Читать интересную книгу Осмос - Ян Кефелек

— Ну, марш в кровать!

Я не двигался с места.

— Смотри у меня, если я поднимусь наверх и окажется, что она там, я тебе задам!

В конце концов мы вместе поднялись наверх, он приблизился к пустой постели, поднял одеяло, даже под подушку заглянул; потом он направился к ванне, пощупал в ней воду, заставил и меня ее пощупать, и плеск воды напомнил мне о том, как плескалась в ванне мама по вечерам, как подолгу она в ней сидела, читая книгу. Я лежал в постели и до меня доносился шорох переворачиваемых страниц, я видел, как на стене шевелилась ее тень, как она то вытягивалась, то укорачивалась; тень была странноватая, но я ничего не боялся, потому что знал, что это тень от книги и от руки моей мамы, державшей эту книгу.

— А вода-то еще теплая, — сказал Марк, усаживаясь на край ванны. Мы оба были ошеломлены, но тем не менее оба ломали какую-то комедию, стремясь избежать худшего: ужасной ссоры между сорокалетним мужчиной и его шестилетним сыном. Глядя в пространство какими-то пустыми незрячими глазами, Марк продолжал держать руку в воде и шевелил пальцами.

— Вода еще теплая, значит, она не так давно принимала ванну…

Он подобрал щетку для волос, плававшую на поверхности, причесался ею, пригладил волосы на висках, а затем… бросил щетку обратно в воду. Я заметил, что он сбрил усы, да к тому же с затылка у него исчез «конский хвост». С одной стороны, он вроде бы помолодел лет на десять, а с другой — вроде бы и состарился на те же десять лет. Во всяком случае, он очень изменился, я его с трудом узнавал.

— …и ты мне скажешь, когда это было!

Марк подошел ко мне и склонился надо мной, он схватил меня за подбородок, он заглядывал мне в глаза, он меня в чем-то обвинял. По его мнению, если кто и мог знать, где она от него скрывается, так это я. Он все повторял: «Ты хочешь, чтобы я ее нашел… Но где я должен ее искать, если ты мне не хочешь сказать, где?»

Я дрожал от страха.

— Она же тебе сказала, куда она направляется. Ведь сказала же! А еще она тебе сказала: «Ни слова твоему отцу!»

Глаза у него оставались безжизненными, голос — бесцветным, но слова, произнесенные этим бесцветным голосом, звучали как крики отчаяния.

— Ты соображаешь, что сейчас идет снег и что она может разбиться насмерть?

Он оттолкнул меня, и я заплакал.

— Ладно, не реви! Делать нечего, остается только ждать! Не могла же она уехать далеко! Иди, ложись спать! Исчезни, черт тебя побери!

Мне было ужасно страшно и очень холодно. Мне хотелось, чтобы он взял меня на руки, прижал к себе, согрел, успокоил; я поймал его руку, но он ее отдернул…

— Ты что, оглох? Ложись!

Он поднял меня и почти швырнул на большую кровать, где мы обычно спали вдвоем с мамой; он так плотно подоткнул одеяло, что я не мог дышать.

— А теперь ты будешь спать, Пьер. Ты уже спишь! Ты закрываешь глаза и спишь! А если ты их откроешь, то никогда больше не заснешь! Спи, я тебе сказал! Спи!

Ну и голос же у него был… По звукам его голоса было ясно, что он взбешен до крайности…

И я закрыл глаза… потом я их открыл… Я, наверное, действительно какое-то время спал. Свет в комнате по-прежнему горел, но ветер за окнами стих. Я слышал, как течет вода, наполняя ванну, я видел мамину тень. Мои страхи развеялись. Я продолжал лежать в постели не шевелясь, мне было так хорошо, так тепло, так спокойно. Я уже не спал крепким сном, но и не совсем проснулся, а пребывал в блаженной полудреме. Вот-вот придет мама, ляжет в кровать и обнимет меня своими еще чуть влажными руками… мягкими, нежными руками… и завтра я уже не буду вспоминать об этой ночи. Я все забуду. Я позвал маму, тихонько, шепотом, но за шумом воды она ничего не слышала. Но с кем это она там разговаривает, да еще таким странным, мужским голосом? Я встал с кровати и, ступая осторожно, неслышно, как кошка, подкрался к занавеске, а потом, осмелев, чуть ее отодвинул. Я увидел, что в ванне сидит мой отец, сидит совершенно одетый, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Все его тело сотрясалось от рыданий, и это он что-то бубнил себе под нос. Но вот что именно… я не мог разобрать. Мамина тень побледнела и растаяла. Мама закрыла свою книгу… Ее здесь уже не было…

Все началось в тот миг, когда он сказал мне: «Она наверху». Все началось именно с того, как он это сказал, каким усталым голосом… голосом сломленного человека… Все началось и со снега, которым были облеплены его ботинки, и с его покрасневших от холода рук, и с пронзительного скрипа мокрых тарелок, визжавших под тряпкой, которой он по ним водил… все началось там, наверху, где он плакал, где ходил взад-вперед, как неприкаянный, где он без конца звал ее… До того словно ничего вообще не было, вся моя история начинается именно тогда, и дальше уже не кончается, а тянется и тянется… это история моей жизни… и если я им ее не расскажу, они мне язык отрежут… нет, они меня убьют…

Все началось там и все кончается здесь, в этом вонючем медпункте.

Голова Пьера упала на длинную подушку в виде валика. Если он закрывал глаза, то оказывался в Лумьоле, где шел снег, там он ждал, затаившись, когда появятся знакомые тени… Если он открывал глаза, то оказывался на острове Дезерта, где он лежал в медпункте, потому что нарочно опрокинул себе на ногу ведро с гудроном и получил сильный ожог. Он имел глупость на клочке оберточной бумаги десятки раз написать слова «Дорогая Лора», и эти чертовы «ковбои», конечно же, набросились на него с расспросами, кто такая эта Лора. Куда бы он ни пошел на этом проклятом острове, они всегда оказывались у него за спиной. Нигде от них не спрячешься! Они подкарауливали его в сортире, в душевой, они сменяли друг друга на дежурстве у изголовья его постели. Они окружали его плотным кольцом, и повсюду, куда ни глянь, он видел и слышал одно и то же: издевательский смех, наглые ухмылки, угрозы, подмигивания, оскорбления, грубую брань. На него сыпались удары, его толкали и щипали, по ночам ему в ухо рявкали и визжали, ему устраивали всякие пакости, и он сжимался под тяжестью страха, так как страх стал как бы его второй кожей, тесной, липкой и грязной, словно приклеившейся к его настоящей коже. Он теперь не мог взглянуть ни на чьи тянувшиеся к нему руки спокойно, так, чтобы не похолодеть от страха.

Он различал стоявшие рядом пустые кровати. Сейчас помещение медпункта было похоже на пустую комнату в их доме, когда он ждал, что вот-вот оживут тени… когда он хотел исчезнуть, умереть. Прошлой ночью соседнюю койку занимал тот, кого называли «Малышом». У него сильно болела голова, а Пьер не давал ему заснуть, потому что метался и вертелся в постели. Тогда Малыш решил закурить и принялся задавать вопросы.

— Тебя зовут Пьер? Это твое настоящее имя? Ты уверен? Почему ты здесь? Ты что, дрейфишь? Да в общем-то ты прав, что дрейфишь, потому что ты здесь можешь подохнуть. Почему я задаю вопросы? Да ты что, дурак или псих? Как же ты не понимаешь? Раз новичок попал на остров, так должны же мы знать, кто он и откуда, это ведь для нас вопрос безопасности. Если парень кого-то и убил, то нам не важно, почему он это сделал, мы хотим знать, кого он пришил. Мы хотим знать все подробности, потому что это нас возбуждает не хуже наркотика. Если парень никого не убил… ну, скажем, не сумел, не получилось, то мы тоже хотим знать, что да как… Если окажется, что парень псих или круглый дурак, то мы будем знать, что рассчитывать на него нечего. Некоторые пытаются приврать, чтобы выглядеть героями, но мы здесь на острове хоть и не слишком много знаем о том, что творится на воле, но у нас есть нюх, нас не проведешь, заруби себе на носу… Вот, к примеру, какой-нибудь парень начинает нам заливать про то, что он якобы грабил ювелирные магазины и не просто стоял на стреме, а мочил легавых; ну так в девяти из десяти случаев можно быть уверенным, что он просто грабил девчонок в лесу или парке, отнимая всякую ерунду.

Малыш повернулся к Пьеру.

— Ну, так кого же ты пришил?

— Зачем тебе знать? Чего ты прицепился?

— Чего прицепился? Зачем знать? А затем, чтобы ты не мог долго пудрить нам мозги!

— Никого я не убивал, я это уже сто раз говорил!

Малыш заржал.

— Бедняга! Так ты, оказывается, у нас — юридическая ошибка нашего доблестного правосудия! Ходячая ошибка! Да, если к тебе присмотреться, то станет ясно, что ты не такой уж дурак, каким кажешься на первый взгляд. Ты — тонкая штучка, стукач, доносчик, работающий на администрацию колонии. Ну, мы таких уже видали. Хочешь совет? Видишь ли, стукачи не переносят нашего климата… Подумай, пораскинь мозгами. Поверь, это хороший совет.

Они проговорили до рассвета, вернее, разглагольствовал Малыш, а на рассвете Пьер задал первый вопрос за весь период пребывания на острове.

— Это правда, что ты совершал налеты на банки?

— Не на банки, а на банкиров. И не я, а мой брат. У нас в семье очень любят смотреть на то, как банкиры улыбаются. Однажды ты видишь улыбающегося банкира и уже просто не можешь без этих улыбок жить. Знаешь, улыбающийся банкир — это почище Джоконды… да, это дорогого стоит…