтобы символ Святого Сердца был добавлен к флагу республиканского триколора, а в простых семьях шили патриотические флаги именно с такой католической символикой, которые они отсылали своим воюющим мужчинам на фронт[123].
Дебаты о религиозной идентичности Франции достигли новых высот в течение 1916 г., в год Верденской битвы. В конце этого года молодой француженке Клэр Фершо были видения, из которых она узнала, что выживание Франции зависит от того, будет на ее официальном флаге символ Святого Сердца или нет. Ее видения серьезно восприняли не только церковные власти, но и президент Пуанкаре. Хотя церковные лидеры не признавали подлинность ее видений, они были убеждены в особом значении новых духовных символов для французской нации. Французские католики всегда имели небесную поддержку, но сейчас они нуждались в святых, которые специально бы покровительствовали воинам, наподобие патрона Франции святого Мартина Турского, епископа IV в., день празднования которого — 11 ноября — совпадет в будущем с днем победы союзников над Германией. По этой причине появился новый святой образ известной Жанны д'Арк, чей культ достиг небывалых высот в течение войны, а сама она будет канонизирована в 1920 г.[124]
Франция оставалась католической страной, и вековые споры между католиками и атеистами ни к чему не привели, так как национальная общественная риторика во время этой войны полностью была проникнута религиозным языком и религиозными образами.
Американцы развязывают руки
Соединенные Штаты Америки, конечно, нельзя было считать в прямом смысле христианской страной, какой например была Франция, но и в ней большинство населения также были христианами, а их лидеры имели политическую власть в стране. И здесь господствовала святая военная идеология, несмотря на полиэтничность населения в то время. Миллионы американцев пожелали идти на войну лишь при условии, если руководство всеми союзническими армиями будет в руках США. Люди ирландского и немецкого происхождения имели мало склонности к союзу с Британской империей, а поляки и другие восточноевропейцы, особенно евреи, приехали в Америку, чтобы избежать притеснения от русских. Но много американских церквей выступили, как это было и в прошлом, за нейтралитет.
Помимо официальных церквей, большинство рядовых христиан, в том числе и евреи, выражали явные антивоенные взгляды. Это мы видим в самом начале войны в 1914 г., об этом также говорят протоколы национальных дебатов о невмешательстве страны в войну, во время избирательной кампании 1916 г. Фактически Соединенные Штаты Америки вступили в войну лишь в апреле 1917 г., и причиной этого были вовсе не религиозные призывы к святой войне, которые раздавались в стране, наподобие тех, какие мы наблюдали в Англии и Германии, и о чем я уже говорил выше. Первое место в национальной пропаганде в США было за пацифистами[125].
Только американское духовенство было «огнедышащим» защитником крестового похода против кайзеровской Германии, которое Рэй Абрамс, классик американской религиозной истории, сделал своим главным персонажем в книге «Кто развязывает руки проповедникам», написанной им в 1933 г. Абрамс писал, что когда антивоенная реакция была отвергнута как неправильная, многие образованные люди сразу стали верить тому, что эта война стала смыслом их жизни. Он увидел массовый психоз людей, настроенных на войну, которым цинично манипулировали агенты Антанты вместе с милитаристскими силами в американском правительстве. Абрамсу было ясно, что американское духовенство поддалось той панике, которую устраивали пропагандисты в СМИ, и пошло на поводу всеобщей истерии, которая напоминала охоту на ведьм в колониальную эру[126].
Анализ Абрамса проблематичен. Читая его, я понял, что у Америки была своя традиция религиозного оправдания войны, которую она ни у кого не заимствовала. Абрамсу не хватает сравнительной перспективы. В большинстве своих идей он был строгим изоляционистом и видел причины, по которым Америка вступила в войну, излагая свою позицию без оглядки на мнения других фанатично настроенных церковных лидеров. К 1917 г. возросшая дикость войны значительно развила воинственную риторику у воюющих европейских стран, которая теперь легко усваивалась общественным мнением и в Соединенных Штатах Америки. Америка сама уже стала говорить о войне, используя эсхатологические термины.
Но какова бы ни была причина, лежащая в основе национального настроения, Абрамс скомпилировал свою милитаристскую риторику, не отталкиваясь от таковой у христианских лидеров. Главное у него не слова того или иного священнослужителя, а сила чувства некоторых индивидуумов, которые попали под церковную пропаганду войны. И это не было с его стороны лишь приукрашиванием событий, а настоящей правдой. Церкви, которые всегда ориентировались на Великобританию, были более всего воинственными, особенно члены епископальной церкви, но и эта лояльность имела небольшое отличие. Глава протестантской церкви, являющийся одновременно президентом Оберлинского колледжа, заявлял: «Не будет ни пародией, ни преувеличением называть эту войну со стороны Америки настоящей священной войной». В том же духе были настроены лидеры и других конфессий, которые до этого были сильно верны традициям пацифизма и