Читать интересную книгу Сёгун - Джеймс Клавелл

Дзукимото спокойно потыкал в оголенное кипятком мясо на ноге палочкой, как делают, когда хотят убедиться, готова ли вареная рыба.

– Он скоро придет в себя. Удивительно, какой он живучий. Я не думаю, что они устроены так же, как и мы. Очень интересно, да? – спросил Дзукимото.

– Нет, – отрезал Оми, ненавидя его.

Дзукимото постоянно был настороже, и его вкрадчивость вернулась.

– Я ничего такого не имел в виду, Оми-сан, – заметил он с глубоким поклоном. – Вовсе ничего.

– Конечно. Господин Ябу доволен, что вы так хорошо все устроили. Необходимо большое искусство, чтобы огонь не слишком разгорался, но и не затухал.

– Вы слишком добры, Оми-сан.

– Вы занимались этим раньше?

– Не совсем этим. Но господин Ябу удостоил меня доверием. Я только пытаюсь порадовать его.

– Он хочет знать, сколько еще протянет этот человек.

– Не доживет до рассвета. При большой осторожности с моей стороны.

Оми задумчиво осмотрел котел. Потом поднялся на берег к площади. Все самураи встали и поклонились.

– Здесь все успокоилось, Оми-сан, – сообщил один из них со смехом, ткнув большим пальцем в сторону люка. – Сначала они переговаривались, голоса были сердитые, и несколько раз слышались звуки ударов. Двое, а может и больше, плакали, как испуганные дети. Но после этого давно уже тихо.

Оми прислушался. Он мог слышать глухой плеск воды и отдаленное бормотание. Случайный стон.

– А Масидзиро? – спросил он о самурае, который, выполняя его приказ, остался внизу.

– Мы не знаем, Оми-сан. Он не отзывается. Возможно, умер.

«Как мог Масидзиро оказаться таким беспомощным? – подумал Оми. – Поддаться беззащитным людям, большинство которых больны! Позор! Лучше бы он умер».

– Завтра не давайте ни воды, ни пищи. В полдень поднимите трупы, понятно? И я хочу, чтобы привели их главаря. Одного.

– Да, Оми-сан.

Оми вернулся к огню и дождался, когда варвар откроет глаза. После этого он направился в сад и доложил, что, по словам Дзукимото, пытка еще мучительней на ветру.

– Ты посмотрел в глаза варвара?

– Да, Ябу-сама.

Оми встал на колени позади даймё в десяти шагах. Ябу оставался неподвижным. Лунный свет затушевал его кимоно и высветил рукоятку меча, похожую на фаллос.

– Что, что ты увидел?

– Безумие. Сущность безумия, я никогда не видел таких глаз. И беспредельный ужас.

Мягко упали еще три лепестка.

– Сложи о нем стихи.

Оми пытался заставить свой мозг работать. Потом, желая быть точным, продекламировал:

Его глазаУ края преисподней —Вся больЗаговорила в них.

Крики неслись вверх, они стали слабее, но расстояние, казалось, делало их пронзительнее.

Ябу произнес нараспев:

Если вы позволитеИх холоду достичьБольших глубин,То станете единым целымВ неизреченной тайне.

Оми долго думал об этом среди ночной красоты.

Глава 5

Как раз перед первым лучом солнца крики прекратились.

Теперь мать Оми уснула. И Ябу.

Деревня на рассвете по-прежнему бодрствовала. Еще нужно было доставить на берег четыре пушки, пятьдесят бочонков пороха, тысячу пушечных ядер.

Кику лежала под одеялом, следя за тенями на стене. Она не спала, хотя и была утомлена более, чем когда-либо. Тяжелый храп старухи в соседней комнате заглушал мягкое глубокое дыхание даймё рядом с ней. Мальчик беззвучно спал на других одеялах, одна его рука лежала на глазах, закрывая их от света.

Слабая дрожь пробежала по телу Ябу, и Кику задержала дыхание. Но он не проснулся, и это обрадовало ее: она поняла, что очень скоро сможет уйти, не беспокоя его. Терпеливо ожидая, она заставила себя думать о приятном. «Всегда помни, дитя, – внушала ей первая учительница, – что думать о плохом действительно легче всего. Чем больше о нем думаешь, тем больше накликаешь на себя несчастья. Думать о хорошем, однако, непросто, это требует усилий. Это одна из тех вещей, которые учат владеть собой. Так что приучай свой мозг задерживаться на аромате духов, прикосновении шелка, ударах капель дождя о сёдзи, изгибах цветочного лепестка, спокойствии рассвета. Потом, по прошествии времени, тебе не придется делать больших усилий и ты будешь ценить себя, ценить наше ремесло и славить наш мир – „мир ив“».

Она предвкушала удовольствие, с каким скоро примет ванну, – оно сотрет эту ночь, – думала о предупредительной ласке рук Суво. Она думала о том, как будет смеяться с другими девушками и мама-сан Гёко, как они обменяются сплетнями, слухами и забавными историями, о чистом, таком чистом кимоно, которое она наденет сегодня вечером, золотом, в желтых и зеленых цветах и подобранной в тон ленте для волос. После ванны она уберет волосы, а из денег, полученных за прошедшую ночь, она сможет покрыть часть долга хозяйке, Гёко-сан, послать немного денег своему отцу-крестьянину через менялу и кое-что оставить себе. Потом она увидится с возлюбленным, и это будет прекрасный вечер.

«Жизнь очень хороша, – подумала она. – Да. Но очень трудно забыть об этих криках. Невозможно. Другие девушки будут так же несчастны, и бедная Гёко-сан! Но не думай об этом. Завтра мы все уедем из Андзиро и отправимся домой, в наш милый чайный домик в Мисиме, самом большом городе Идзу, который вырос вокруг самого большого замка даймё в Идзу. Я сожалею, что госпожа Мидори послала за мной.

Не глупи, Кику, – сказала она себе строго. – Тебе следовало бы извиниться. Ты не сожалеешь, да? Было честью служить нашему господину. Теперь, когда ты удостоена такой чести, твоя цена у Гёко-сан станет выше, чем когда-либо, не так ли? Это был опыт, и теперь ты будешь известна как госпожа ночи рыданий, и, если тебе повезет, кто-нибудь напишет песню о тебе, – может быть, песню исполнят в самом Эдо. О, это будет хорошо! Тогда, конечно, твой возлюбленный выкупит твой контракт, и ты будешь жить в безопасности и довольстве и родишь сыновей».

Она улыбнулась своим мыслям. «О, какие песни сложат о сегодняшнем вечере во всех чайных домиках по всему Идзу! О господине даймё, который сидел без движения и, слушая вопли, истекал по́том. И всем захочется узнать, что он делал в постели. Зачем понадобился мальчик. И было ли хорошо. Что говорила и делала госпожа Кику, что делал и говорил господин Ябу. Был ли его „несравненный пест“ небольшой или полный. Было ли это один раз, или дважды, или вообще ни разу. Не случилось ли чего».

Тысяча вопросов. Но никто никогда прямо не ответит. «Это мудро, – подумала Кику. – Первое и последнее правило „мира ив“ – хранить тайну, никогда не говорить о том, с кем ложишься, его привычках или о том, сколько он платит, быть надежной. Если кто-то еще расскажет, что ж, это его дело. Когда стены из бумаги и дома такие маленькие, а люди верны своей природе, происходящее в постели порождает толки и песни – в них не все правда, есть преувеличения, потому что люди есть люди, не так ли? Но ни слова от самой госпожи. Можно изогнуть бровь или нерешительно пожать плечами, коснуться совершенной прически или складки кимоно – вот и все, что позволено. Этого всегда достаточно, если девушка умна».

Когда крики прекратились, Ябу остался неподвижным, как вечность в лунном свете, но потом он встал. Она сразу же заторопилась в другую комнату, ее кимоно шуршало, как морские волны на песке ночью. Мальчик был испуган, но пытался не показать этого и вытирал слезы, навернувшиеся на глаза во время пытки. Она ободряюще улыбнулась ему, силясь казаться спокойной, хотя спокойствия не чувствовала.

Потом в дверях появился Ябу. Он был весь в поту, лицо строгое, глаза полузакрыты. Кику помогла ему снять мечи, пропитанные по́том кимоно и набедренную повязку. Она вытерла его, подала просушенное на солнце кимоно и повязала шелковый пояс. Попробовала заговорить с ним, но он прижал к ее губам мягкий палец.

Потом он подошел к окну и взглянул на заходящий диск луны, словно пребывал в трансе, покачиваясь на ногах. Она оставалась спокойной, страха не было – чего ей бояться? Он мужчина, она женщина, обученная быть женщиной, приносить мужчинам удовольствие всеми возможными способами. Но не причинять или терпеть боль. Существовали другие девушки, искушенные в подобных забавах. Легкие шлепки для остроты любовных ощущений, получаемые и отвешиваемые ею, не в счет – они всегда были в пределах разумного и достойного, ведь она госпожа, принадлежащая к «миру ив», первого класса, с ней нельзя обращаться пренебрежительно – только с уважением. Ее учили держать мужчину в повиновении, до известных пределов. Иногда он становился неуправляемым, и это было ужасно, так как девушка была одна. И не имела никаких прав.

Ее прическа выглядела безупречно, но несколько аккуратных прядей были выпущены так искусно, что, спадая на уши, наводили на мысль о любовном беспорядке и тем не менее подчеркивали ее чистоту. Черно-красный перемежающийся узор на верхнем кимоно был окаймлен зеленым, что подчеркивало белизну ее кожи, широкий жесткий пояс оби радужно-зеленого цвета туго стягивал его на тонкой талии. Она могла слышать морской прибой и легкий ветерок, шелестящий листвой в саду.